Автор ‎текста‏ ‎Андрей ‎Уланов. Публикуется ‎с ‎ведома ‎и‏ ‎разрешения ‎автора.‏ ‎ЖЖ‏ ‎автора ‎ЗДЕСЬ

Одна ‎из‏ ‎самых ‎популярных‏ ‎баек ‎о ‎пистолете ‎Mauser‏ ‎C-96‏ ‎— ‎легенда‏ ‎о ‎маузере‏ ‎начальника ‎первой ‎в ‎мире ‎дрейфующей‏ ‎станции‏ ‎«Северный ‎полюс»‏ ‎Ивана ‎Папанина.‏ ‎Кто ‎именно ‎придумал ‎эту ‎историю,‏ ‎сейчас‏ ‎уже‏ ‎не ‎узнать,‏ ‎а ‎в‏ ‎«литературную ‎форму»‏ ‎её‏ ‎облек ‎Михаил‏ ‎Веллер ‎в ‎сборнике ‎«Легенды ‎Невского‏ ‎проспекта».

Мы ‎не‏ ‎будем‏ ‎пересказывать ‎эту ‎байку‏ ‎полностью, ‎тем‏ ‎более, ‎что ‎первую ‎часть‏ ‎веллеровского‏ ‎сочинения ‎давным-давно‏ ‎разобрали ‎другие‏ ‎— ‎как ‎полностью ‎противоречащую ‎дневникам‏ ‎участников‏ ‎экспедиции ‎и‏ ‎их ‎дальнейшему‏ ‎жизненному ‎пути, ‎на ‎протяжении ‎которого‏ ‎все‏ ‎они‏ ‎сохраняли ‎очень‏ ‎дружеские ‎отношения.‏ ‎Остановимся ‎только‏ ‎на‏ ‎фрагменте, ‎когда‏ ‎уже ‎в ‎ходе ‎возвращения ‎домой‏ ‎жаждущий ‎мести‏ ‎Кренкель‏ ‎подкидывает ‎Папанину ‎лишнюю‏ ‎детальку.

«Зайдя ‎к‏ ‎Папанину ‎в ‎его ‎обязательное‏ ‎оружейное‏ ‎время, ‎перед‏ ‎сном, ‎он‏ ‎(Кренкель) ‎с ‎ним ‎заговорил, ‎отвлекая‏ ‎внимание,‏ ‎— ‎и‏ ‎украдкой ‎подбросил‏ ‎на ‎тряпочку ‎крохотный ‎шлифованный ‎уголок,‏ ‎взятый‏ ‎у‏ ‎ребят ‎в‏ ‎слесарке ‎ледокола.‏ ‎И ‎смылся‏ ‎от‏ ‎греха. ‎Оставшиеся‏ ‎пять ‎суток ‎до ‎Ленинграда ‎Папанин‏ ‎был ‎невменяем.‏ ‎Представьте‏ ‎себе ‎его ‎неприятное‏ ‎изумление, ‎когда,‏ ‎собрав ‎маузер, ‎он ‎обнаружил‏ ‎деталь,‏ ‎которую ‎не‏ ‎вставил ‎на‏ ‎место. ‎Он ‎разобрал ‎его ‎вновь,‏ ‎собрал‏ ‎с ‎повышенным‏ ‎тщанием ‎—‏ ‎но ‎деталь ‎всё ‎равно ‎оставалась‏ ‎лишней!‏ ‎Ночь‏ ‎Папанин ‎провёл‏ ‎за ‎сборкой-разборкой‏ ‎маузера, ‎медленно‏ ‎сходя‏ ‎с ‎ума.‏ ‎Необъяснимая ‎головоломка ‎сокрушала ‎его ‎сознание».

Сложно‏ ‎представить, ‎что‏ ‎написать‏ ‎такое ‎мог ‎кто-то,‏ ‎кроме ‎советского‏ ‎гуманитария, ‎испорченного, ‎в ‎лучшем‏ ‎случае,‏ ‎сборкой ‎автомата‏ ‎Калашникова ‎на‏ ‎уроках ‎НВП.

Хотя ‎«девяносто ‎шестой», ‎на‏ ‎первый‏ ‎взгляд, ‎и‏ ‎выглядит ‎как‏ ‎нечто ‎очень ‎сложное, ‎деталей ‎в‏ ‎нём‏ ‎не‏ ‎так ‎уж‏ ‎много, ‎как‏ ‎может ‎показаться.

В‏ ‎зависимости‏ ‎от ‎модели,‏ ‎схемы ‎разборки ‎дают ‎от ‎29‏ ‎до ‎36,‏ ‎включая‏ ‎даже ‎мелочи ‎вроде‏ ‎винтиков, ‎держащих‏ ‎щёчки ‎рукояти. ‎Для ‎сравнения‏ ‎—‏ ‎у ‎известного‏ ‎символа ‎простоты‏ ‎конструкции ‎— ‎«Глока» ‎— ‎деталей‏ ‎33.

Но‏ ‎что ‎ещё‏ ‎более ‎важно‏ ‎— ‎детали ‎в ‎«маузере», ‎как‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎любом ‎другом‏ ‎пистолете, ‎это‏ ‎не ‎просто‏ ‎«груда‏ ‎железяк», ‎которая‏ ‎будучи ‎собрана ‎в ‎кучку, ‎таинственным‏ ‎образом ‎делает‏ ‎пиф-паф.‏ ‎Все ‎эти ‎детальки‏ ‎имеют ‎отдельные‏ ‎названия, ‎функционал ‎и ‎узнаваемый‏ ‎внешний‏ ‎вид. ‎Возможно,‏ ‎Папанин ‎и‏ ‎не ‎знал ‎в ‎точности ‎как‏ ‎каждая‏ ‎из ‎них‏ ‎именуется. ‎Но‏ ‎владея ‎«маузером» ‎ещё ‎с ‎Гражданской,‏ ‎наверняка‏ ‎успел‏ ‎запомнить ‎каждую‏ ‎из ‎них‏ ‎«в ‎лицо»,‏ ‎даже‏ ‎самую ‎мелкую.‏ ‎Экстрактор, ‎пружина ‎магазина, ‎спусковой ‎крючок,‏ ‎курок… ‎и‏ ‎так‏ ‎далее.

В ‎отличие ‎от‏ ‎современных ‎пистолетов,‏ ‎компоновка ‎«маузера», ‎«люгера» ‎и‏ ‎прочих‏ ‎моделей ‎характерна‏ ‎как ‎раз‏ ‎плотностью ‎и ‎тщательной ‎подгонкой. ‎Как‏ ‎в‏ ‎хорошем ‎пазле.

А‏ ‎теперь ‎представьте,‏ ‎что ‎вы ‎собираете ‎пазл ‎из‏ ‎30-35‏ ‎деталек‏ ‎каждый ‎вечер‏ ‎несколько ‎лет‏ ‎подряд. ‎Думаю,‏ ‎самое‏ ‎позднее, ‎к‏ ‎середине ‎первого ‎года ‎вы ‎уже‏ ‎будете ‎с‏ ‎первого‏ ‎взгляда ‎узнавать: ‎вот‏ ‎этот ‎кусочек‏ ‎с ‎солнышком ‎— ‎четвёртый‏ ‎сверху,‏ ‎вот ‎этот‏ ‎цветок ‎в‏ ‎травке ‎— ‎третий ‎во ‎втором‏ ‎снизу‏ ‎ряду, ‎и‏ ‎так ‎далее.‏ ‎И, ‎разумеется, ‎не ‎с ‎первого,‏ ‎но‏ ‎со‏ ‎второго ‎взгляда‏ ‎увидите, ‎что‏ ‎в ‎кучке‏ ‎появился‏ ‎какой-то ‎новый‏ ‎фрагмент. ‎Особенно, ‎если ‎вся ‎картинка‏ ‎сойдётся, ‎а‏ ‎именно‏ ‎он ‎останется. ‎С‏ ‎наибольшей ‎вероятностью,‏ ‎такой ‎фрагмент ‎будет ‎воспринят,‏ ‎как‏ ‎случайно ‎попавший‏ ‎на ‎стол‏ ‎кусочек ‎мусора, ‎и ‎отправлен ‎туда,‏ ‎куда‏ ‎следует ‎отправлять‏ ‎весь ‎мусор.‏ ‎Конец ‎гипотетической ‎истории. ‎Ну ‎и‏ ‎напоследок‏ ‎заметим,‏ ‎что ‎практически‏ ‎единственное ‎фото‏ ‎из ‎той‏ ‎экспедиции,‏ ‎на ‎котором‏ ‎видно ‎короткоствольное ‎оружие, ‎— ‎это‏ ‎как ‎раз‏ ‎Кренкель,‏ ‎перед ‎которым ‎лежит‏ ‎«наган».

Вот ‎вам‏ ‎и ‎легенда.

Художник ‎Михаил‏ ‎Гермашев ‎писал ‎в ‎основном ‎такие‏ ‎спокойные ‎пейзажи.‏ ‎Жил‏ ‎на ‎рубеже ‎XIX‏ ‎и ‎ХХ‏ ‎веков. ‎Родился ‎в ‎Волчанске,‏ ‎учился‏ ‎в ‎Москве.‏ ‎«Снег ‎выпал»‏ ‎— ‎первая ‎здесь ‎картина ‎—‏ ‎понравилась‏ ‎Третьякову, ‎он‏ ‎ее ‎купил,‏ ‎и ‎дальше ‎Гермашев ‎жил, ‎скорее,‏ ‎благополучно.‏ ‎Правда,‏ ‎когда ‎в‏ ‎20-е ‎он‏ ‎эмигрировал ‎во‏ ‎Францию,‏ ‎какое-то ‎время‏ ‎было ‎трудненько, ‎но ‎не ‎голодал.‏ ‎Отличный ‎автор,‏ ‎по-моему.

Автор ‎Михаил‏ ‎Лапиков, текст ‎публикуется ‎с ‎его ‎ведома‏ ‎и ‎благословения

Все‏ ‎знают‏ ‎из ‎фильмов ‎и‏ ‎компьютерных ‎игр,‏ ‎что ‎огнемёт ‎вселяет ‎ужас‏ ‎в‏ ‎противника ‎на‏ ‎поле ‎боя.‏ ‎Но ‎как ‎в ‎реальности ‎зажигали‏ ‎огнемётчики‏ ‎на ‎полях‏ ‎сражений ‎Великой‏ ‎Отечественной?

Имеет ‎аналоги, ‎но…

Огнеметы ‎РККА ‎с‏ ‎истинно‏ ‎металлическим‏ ‎названием ‎«РОКС»‏ ‎имели ‎сразу‏ ‎несколько ‎достоинств,‏ ‎в‏ ‎основе ‎которых‏ ‎лежали ‎заранее ‎учтённые ‎недостатки. ‎Пользоваться‏ ‎огнемётом ‎предстояло‏ ‎наскоро‏ ‎обученному ‎бойцу ‎в‏ ‎скверную ‎погоду,‏ ‎с ‎плохим ‎тыловым ‎снабжением.

Как‏ ‎результат‏ ‎— ‎никаких‏ ‎сложных ‎ацетиленовых,‏ ‎водородных ‎или ‎тем ‎более ‎электрических‏ ‎запалов‏ ‎оружие ‎не‏ ‎получило.

Только ‎холостые‏ ‎патроны ‎в ‎револьверном ‎барабане, ‎причём‏ ‎с‏ ‎двойным‏ ‎запасом, ‎только‏ ‎хардкор!

Такой ‎сработает‏ ‎хоть ‎зимой,‏ ‎хоть‏ ‎летом. ‎Даже‏ ‎если ‎барабан ‎забит ‎грязью ‎или‏ ‎примёрз, ‎для‏ ‎нового‏ ‎пуска ‎его ‎можно‏ ‎было ‎провернуть‏ ‎с ‎помощью ‎рук ‎и‏ ‎такой-то‏ ‎матери.

Смесь ‎выбрасывал‏ ‎обычный ‎сжатый‏ ‎воздух, ‎который ‎при ‎острой ‎нужде‏ ‎закачивался‏ ‎в ‎стальной‏ ‎баллон ‎ёмкостью‏ ‎чуть ‎больше ‎литра ‎хоть ‎ручной‏ ‎помпой.‏ ‎Занятие‏ ‎это ‎очень‏ ‎долгое ‎и‏ ‎утомительное, ‎но‏ ‎с‏ ‎ним ‎могли‏ ‎справиться ‎даже ‎бестолковые ‎новобранцы.

Ну ‎и,‏ ‎наконец, ‎маскировка.‏ ‎Огнеметчики‏ ‎по ‎определению ‎привлекали‏ ‎на ‎себя‏ ‎град ‎пуль, ‎но ‎оружие‏ ‎расчёта‏ ‎выглядело ‎максимально‏ ‎похожим ‎на‏ ‎винтовку. ‎У ‎некоторых ‎моделей ‎даже‏ ‎штык‏ ‎в ‎комплект‏ ‎штатно ‎входил.‏ ‎Не ‎для ‎того ‎чтобы ‎враг‏ ‎больней‏ ‎обстрадался‏ ‎(палить ‎из‏ ‎огнемёта ‎в‏ ‎упор ‎—‏ ‎занятие‏ ‎для ‎самоубийц),‏ ‎а ‎чтобы ‎на ‎сближении ‎боец‏ ‎с ‎такой‏ ‎пушкой‏ ‎минимально ‎отличался ‎от‏ ‎обычных ‎стрелков.

ТТХ

Дальность‏ ‎огня ‎густой ‎смесью ‎—‏ ‎до‏ ‎35 ‎метров.‏ ‎Типичная ‎рабочая‏ ‎— ‎около ‎20. ‎Фактический ‎боекомплект‏ ‎—‏ ‎шесть-восемь ‎коротких‏ ‎пусков, ‎в‏ ‎зависимости ‎от ‎квалификации ‎огнемётчика. ‎Вес‏ ‎полного‏ ‎огнемёта‏ ‎— ‎23,2‏ ‎килограмма.

Десять ‎литров‏ ‎смеси ‎при‏ ‎давлении‏ ‎в ‎15-17‏ ‎атмосфер ‎могли ‎покинуть ‎огнемёт ‎в‏ ‎один ‎пуск‏ ‎за‏ ‎три-четыре ‎секунды ‎—‏ ‎в ‎зависимости‏ ‎от ‎состава ‎смеси. ‎Очень‏ ‎интересного‏ ‎состава!

Занимательная ‎алхимия

Названия‏ ‎«зелёное ‎масло»,‏ ‎«тяжёлый ‎сольвент» ‎и ‎«бензольная ‎головка»‏ ‎звучат‏ ‎для ‎неподготовленного‏ ‎уха ‎как‏ ‎загадочные ‎алхимические ‎жидкости. ‎У ‎химиков‏ ‎даже‏ ‎свой‏ ‎волшебный ‎порошок‏ ‎есть ‎—‏ ‎ОП‑2.

Искусство ‎смешать‏ ‎состав‏ ‎в ‎нужных‏ ‎пропорциях ‎в ‎зависимости ‎от ‎времени‏ ‎года ‎учитывало‏ ‎всё‏ ‎кроме ‎фазы ‎Луны‏ ‎и ‎положения‏ ‎Меркурия ‎в ‎четвёртом ‎доме‏ ‎зодиака.

Если‏ ‎снабжение ‎отрезано,‏ ‎годилась ‎и‏ ‎смесь ‎бензина, ‎керосина ‎и ‎дизеля,‏ ‎пусть‏ ‎и ‎с‏ ‎некоторыми ‎потерями‏ ‎качества. ‎Подготовить ‎её ‎нужно ‎было‏ ‎заранее‏ ‎—‏ ‎летом ‎смесь‏ ‎настаивалась ‎около‏ ‎трёх ‎суток,‏ ‎зимой‏ ‎— ‎больше‏ ‎десяти. ‎И ‎разумеется, ‎без ‎права‏ ‎на ‎ошибку:‏ ‎вязкость‏ ‎огнесмеси ‎должна ‎составлять‏ ‎10-20 ‎секунд‏ ‎зимой, ‎25-50 ‎секунд ‎летом.‏ ‎И‏ ‎попробуй ‎только‏ ‎перепутай, ‎алхимик!‏ ‎С ‎каждой ‎ошибкой ‎струя ‎огнемёта‏ ‎теряет‏ ‎драгоценные ‎метры‏ ‎дальности. ‎А‏ ‎их ‎у ‎носимого ‎огнемёта ‎и‏ ‎так‏ ‎довольно‏ ‎мало.

Странная ‎цифра‏ ‎вязкости ‎порождена‏ ‎методом ‎её‏ ‎определения‏ ‎в ‎поле‏ ‎без ‎сложных ‎инструментов. ‎Это ‎время,‏ ‎за ‎которое‏ ‎металлический‏ ‎шарик ‎на ‎суровой‏ ‎нитке ‎тонет‏ ‎в ‎полном ‎ведре ‎загущённой‏ ‎смеси‏ ‎на ‎глубину‏ ‎25 ‎сантиметров.

Огнемёт‏ ‎жжёт

Плохо ‎загущённая ‎лёгкая ‎струя ‎выглядела‏ ‎как‏ ‎факел ‎пламени‏ ‎шириной ‎до‏ ‎трёх ‎метров ‎с ‎температурой ‎чуть‏ ‎меньше‏ ‎тысячи‏ ‎градусов. ‎Такой‏ ‎только ‎зрителей‏ ‎в ‎кино‏ ‎пугать.

У‏ ‎хорошо ‎загущённой‏ ‎тяжёлый ‎выстрел ‎— ‎длинный ‎тугой‏ ‎огненный ‎бич,‏ ‎которому‏ ‎позавидует ‎даже ‎средиземский‏ ‎Балрог. ‎Летел‏ ‎он ‎прямо, ‎вид ‎на‏ ‎цель‏ ‎не ‎закрывал.‏ ‎Попадать ‎им‏ ‎было ‎легко, ‎температура ‎заметно ‎превышала‏ ‎тысячу‏ ‎градусов, ‎а‏ ‎горела ‎огнесмесь‏ ‎на ‎цели ‎не ‎одну-две ‎секунды,‏ ‎а‏ ‎многие‏ ‎десятки ‎секунд‏ ‎— ‎этого‏ ‎вполне ‎достаточно,‏ ‎чтобы‏ ‎превратить ‎любого‏ ‎здорового ‎противника ‎в ‎беспомощного ‎паникующего‏ ‎инвалида. ‎Или‏ ‎вообще‏ ‎убить ‎— ‎как‏ ‎повезёт.

С ‎огнемётом‏ ‎на ‎танк

Достаточно ‎опытный ‎и‏ ‎хладнокровный‏ ‎огнемётчик ‎вполне‏ ‎мог ‎лишить‏ ‎противника ‎бронетехники. ‎Правда, ‎требовалось ‎изрядно‏ ‎постараться.‏ ‎Тяжёлые ‎фракции‏ ‎на ‎броне‏ ‎попросту ‎гасли. ‎Требовалось ‎закинуть ‎горячий‏ ‎комсомольский‏ ‎привет‏ ‎туда, ‎где‏ ‎хватало ‎грязи‏ ‎и ‎потёков‏ ‎масла,‏ ‎чтобы ‎танк‏ ‎загорелся.

С ‎другой ‎стороны, ‎любая ‎самоходка‏ ‎противника ‎с‏ ‎открытой‏ ‎рубкой ‎(вне ‎зависимости‏ ‎от ‎реальной‏ ‎модели ‎в ‎РККА ‎их‏ ‎под‏ ‎конец ‎войны‏ ‎традиционно ‎обзывали‏ ‎«Фердинандами») ‎при ‎встрече ‎с ‎огнемётчиком‏ ‎на‏ ‎тесной ‎улице‏ ‎рисковала ‎красиво‏ ‎сгореть.

Недостатки ‎конструкции

Пробитие ‎бака ‎огнемёта ‎зачастую‏ ‎означало‏ ‎гибель‏ ‎расчёта. ‎Раненый‏ ‎боец ‎путался‏ ‎в ‎ремнях‏ ‎и‏ ‎сгорал ‎вместе‏ ‎с ‎оружием. ‎С ‎помощью ‎товарищей‏ ‎шансы ‎оставались,‏ ‎но‏ ‎строго ‎при ‎условии,‏ ‎что ‎стрелки‏ ‎достаточно ‎смелы ‎и ‎дисциплинированы,‏ ‎чтобы‏ ‎постоянно ‎находиться‏ ‎рядом ‎с‏ ‎настолько ‎взрывоопасным ‎спутником.

Недостатки ‎огнемётчика

Далеко ‎не‏ ‎все‏ ‎бойцы ‎обладали‏ ‎достаточной ‎силой,‏ ‎храбростью ‎и ‎умом, ‎чтобы ‎ходить‏ ‎в‏ ‎бой‏ ‎с ‎тяжёлым,‏ ‎неповоротливым ‎и‏ ‎капризным ‎огнемётом.

Слабый‏ ‎боец‏ ‎попросту ‎отставал‏ ‎в ‎гонке ‎за ‎стрелками. ‎Плохо‏ ‎обученный ‎запросто‏ ‎мог‏ ‎проглядеть ‎какую-то ‎из‏ ‎многочисленных ‎поломок‏ ‎и ‎выйти ‎к ‎цели‏ ‎с‏ ‎бесполезным ‎куском‏ ‎железа ‎вместо‏ ‎оружия.

А ‎слишком ‎умные ‎вообще ‎порывались‏ ‎бросить‏ ‎всё ‎и‏ ‎уйти ‎обратно‏ ‎в ‎пулемётчики, ‎миномётчики ‎— ‎или‏ ‎откуда‏ ‎их‏ ‎там ‎ещё‏ ‎наскоро ‎призвали.

Командирам‏ ‎приходилось ‎изрядно‏ ‎потрудиться,‏ ‎чтобы ‎сохранить‏ ‎и ‎приумножить ‎боеспособность ‎подчинённых.

Опыт ‎и‏ ‎расчёт

Взаимное ‎прикрытие‏ ‎и‏ ‎дублирование ‎легло ‎в‏ ‎основу ‎эффективного‏ ‎огнеметания. ‎Вооруженная ‎огнеметами ‎штурмовая‏ ‎группа‏ ‎РККА ‎на‏ ‎зачистке ‎польских,‏ ‎венгерских ‎и ‎немецких ‎городов ‎состояла‏ ‎из‏ ‎двух ‎огнемётчиков,‏ ‎двух ‎сапёров,‏ ‎четырёх ‎вооружённых ‎ручными ‎пулемётами ‎стрелков‏ ‎прикрытия‏ ‎и‏ ‎одного ‎дымопостановщика.‏ ‎Все ‎они‏ ‎запросто ‎могли‏ ‎идти‏ ‎на ‎штурм‏ ‎в ‎стальных ‎нагрудниках, ‎достаточно ‎стойких‏ ‎к ‎огню‏ ‎противника.

В‏ ‎городской ‎застройке ‎этот‏ ‎адский ‎комбайн‏ ‎смерти ‎давил ‎пулемётным ‎огнём‏ ‎стрелковые‏ ‎амбразуры, ‎пока‏ ‎скрытые ‎дымами‏ ‎огнемётчики ‎ползли ‎на ‎дистанцию ‎пуска.‏ ‎А‏ ‎потом ‎остальные‏ ‎закидывали ‎цель‏ ‎гранатами ‎и ‎резали ‎пулемётным ‎огнём‏ ‎разбегающийся‏ ‎из‏ ‎огромной ‎духовки‏ ‎гарнизон.

Как ‎это‏ ‎выглядело ‎на‏ ‎практике,‏ ‎можно ‎прочесть,‏ ‎к ‎примеру, ‎в ‎документах ‎советской‏ ‎6-й ‎армии,‏ ‎штурмовавшей‏ ‎Бреслау ‎весной ‎1945‏ ‎года. ‎Первого‏ ‎апреля ‎огнемётчик ‎по ‎фамилии‏ ‎Вепренцов‏ ‎«под ‎бешеную‏ ‎стрельбу ‎противника»‏ ‎(так ‎в ‎документе) ‎подполз ‎к‏ ‎подвалу,‏ ‎откуда ‎велся‏ ‎огонь, ‎и‏ ‎метнул ‎струю ‎внутрь. ‎Согласно ‎документу,‏ ‎«оттуда‏ ‎послышались‏ ‎неимоверные ‎крики‏ ‎и ‎прекратился‏ ‎огонь». ‎В‏ ‎подвале‏ ‎нашли ‎восемь‏ ‎обгоревших ‎трупов ‎немецких ‎солдат.

Итоги ‎войны

К‏ ‎окончанию ‎войны‏ ‎стало‏ ‎ясно, ‎что ‎улучшить‏ ‎огнемёт ‎может‏ ‎лишь ‎радикальная ‎смена ‎его‏ ‎конструкции.

Современные‏ ‎термобарические ‎боеприпасы‏ ‎с ‎оружием‏ ‎тех ‎времён ‎имеют ‎довольно ‎мало‏ ‎общего‏ ‎— ‎их‏ ‎капсулы ‎летят‏ ‎на ‎многие ‎сотни ‎метров ‎и‏ ‎выжигают‏ ‎с‏ ‎гарантией ‎десятки‏ ‎квадратных ‎метров.‏ ‎Но ‎даже‏ ‎с‏ ‎теми ‎несовершенными‏ ‎топливными ‎огнемётами ‎бойцы ‎РККА ‎за‏ ‎годы ‎войны‏ ‎успешно‏ ‎вскрыли ‎несколько ‎тысяч‏ ‎долговременных ‎огневых‏ ‎точек ‎противника ‎в ‎поле‏ ‎и‏ ‎в ‎городах‏ ‎— ‎и‏ ‎уничтожили ‎их ‎гарнизоны.

Анри ‎Ривьер‏ ‎жил ‎и ‎работал ‎во ‎второй‏ ‎половине ‎XIX‏ ‎века‏ ‎и ‎первой ‎половине‏ ‎ХХ. ‎Он‏ ‎занимался ‎литографиями, ‎гравюрами, ‎ну,‏ ‎и‏ ‎акварели ‎должное‏ ‎отдавал. ‎На‏ ‎его ‎стиль ‎серьезно ‎повлияло ‎японское‏ ‎искусство,‏ ‎в ‎частности‏ ‎Хокусай, ‎и‏ ‎одна ‎из ‎серий ‎его ‎работ‏ ‎называется‏ ‎«36‏ ‎видов ‎Эйфелевой‏ ‎башни» ‎(прозрачный‏ ‎намек ‎на‏ ‎«36‏ ‎видов ‎Фудзи»).‏ ‎А ‎вообще, ‎сейчас ‎многие ‎его‏ ‎работы ‎похожи‏ ‎на‏ ‎кадры ‎из ‎мультфильмов.‏ ‎В ‎частности,‏ ‎Миядзаки, ‎хех.

В ‎80-е‏ ‎израильтяне ‎столкнулись ‎с ‎интифадой ‎—‏ ‎городской ‎герильей‏ ‎в‏ ‎Палестине. ‎Одной ‎из‏ ‎основных ‎черт‏ ‎этого ‎действа ‎было ‎массовое‏ ‎метание‏ ‎камней ‎арабами‏ ‎в ‎евреев.‏ ‎Военным ‎потребовалась ‎какая-то ‎штука, ‎которая‏ ‎могла‏ ‎бы ‎нелетально,‏ ‎но ‎надежно‏ ‎разгонять ‎мятежных ‎магометан. ‎Штука ‎в‏ ‎том,‏ ‎что‏ ‎у ‎армии водометов‏ ‎на ‎вооружении‏ ‎не ‎состояло,‏ ‎а‏ ‎ей ‎какие-то‏ ‎средства, ‎которые ‎делают ‎больно, ‎но‏ ‎насмерть ‎толпами‏ ‎не‏ ‎убивают, ‎требовались.Человек, ‎который‏ ‎создал ‎инструмент‏ ‎для ‎противодействия ‎палестинскому ‎камнеметанию,‏ ‎явно‏ ‎был ‎серьезно‏ ‎обижен ‎на‏ ‎эти ‎булыжники. ‎Поэтому ‎он ‎создал‏ ‎«Хацацит» — устройство,‏ ‎которое ‎позволяло‏ ‎кидать ‎камни‏ ‎в ‎ответ ‎с ‎настоящим ‎размахом.

«Хацацит»‏ ‎—‏ ‎это,‏ ‎буквально, ‎«Щебнеметалка».‏ ‎Значит, ‎берется‏ ‎короб ‎с‏ ‎щебнем,‏ ‎и ‎этот‏ ‎щебень ‎подается ‎на ‎крыльчатку ‎(этакий‏ ‎здоровенный ‎могучий‏ ‎вентилятор),‏ ‎которая ‎и ‎мечет‏ ‎гордый ‎ответ‏ ‎еврейского ‎народа. ‎На ‎супостата‏ ‎сыплется‏ ‎настоящий ‎поток‏ ‎щебенки. ‎Особенно‏ ‎если ‎смонтировать ‎щебнемет ‎на ‎тяжелый‏ ‎грузовик‏ ‎или ‎БТР,‏ ‎где ‎можно‏ ‎разместить ‎большой ‎боекомплект. ‎Приехал ‎еврей,‏ ‎похожий‏ ‎на‏ ‎солдата, ‎и‏ ‎выстрелил ‎камнем‏ ‎не ‎в‏ ‎какую‏ ‎нибудь ‎бутылку‏ ‎с ‎сюрпризом, ‎а ‎в ‎живого‏ ‎человека. ‎Нужны‏ ‎ли‏ ‎тут ‎слова?

Идея ‎был‏ ‎классная. ‎Но‏ ‎нет. ‎Оказалось, ‎что ‎на‏ ‎дистанции‏ ‎метров ‎в‏ ‎сто ‎щебень‏ ‎резко ‎теряет ‎ударную ‎силу, ‎зато‏ ‎в‏ ‎упор ‎валит‏ ‎с ‎переломами.‏ ‎Те, ‎в ‎кого ‎попали ‎издалека,‏ ‎убегать‏ ‎не‏ ‎хотели, ‎а‏ ‎те, ‎кому‏ ‎прилетало ‎в‏ ‎упор‏ ‎— ‎уже‏ ‎не ‎могли. ‎В ‎итоге ‎«Хацацит»‏ ‎был ‎довольно‏ ‎быстро‏ ‎заброшен, ‎а ‎пытливая‏ ‎конструкторская ‎мысль‏ ‎переключилась ‎на ‎варианты ‎с‏ ‎ультразвуком,‏ ‎мерзкими ‎запахами‏ ‎и ‎даже‏ ‎суперклеем.

Зато ‎ЦАХАЛ ‎— ‎это ‎теперь‏ ‎единственная‏ ‎армия, ‎у‏ ‎которой ‎был‏ ‎самоходный ‎автоматический ‎камнемет.

Автор ‎Алексей‏ ‎Костенков; текст ‎выкладывается ‎с ‎его ‎ведома‏ ‎и ‎одобрения.

Настоящим‏ ‎реквиемом‏ ‎великой ‎эпохе ‎парусных‏ ‎судов ‎стала‏ ‎трагедия ‎1957 ‎года. ‎Немецкий‏ ‎барк‏ ‎«Памир», ‎пройдя‏ ‎многие ‎войны,‏ ‎после ‎полувека ‎службы ‎сгинул ‎в‏ ‎атлантическом‏ ‎урагане ‎почти‏ ‎со ‎всей‏ ‎командой ‎— ‎из-за ‎человеческой ‎глупости.

Последний‏ ‎шанс‏ ‎паруса:‏ ‎стальные ‎«выжиматели‏ ‎ветра»

В ‎начале‏ ‎ХХ ‎века‏ ‎грузовые‏ ‎парусники ‎капитулировали‏ ‎перед ‎пароходами. ‎В ‎1907 ‎году‏ ‎португальцы ‎торжественно,‏ ‎с‏ ‎морским ‎парадом ‎в‏ ‎присутствии ‎королевы,‏ ‎затопили ‎торпедой ‎чайный ‎клипер‏ ‎«Фермопилы»,‏ ‎когда-то ‎обошедший‏ ‎знаменитую ‎«Катти‏ ‎Сарк».

К ‎тому ‎моменту ‎«Фермопилы» ‎уже‏ ‎довольно‏ ‎давно ‎продали‏ ‎Португалии ‎в‏ ‎качестве ‎учебного ‎корабля. ‎И ‎с‏ ‎того‏ ‎момента‏ ‎этот ‎клипер‏ ‎назывался ‎«Педро‏ ‎Нунеш».

Пароходы ‎были‏ ‎надёжны,‏ ‎но ‎медлительны.‏ ‎Они ‎требовали ‎частой ‎бункеровки ‎—‏ ‎погрузки ‎угля.‏ ‎Для‏ ‎переходов ‎по ‎пустынным‏ ‎океанским ‎просторам‏ ‎под ‎Южным ‎крестом ‎это‏ ‎не‏ ‎годилось.

Так ‎родились‏ ‎последние ‎грузовые‏ ‎парусники: ‎винджаммеры, ‎«выжиматели ‎ветра». ‎Узкий‏ ‎корпус‏ ‎с ‎гидродинамическими‏ ‎обводами ‎и‏ ‎прочный ‎рангоут ‎— ‎всё ‎из‏ ‎стали.‏ ‎Водоизмещение‏ ‎былых ‎линейных‏ ‎кораблей ‎и‏ ‎длина ‎более‏ ‎сотни‏ ‎метров. ‎Всё‏ ‎ради ‎того, ‎чтобы ‎ловить ‎парусами‏ ‎на ‎стальных‏ ‎мачтах‏ ‎бури, ‎губительные ‎для‏ ‎деревянных ‎судов‏ ‎прошлого. ‎И ‎в ‎обход‏ ‎мыса‏ ‎Горн ‎везти‏ ‎в ‎Европу‏ ‎австралийское ‎зерно ‎и ‎чилийскую ‎селитру,‏ ‎нужную‏ ‎для ‎удобрений‏ ‎и ‎производства‏ ‎пороха.

Даже ‎появление ‎экономичных ‎и ‎быстрых‏ ‎теплоходов‏ ‎в‏ ‎течение ‎какого-то‏ ‎времени ‎не‏ ‎влияло ‎на‏ ‎«королевское»‏ ‎положение ‎парусников‏ ‎на ‎океанских ‎маршрутах ‎крайнего ‎юга.‏ ‎Чтобы ‎не‏ ‎ходить‏ ‎«туда» ‎вхолостую, ‎винджаммеры‏ ‎захватывали ‎в‏ ‎Старом ‎Свете ‎груз ‎угля…‏ ‎и‏ ‎пианино ‎с‏ ‎роялями. ‎Плавный‏ ‎ход ‎не ‎вредил ‎инструментам ‎так,‏ ‎как‏ ‎вибрация ‎машин‏ ‎пароходов.

Летающие ‎П-лайнеры

Гамбургская‏ ‎компания ‎F. ‎Laeisz ‎нуждалась ‎в‏ ‎судах‏ ‎для‏ ‎перевозки ‎селитры.‏ ‎Её ‎владельцы‏ ‎превыше ‎всего‏ ‎ставили‏ ‎скорость. ‎Специалисты‏ ‎по ‎гидродинамике ‎Гёттингенского ‎университета ‎разработали‏ ‎для ‎них‏ ‎идеальные‏ ‎обводы ‎корпусов.

По ‎традиции‏ ‎их ‎суда‏ ‎по ‎сей ‎день ‎носят‏ ‎названия‏ ‎на ‎букву‏ ‎«П». ‎Карл‏ ‎Лайеш, ‎основатель ‎компании, ‎прозвал ‎жену‏ ‎за‏ ‎любовь ‎к‏ ‎характерным ‎причёскам‏ ‎«Пуделем» ‎— ‎и ‎так ‎окрестил‏ ‎своё‏ ‎первое‏ ‎судно, ‎заложив‏ ‎традицию.

Одними ‎из‏ ‎первых ‎F.‏ ‎Laeisz‏ ‎перешли ‎от‏ ‎деревянных ‎клиперов ‎к ‎стальным ‎винджаммерам.‏ ‎Английские ‎моряки‏ ‎оценили‏ ‎стремительность ‎и ‎надёжность‏ ‎«ветровыжимателей» ‎Лайешей.‏ ‎Они ‎называли ‎их ‎Flying‏ ‎P-Liner,‏ ‎«летающие ‎П-лайнеры».‏ ‎Было ‎за‏ ‎что: ‎в ‎1904 ‎году ‎пятимачтовый‏ ‎«Потоси»‏ ‎доставил ‎груз‏ ‎селитры ‎из‏ ‎Чили ‎в ‎Англию ‎за ‎рекордные‏ ‎57‏ ‎суток.

Винджаммеры‏ ‎ради ‎скорости‏ ‎шли ‎сквозь‏ ‎вечные ‎шторма‏ ‎«ревущих‏ ‎сороковых» ‎и‏ ‎«неистовых ‎пятидесятых» ‎широт. ‎Немецкое ‎качество‏ ‎справлялось. ‎«Памир»‏ ‎оказался‏ ‎единственным ‎П-лайнером, ‎погибшим‏ ‎в ‎бурю.‏ ‎И ‎для ‎этого, ‎скажем‏ ‎честно,‏ ‎пришлось ‎постараться.

Дефицит‏ ‎желающих ‎возиться‏ ‎с ‎парусами ‎в ‎бури ‎компенсировался‏ ‎романтиками‏ ‎и ‎курсантами‏ ‎мореходных ‎школ,‏ ‎обязанными ‎проходить ‎практику ‎на ‎парусниках.‏ ‎Кроме‏ ‎того,‏ ‎моряков ‎с‏ ‎опытом ‎таких‏ ‎походов ‎судовладельцы‏ ‎и‏ ‎капитаны ‎отрывали‏ ‎с ‎руками ‎за ‎хорошие ‎деньги.

В‏ ‎1905 ‎году‏ ‎с‏ ‎гамбургских ‎стапелей ‎Blohm‏ ‎& ‎Voss‏ ‎сошёл ‎герой ‎нашего ‎рассказа‏ ‎—‏ ‎четырёхмачтовый ‎стальной‏ ‎барк ‎«Памир».‏ ‎Он ‎стал ‎третьей ‎из ‎«восьмерых‏ ‎сестёр»‏ ‎— ‎четырёхмачтовых‏ ‎барков ‎F.‏ ‎Laeisz.

Смена ‎флагов

Ходить ‎под ‎германским ‎флагом‏ ‎«Памиру»‏ ‎пришлось‏ ‎недолго. ‎Возвращение‏ ‎из ‎девятого‏ ‎рейса ‎выпало‏ ‎на‏ ‎начало ‎Первой‏ ‎мировой. ‎Понимая, ‎что ‎до ‎Германии‏ ‎не ‎дойти,‏ ‎капитан‏ ‎привёл ‎судно ‎на‏ ‎Канары. ‎Под‏ ‎защитой ‎нейтральной ‎Испании ‎«Памиру»‏ ‎пришлось‏ ‎задержаться ‎здесь‏ ‎на ‎шесть‏ ‎лет.

В ‎порядке ‎репараций ‎немецкий ‎винджаммер‏ ‎отдали‏ ‎итальянцам ‎—‏ ‎но ‎после‏ ‎доставки ‎на ‎буксире ‎в ‎порт‏ ‎Неаполя‏ ‎оказалось,‏ ‎что ‎экипажа‏ ‎на ‎такой‏ ‎парусник ‎у‏ ‎них‏ ‎нет. ‎F.‏ ‎Laeisz ‎в ‎1924 ‎году ‎выкупили‏ ‎и ‎вернули‏ ‎на‏ ‎чилийскую ‎линию ‎стоявший‏ ‎без ‎дела‏ ‎«Памир» ‎и ‎другие ‎«П-лайнеры».

Развитие‏ ‎синтеза‏ ‎аммиака ‎и‏ ‎великая ‎депрессия‏ ‎поставили ‎крест ‎на ‎выгодах ‎чилийской‏ ‎торговли.‏ ‎Немецкая ‎компания‏ ‎стала ‎избавляться‏ ‎от ‎парусного ‎флота. ‎В ‎1931‏ ‎году‏ ‎«Памир»‏ ‎продали ‎финскому‏ ‎бизнесмену ‎Густаву‏ ‎Эриксону.

Финны ‎умудрялись‏ ‎держаться‏ ‎на ‎рынке‏ ‎парусных ‎перевозок ‎за ‎счёт ‎жесточайшей‏ ‎экономии ‎и‏ ‎эксплуатации‏ ‎романтических ‎чувств. ‎Эриксон‏ ‎установил ‎для‏ ‎своих ‎судов ‎«зерновые ‎регаты»:‏ ‎соревнования‏ ‎по ‎скоростной‏ ‎доставке ‎австралийского‏ ‎зерна, ‎которые ‎часто ‎выигрывал ‎«Памир».‏ ‎А‏ ‎с ‎добровольцев‏ ‎он ‎умудрялся‏ ‎ещё ‎и ‎брать ‎деньги ‎за‏ ‎возможность‏ ‎ходить‏ ‎на ‎парусниках.

Японец,‏ ‎который ‎не‏ ‎стрелял

Третьего ‎августа‏ ‎1941‏ ‎года ‎в‏ ‎порту ‎новозеландского ‎Веллингтона ‎«Памир» ‎реквизировали.‏ ‎Британская ‎империя‏ ‎ещё‏ ‎не ‎объявила ‎войну‏ ‎Финляндии, ‎однако‏ ‎конфисковала ‎финские ‎суда. ‎Над‏ ‎«Памиром»‏ ‎поднялся ‎флаг‏ ‎Новой ‎Зеландии.‏ ‎Команда ‎стала ‎смешанной, ‎пополнившись ‎новозеландскими‏ ‎моряками‏ ‎и ‎курсантами.‏ ‎Возивший ‎в‏ ‎годы ‎войны ‎шерсть ‎и ‎бараний‏ ‎жир‏ ‎в‏ ‎Сан-Франциско ‎барк‏ ‎стал ‎любимым‏ ‎судном ‎новозеландцев‏ ‎и‏ ‎«маскотом» ‎новозеландского‏ ‎флота.

Двенадцатого ‎ноября ‎1944 ‎года ‎на‏ ‎пути ‎из‏ ‎Пёрл-Харбора‏ ‎в ‎Сан-Франциско ‎экипаж‏ ‎«Памира» ‎заметил‏ ‎идущую ‎параллельным ‎курсом ‎подлодку.‏ ‎Экипаж‏ ‎стал ‎готовиться‏ ‎к ‎худшему‏ ‎и ‎готовить ‎спасательные ‎лодки. ‎Капитан‏ ‎подумывал‏ ‎таранить ‎японца‏ ‎— ‎помирать,‏ ‎так ‎с ‎музыкой. ‎Однако ‎подлодка‏ ‎отвернула‏ ‎в‏ ‎сторону ‎и‏ ‎исчезла ‎в‏ ‎море.

Почему? ‎Барк‏ ‎с‏ ‎грузом ‎был‏ ‎законной ‎добычей. ‎«Памир» ‎встретил ‎I-12,‏ ‎японскую ‎тяжёлую‏ ‎подлодку‏ ‎дальнего ‎радиуса ‎действия,‏ ‎с ‎ангаром‏ ‎для ‎гидросамолёта ‎и ‎140-мм‏ ‎орудием.

Прагматичная‏ ‎версия ‎полагает,‏ ‎что ‎сильное‏ ‎волнение ‎мешало ‎стрелять ‎из ‎пушки‏ ‎—‏ ‎а ‎тратить‏ ‎торпеду ‎на‏ ‎парусник ‎японцы ‎сочли ‎излишеством.

Романтичная ‎версия‏ ‎предполагает,‏ ‎что‏ ‎у ‎капитана‏ ‎Канэо ‎Кудо‏ ‎не ‎поднялась‏ ‎рука‏ ‎на ‎«Памир».‏ ‎Он ‎сам ‎ходил ‎на ‎паруснике‏ ‎курсантом. ‎Если‏ ‎так,‏ ‎дело ‎не ‎в‏ ‎гуманизме.

«Жестокие ‎люди‏ ‎сентиментальны».

Перед ‎этим ‎Кудо ‎пустил‏ ‎на‏ ‎дно ‎транспорт‏ ‎«Джон ‎Джонсон»‏ ‎и ‎расстрелял ‎из ‎пулемётов ‎спасательные‏ ‎шлюпки‏ ‎и ‎моряков.

Тайну‏ ‎своего ‎решения‏ ‎японец ‎унёс ‎на ‎дно. ‎I-12‏ ‎то‏ ‎ли‏ ‎была ‎потоплена‏ ‎на ‎следующий‏ ‎день ‎близ‏ ‎Гавайев,‏ ‎то ‎ли‏ ‎погибла ‎в ‎марте ‎1945-го ‎у‏ ‎Сан-Франциско.

Последний ‎парусник‏ ‎у‏ ‎мыса ‎Горн ‎и‏ ‎великая ‎война‏ ‎с ‎крысами

После ‎войны ‎«Памир»‏ ‎три‏ ‎года ‎ходил‏ ‎под ‎новозеландским‏ ‎флагом, ‎после ‎чего ‎его ‎отдали‏ ‎финнам.‏ ‎Чтобы ‎не‏ ‎возвращаться ‎вхолостую,‏ ‎он ‎взял ‎на ‎борт ‎60‏ ‎тысяч‏ ‎мешков‏ ‎австралийского ‎ячменя‏ ‎по ‎заказу‏ ‎шотландских ‎производителей‏ ‎виски.

Наперегонки‏ ‎с ‎прибывшим‏ ‎из ‎Швеции ‎систершипом ‎«Пассат» ‎«Памир»‏ ‎двинулся ‎в‏ ‎Европу‏ ‎— ‎сквозь ‎«неистовые‏ ‎пятидесятые» ‎в‏ ‎финальную ‎«зерновую ‎регату». ‎Одиннадцатого‏ ‎июля‏ ‎1949 ‎года‏ ‎отставший ‎от‏ ‎коллеги ‎«Памир» ‎стал ‎последним ‎грузовым‏ ‎парусником,‏ ‎прошедшим ‎мимо‏ ‎мыса ‎Горн.

В‏ ‎октябре ‎«Памир» ‎пришёл ‎в ‎Британию‏ ‎—‏ ‎и‏ ‎по ‎требованию‏ ‎британского ‎министерства‏ ‎сельского ‎хозяйства‏ ‎полгода‏ ‎стоял ‎как‏ ‎баржа ‎в ‎валлийском ‎порту, ‎в‏ ‎качестве ‎продовольственного‏ ‎резерва.

Королевство‏ ‎голодало, ‎было ‎не‏ ‎до ‎виски.

Бюрократический‏ ‎маразм ‎привёл ‎к ‎последствиям,‏ ‎достойным‏ ‎«Монти ‎Пайтона».‏ ‎После ‎бесконечных‏ ‎согласований, ‎обсуждений ‎и ‎проволочек ‎трюмы‏ ‎открыли‏ ‎только ‎в‏ ‎апреле ‎1950‏ ‎года. ‎Оттуда ‎хлынул ‎неудержимый ‎поток‏ ‎крыс.

Разгрузка‏ ‎того,‏ ‎что ‎ещё‏ ‎можно ‎было‏ ‎спасти, ‎превратилась‏ ‎в‏ ‎битву. ‎Нужно‏ ‎было ‎предотвратить ‎проникновение ‎затаившихся ‎в‏ ‎мешках ‎диверсантов‏ ‎в‏ ‎зернохранилища. ‎Грызунов ‎истребляли‏ ‎рабочие ‎и‏ ‎волонтёры ‎посредством ‎лопат, ‎собак‏ ‎и‏ ‎подручных ‎предметов‏ ‎— ‎но‏ ‎их ‎число ‎казалось ‎бесконечным.

Убитые ‎подсчитывались‏ ‎с‏ ‎британской ‎пунктуальностью.‏ ‎К ‎окончанию‏ ‎выгрузки ‎спустя ‎три ‎недели ‎подтверждённые‏ ‎потери‏ ‎крысиного‏ ‎воинства ‎составили‏ ‎4501 ‎единицу.‏ ‎Однако ‎барк‏ ‎продолжал‏ ‎кишеть ‎грызунами.

В‏ ‎ход ‎пошло ‎оружие ‎массового ‎поражения.‏ ‎Барк ‎обработали‏ ‎синильной‏ ‎кислотой. ‎После ‎этого‏ ‎на ‎борту‏ ‎насчитали ‎ещё ‎3395 ‎крысиных‏ ‎трупов.

В‏ ‎Аргентину, ‎герр‏ ‎капитан!

В ‎«Густаве‏ ‎Эриксоне» ‎решили, ‎что ‎парусники ‎им‏ ‎больше‏ ‎не ‎нужны.‏ ‎«Памир» ‎с‏ ‎«Пассатом» ‎продали ‎бельгийцам ‎на ‎лом.

Однако‏ ‎несколько‏ ‎немецких‏ ‎судовладельцев ‎презрели‏ ‎послевоенную ‎экономию.‏ ‎Они ‎решили,‏ ‎что‏ ‎парусники ‎должны‏ ‎стать ‎символом ‎возрождающегося ‎торгового ‎флота‏ ‎Германии ‎—‏ ‎и‏ ‎заодно ‎школой ‎для‏ ‎курсантов.

При ‎поддержке‏ ‎минтранспорта ‎ФРГ ‎«Памир» ‎и‏ ‎«Пассат»‏ ‎выкупили, ‎подлатали,‏ ‎поставили ‎вспомогательные‏ ‎движки ‎и ‎радиостанции ‎— ‎и‏ ‎пустили‏ ‎в ‎Атлантику.

В‏ ‎первом ‎плавании‏ ‎у ‎«Памира» ‎отвалился ‎винт ‎—‏ ‎но‏ ‎экипаж‏ ‎и ‎курсанты‏ ‎сочли, ‎что‏ ‎так ‎романтичнее.

Барк‏ ‎отвёз‏ ‎в ‎Бразилию‏ ‎груз ‎цемента ‎и ‎вернулся ‎с‏ ‎трюмами, ‎полными‏ ‎руды.

С‏ ‎коммерческой ‎выгодой ‎было‏ ‎туго, ‎о‏ ‎конкуренции ‎с ‎теплоходами ‎речи‏ ‎уже‏ ‎не ‎шло.‏ ‎Оба ‎барка‏ ‎работали ‎в ‎минус, ‎доведя ‎владельцев‏ ‎до‏ ‎банкротства. ‎Правительство‏ ‎и ‎другие‏ ‎судовладельцы ‎спасли ‎последние ‎«летающие ‎П-лайнеры»‏ ‎как‏ ‎национальную‏ ‎гордость. ‎За‏ ‎мыс ‎Горн‏ ‎они ‎не‏ ‎ходили,‏ ‎ограничиваясь ‎преимущественно‏ ‎Аргентиной. ‎Там ‎хватало ‎немцев ‎и‏ ‎немецких ‎интересов.

Путь‏ ‎к‏ ‎трагедии, ‎или ‎О‏ ‎вреде ‎склочности‏ ‎и ‎экономности

О ‎последнем ‎походе‏ ‎барка‏ ‎написано ‎много,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе ‎в ‎Рунете. ‎И ‎даже‏ ‎снят‏ ‎фильм ‎(«Трагедия‏ ‎„Памира“», ‎2006),‏ ‎хотя ‎его ‎ругают ‎за ‎перевирание‏ ‎фактов.‏ ‎Увы,‏ ‎почти ‎все‏ ‎подробности ‎катастрофы‏ ‎мы ‎знаем‏ ‎со‏ ‎слов ‎шести‏ ‎выживших, ‎среди ‎которых ‎не ‎оказалось‏ ‎ни ‎одного‏ ‎офицера‏ ‎или ‎опытного ‎моряка.

Из-за‏ ‎болезни ‎штатного‏ ‎капитана ‎в ‎тот ‎рейс‏ ‎на‏ ‎капитанский ‎мостик‏ ‎встал ‎опытный‏ ‎специалист ‎по ‎парусным ‎походам ‎Йоханнес‏ ‎Дибич.‏ ‎В ‎годы‏ ‎войны ‎он‏ ‎ходил ‎на ‎рейдере ‎«Корморан», ‎пережил‏ ‎его‏ ‎гибель‏ ‎и ‎попал‏ ‎в ‎плен.

Одна‏ ‎беда: ‎он‏ ‎водил‏ ‎учебные ‎парусники‏ ‎и ‎не ‎слишком ‎разбирался ‎в‏ ‎поведении ‎сыпучих‏ ‎грузов.

В‏ ‎поход ‎ушли ‎86‏ ‎человек, ‎включая‏ ‎52 ‎курсантов ‎возрастом ‎16-18‏ ‎лет,‏ ‎впервые ‎всерьёз‏ ‎вышедших ‎в‏ ‎море. ‎Атмосфера ‎не ‎задалась. ‎Капитан‏ ‎и‏ ‎офицеры ‎грызлись‏ ‎между ‎собой,‏ ‎матросов ‎и ‎курсантов ‎прессовали. ‎Судно‏ ‎успело‏ ‎заработать‏ ‎немало ‎повреждений,‏ ‎но ‎на‏ ‎ремонт ‎денег‏ ‎не‏ ‎хватало.

В ‎Буэнос-Айресе‏ ‎бастовали ‎докеры, ‎а ‎компания ‎требовала‏ ‎выхода ‎в‏ ‎море.‏ ‎Ячмень ‎загрузили ‎своими‏ ‎силами, ‎спустя‏ ‎рукава ‎и ‎неумело, ‎оставив‏ ‎ему‏ ‎возможность ‎ссыпаться‏ ‎к ‎бортам.‏ ‎Часть ‎зерна ‎засыпали ‎в ‎балластные‏ ‎танки,‏ ‎хотя ‎это‏ ‎нарушало ‎нормы‏ ‎безопасности.

Парусники ‎часто ‎ходят ‎с ‎креном.‏ ‎Даже‏ ‎правильно‏ ‎размещённые ‎в‏ ‎трюме ‎сыпучие‏ ‎грузы ‎могут‏ ‎от‏ ‎него ‎ссыпаться‏ ‎и ‎скапливаться ‎на ‎одном ‎из‏ ‎бортов, ‎что‏ ‎«решается»‏ ‎коррекцией ‎курса ‎и‏ ‎крена. ‎Дибич,‏ ‎не ‎обращая ‎на ‎это‏ ‎внимания,‏ ‎вёл ‎«Памир»‏ ‎с ‎креном‏ ‎на ‎левый ‎борт. ‎Зерно ‎ссыпалось.

Особенно‏ ‎в‏ ‎балластных ‎танках.‏ ‎К ‎утру‏ ‎трагического ‎дня ‎21 ‎сентября ‎1957‏ ‎года‏ ‎судно,‏ ‎шедшее ‎к‏ ‎юго-западу ‎от‏ ‎Азорских ‎островов,‏ ‎имело‏ ‎постоянный ‎крен.‏ ‎По ‎разным ‎оценкам, ‎от ‎15‏ ‎до ‎30‏ ‎градусов.

Катастрофа‏ ‎ещё ‎могла ‎не‏ ‎состояться ‎—‏ ‎но ‎Дибич ‎отправил ‎радиста‏ ‎заниматься‏ ‎инвентаризацией. ‎«Памир»‏ ‎понятия ‎не‏ ‎имел, ‎что ‎идёт ‎в ‎ураган‏ ‎«Кэрри»,‏ ‎— ‎хотя‏ ‎об ‎этом‏ ‎звенели ‎на ‎всех ‎частотах.

Последняя ‎парусная‏ ‎жертва‏ ‎океану

Дибич‏ ‎не ‎испугался,‏ ‎увидев ‎шторм‏ ‎прямо ‎по‏ ‎курсу.‏ ‎Он ‎попытался‏ ‎прорваться ‎напрямик ‎через ‎бурю. ‎Винджаммеры‏ ‎и ‎были‏ ‎созданы,‏ ‎чтобы ‎ловить ‎штормовые‏ ‎ветра ‎в‏ ‎стальной ‎рангоут. ‎Вот ‎только‏ ‎к‏ ‎безалаберности ‎при‏ ‎погрузке ‎сыпучих‏ ‎грузов ‎и ‎к ‎забиванию ‎балластных‏ ‎баков‏ ‎их ‎не‏ ‎готовили ‎даже‏ ‎инженеры ‎Blohm ‎& ‎Voss.

«Кэрри» ‎оказалась‏ ‎свирепее‏ ‎штормов‏ ‎«неистовых ‎пятидесятых».‏ ‎Удары ‎четырнадцатиметровых‏ ‎волн ‎стали‏ ‎повреждать‏ ‎переборки ‎в‏ ‎трюме, ‎усиливая ‎осыпание. ‎Порывы ‎ветра‏ ‎скоростью ‎36‏ ‎м/с‏ ‎в ‎рвущиеся ‎паруса,‏ ‎убранные ‎только‏ ‎на ‎две ‎трети, ‎раскачивали‏ ‎судно‏ ‎и ‎усугубляли‏ ‎проблему.

В ‎10:36‏ ‎«Памир» ‎начал ‎передавать ‎SOS ‎и‏ ‎запрашивать‏ ‎помощи. ‎К‏ ‎11 ‎часам‏ ‎все ‎паруса ‎исчезли, ‎крен ‎достиг‏ ‎37‏ ‎градусов‏ ‎и ‎нарастал.

Капитан‏ ‎совершил ‎последнюю‏ ‎ошибку. ‎Он‏ ‎не‏ ‎решился ‎заполнить‏ ‎водой ‎балластные ‎танки ‎по ‎правому‏ ‎борту. ‎Ведь‏ ‎это‏ ‎повредит ‎зерно! ‎По‏ ‎некоторым ‎свидетельствам,‏ ‎на ‎борту ‎до ‎последнего‏ ‎были‏ ‎уверены, ‎что‏ ‎винджаммер ‎непотопляем.‏ ‎Остались ‎открытыми ‎палубные ‎люки ‎и‏ ‎двери,‏ ‎в ‎них‏ ‎лилась ‎вода.

Вместо‏ ‎того, ‎чтобы ‎их ‎закрыть, ‎некоторые‏ ‎фотографировались‏ ‎на‏ ‎фоне ‎шторма.

Лишь‏ ‎в ‎11:54‏ ‎капитан ‎Дибич‏ ‎сообразил,‏ ‎что ‎всё‏ ‎очень ‎плохо ‎и ‎приказал ‎радисту‏ ‎передать, ‎что‏ ‎судно‏ ‎находится ‎под ‎угрозой‏ ‎гибели. ‎Последний‏ ‎сигнал ‎SOS ‎«Памир» ‎отправил‏ ‎в‏ ‎12:03. ‎Затем‏ ‎он ‎лёг‏ ‎на ‎левый ‎борт, ‎перевернулся ‎и‏ ‎спустя‏ ‎два-три ‎десятка‏ ‎минут ‎ушёл‏ ‎на ‎дно.

Гигантские ‎волны ‎мешали ‎оказавшимся‏ ‎в‏ ‎воде‏ ‎людям ‎залезть‏ ‎в ‎шлюпки,‏ ‎из ‎которых‏ ‎смыло‏ ‎запасы ‎воды,‏ ‎пищи ‎и ‎сигнальные ‎пистолеты. ‎Спасжилеты‏ ‎неудачной ‎конструкции‏ ‎не‏ ‎поддерживали ‎головы ‎выбившихся‏ ‎из ‎сил‏ ‎над ‎водой.

Затем ‎ураган ‎ушёл,‏ ‎но‏ ‎пришли ‎акулы‏ ‎и ‎жажда.

На‏ ‎поиски ‎выживших ‎13 ‎стран ‎бросили‏ ‎78‏ ‎кораблей ‎и‏ ‎судов ‎и‏ ‎11 ‎самолётов. ‎Спасателям ‎удалось ‎найти‏ ‎три‏ ‎шлюпки.‏ ‎В ‎одной‏ ‎были ‎пятеро‏ ‎истощённых, ‎сходящих‏ ‎с‏ ‎ума ‎курсантов.‏ ‎Во ‎второй ‎остался ‎единственный ‎выживший.‏ ‎В ‎третьей‏ ‎людей‏ ‎не ‎оказалось.

Вокруг ‎плавали‏ ‎спасательные ‎жилеты.‏ ‎Некоторые ‎— ‎с ‎фрагментами‏ ‎тел,‏ ‎сожранных ‎акулами.

Германия‏ ‎погрузилась ‎в‏ ‎траур. ‎Любекский ‎морской ‎суд ‎постановил,‏ ‎что‏ ‎причиной ‎трагедии‏ ‎стали ‎человеческие‏ ‎ошибки.

Подробности ‎и ‎причины ‎гибели ‎«Памира»‏ ‎до‏ ‎сих‏ ‎пор ‎вызывают‏ ‎среди ‎ценителей‏ ‎столько ‎же‏ ‎споров,‏ ‎сколько ‎в‏ ‎России ‎— ‎перевал ‎Дятлова.

По ‎мрачной‏ ‎иронии, ‎систершип‏ ‎«Памира»‏ ‎«Пассат» ‎спустя ‎полтора‏ ‎месяца ‎тоже‏ ‎влетел ‎в ‎шторм. ‎И‏ ‎едва‏ ‎не ‎погиб‏ ‎ровно ‎по‏ ‎той ‎же ‎причине ‎— ‎его‏ ‎чуть‏ ‎не ‎опрокинул‏ ‎сместившийся ‎на‏ ‎борт ‎ячмень.

К ‎счастью, ‎члены ‎его‏ ‎команды‏ ‎оказались‏ ‎профессиональнее: ‎они‏ ‎заполнили ‎водой‏ ‎балластные ‎танки,‏ ‎выровняли‏ ‎крен ‎и‏ ‎уцелели ‎вместе ‎с ‎судном. ‎Но‏ ‎больше ‎с‏ ‎океанскими‏ ‎грузовыми ‎перевозками ‎рисковать‏ ‎никто ‎не‏ ‎хотел.

От ‎греха ‎подальше ‎«Пассат»‏ ‎списали‏ ‎и ‎поставили‏ ‎на ‎вечную‏ ‎стоянку ‎в ‎Любеке ‎— ‎где‏ ‎он‏ ‎и ‎стоит‏ ‎по ‎сей‏ ‎день ‎в ‎качестве ‎музея ‎и‏ ‎молодёжного‏ ‎хостела.‏ ‎Он ‎—‏ ‎не ‎последний‏ ‎из ‎«летучих‏ ‎П-лайнеров».‏ ‎В ‎финском‏ ‎Мариехамне ‎на ‎Аландских ‎островах ‎стоит‏ ‎«Померания», ‎в‏ ‎Нью-Йорке‏ ‎— ‎«Пекин».

А ‎«Падуя»,‏ ‎«восьмая ‎сестра»,‏ ‎ставшая ‎«Крузенштерном», ‎под ‎российским‏ ‎флагом‏ ‎продолжает ‎бороздить‏ ‎моря ‎и‏ ‎океаны.

Автор ‎Алексей‏ ‎Широ, текст ‎публикуется ‎с ‎его ‎ведома,‏ ‎ЖЖ ‎автора‏ ‎ЗДЕСЬ. Фото,‏ ‎за ‎исключением ‎отдельно‏ ‎отмеченных ‎—‏ ‎скриншоты ‎телеканала ‎«Звезда».

Каждый, ‎интересующийся‏ ‎военной‏ ‎космонавтикой, ‎знает‏ ‎о ‎существовании‏ ‎в ‎СССР ‎программы ‎военных ‎космических‏ ‎станций‏ ‎«Алмаз».

Предназначенные ‎для‏ ‎фото- ‎и‏ ‎радиотехнической ‎разведки, ‎пять ‎станций ‎были‏ ‎запущены‏ ‎с‏ ‎1973 ‎по‏ ‎1991 ‎год,‏ ‎три ‎в‏ ‎пилотируемом‏ ‎и ‎три‏ ‎в ‎беспилотном ‎варианте. ‎Одна ‎станция‏ ‎(летевшая ‎как‏ ‎«Салют-3»)‏ ‎потеряла ‎управление ‎и‏ ‎сошла ‎с‏ ‎орбиты ‎вскоре ‎после ‎старта,‏ ‎на‏ ‎двух ‎других‏ ‎побывали ‎три‏ ‎экипажа.

Поскольку ‎станции ‎серии ‎«Алмаз» ‎представляли‏ ‎собой‏ ‎военные ‎аппараты,‏ ‎вопрос ‎их‏ ‎защиты ‎от ‎возможного ‎инспектирования, ‎повреждения‏ ‎или‏ ‎даже‏ ‎похищения ‎(в‏ ‎1980-х ‎на‏ ‎полном ‎серьезе‏ ‎рассматривалась‏ ‎возможность, ‎что‏ ‎космический ‎корабль ‎«Спейс ‎Шаттл» ‎может‏ ‎«украсть» ‎станцию‏ ‎в‏ ‎промежутке ‎между ‎ее‏ ‎посещением ‎экипажами),‏ ‎они ‎имели ‎оборонительное ‎вооружение:‏ ‎23-мм‏ ‎автоматическую ‎пушку‏ ‎Нудельмана-Рихтера ‎НР-23

Этот‏ ‎комплекс ‎получил ‎название ‎«Щит-1». ‎Однако,‏ ‎было‏ ‎очевидно, ‎что‏ ‎такая ‎«артиллерийская»‏ ‎система ‎может ‎защитить ‎только ‎от‏ ‎подошедшего‏ ‎совсем‏ ‎близко ‎противника,‏ ‎и ‎не‏ ‎в ‎состоянии,‏ ‎например,‏ ‎остановить ‎вражеский‏ ‎спутник-перехватчик.

На ‎смену ‎«артиллерийской» ‎системе, ‎разрабатывалась‏ ‎ракетная ‎«Щит-2»,‏ ‎но‏ ‎ее ‎развертывание ‎так‏ ‎и ‎не‏ ‎состоялось. ‎Долгое ‎время, ‎об‏ ‎этой‏ ‎системе ‎практически‏ ‎ничего ‎не‏ ‎было ‎известно.

Ракета ‎«Щит-2» ‎была ‎самонаводящимся‏ ‎управляемым‏ ‎снарядом ‎«космос-космос»,‏ ‎оснащенным ‎осколочной‏ ‎боевой ‎частью ‎и ‎предназначенным ‎для‏ ‎поражения‏ ‎угрожающих‏ ‎станции-носителю ‎космических‏ ‎аппаратов. ‎Длина‏ ‎ее ‎составляла‏ ‎около‏ ‎полуметра, ‎диаметр‏ ‎— ‎порядка ‎30 ‎сантиметров. ‎Она‏ ‎хранилась ‎в‏ ‎контейнере-«саркофаге»,‏ ‎вероятно, ‎заполненном ‎азотом,‏ ‎на ‎наружной‏ ‎обшивке ‎станции. ‎Перед ‎запуском,‏ ‎контейнер‏ ‎открывался ‎и‏ ‎ракета ‎«выталкивалась»‏ ‎в ‎Космос.

УСКОРИТЕЛЬ (блок ‎11B92-C0102) ‎— ‎основной‏ ‎импульс‏ ‎для ‎движения‏ ‎в ‎сторону‏ ‎цели, ‎ракета ‎получала ‎от ‎твердотопливного‏ ‎ускорителя‏ ‎в‏ ‎кормовой ‎части.‏ ‎По ‎виду,‏ ‎это ‎была‏ ‎довольно-таки‏ ‎обычная ‎«бутылка»‏ ‎а-ля ‎JATO, ‎вполне ‎вероятно, ‎заимствованная‏ ‎напрямую ‎из‏ ‎авиации.‏ ‎После ‎отгорания, ‎ускоритель,‏ ‎скорее ‎всего,‏ ‎сбрасывался.

Ряд ‎источников ‎предполагает, ‎что‏ ‎блок‏ ‎11B92-РБП1-С0102 ‎тоже‏ ‎может ‎быть‏ ‎ракетой ‎— ‎второй ‎ступенью ‎ускорителя‏ ‎—‏ ‎но ‎я‏ ‎считаю ‎это‏ ‎маловероятным. ‎По ‎форме, ‎он ‎слишком‏ ‎короткий‏ ‎Скорее‏ ‎всего, ‎этот‏ ‎блок ‎являлся‏ ‎системой ‎управления‏ ‎двигателями‏ ‎и ‎стабилизацией‏ ‎ракеты.

СТАБИЛИЗАЦИЯ ‎РАКЕТЫ — осуществлялась ‎вращением ‎вокруг ‎продольной‏ ‎оси. ‎Неясно,‏ ‎вращалась‏ ‎ли ‎при ‎этом‏ ‎вся ‎ракета‏ ‎в ‎одном ‎направлении, ‎или‏ ‎одна‏ ‎часть ‎—‏ ‎в ‎одном,‏ ‎а ‎другая ‎— ‎в ‎противоположном.

Для‏ ‎создания‏ ‎гироскопического ‎момента‏ ‎использовался ‎массивный‏ ‎маховик ‎с ‎лопастной ‎крыльчаткой, ‎размещенный‏ ‎на‏ ‎корпусе‏ ‎ускорителя. ‎Раскрутка‏ ‎крыльчатки ‎осуществлялась‏ ‎струей ‎сжатого‏ ‎газа‏ ‎из ‎баллона,‏ ‎расположенного ‎в ‎контейнере ‎хранения ‎ракеты.

ДВИГАТЕЛЬНАЯ‏ ‎БОЕГОЛОВКА — пожалуй, ‎наиболее‏ ‎интересная‏ ‎часть ‎аппарата. ‎И‏ ‎нет, ‎это‏ ‎не ‎опечатка: ‎боеголовка ‎и‏ ‎двигательная‏ ‎установка ‎действительно‏ ‎представляли ‎собой‏ ‎единый ‎блок ‎в ‎центре ‎корпуса‏ ‎ракеты.‏ ‎Такое ‎решение‏ ‎позволяло ‎существенно‏ ‎сэкономить ‎вес, ‎используя ‎одно ‎и‏ ‎то‏ ‎же‏ ‎твердое ‎топливо‏ ‎и ‎для‏ ‎маневрирования, ‎и‏ ‎для‏ ‎подрыва.

В ‎основе‏ ‎системы ‎лежал ‎этакий ‎«ежик» ‎из‏ ‎96 ‎небольших‏ ‎твердотопливных‏ ‎зарядов, ‎торчащих ‎во‏ ‎все ‎стороны‏ ‎от ‎центральной ‎каморы. ‎Любой‏ ‎из‏ ‎этих ‎зарядов‏ ‎мог ‎быть‏ ‎в ‎любой ‎момент ‎активирован ‎системой‏ ‎управления.‏ ‎Раскаленные ‎газы‏ ‎сработавшего ‎заряда‏ ‎выбрасывались ‎в ‎центральную ‎камору, ‎откуда‏ ‎подавались‏ ‎в‏ ‎расположенные ‎на‏ ‎ее ‎торцах‏ ‎сопла. ‎Таким‏ ‎образом‏ ‎осуществлялось ‎управление‏ ‎ракетой, ‎смещение ‎ее ‎по ‎осям‏ ‎и ‎маневрирование‏ ‎на‏ ‎траектории.

Когда ‎же ‎ракета‏ ‎оказывалась ‎в‏ ‎радиусе ‎поражения ‎цели, ‎все‏ ‎оставшиеся‏ ‎заряды ‎подрывались‏ ‎одновременно. ‎Сверхдавление‏ ‎газов ‎разрывало ‎камору, ‎разрушая ‎ракету,‏ ‎и‏ ‎разбрасывая ‎ее‏ ‎обломки ‎—‏ ‎и ‎пустые ‎корпуса ‎зарядов ‎—‏ ‎во‏ ‎все‏ ‎стороны, ‎как‏ ‎шрапнель.

СИСТЕМА ‎НАВЕДЕНИЯ‏ ‎(блок ‎11B92-ТО)‏ ‎—‏ ‎в ‎передней‏ ‎части ‎ракеты ‎располагался ‎блок ‎управления‏ ‎и ‎сенсор‏ ‎системы‏ ‎наведения. ‎Некоторые ‎источники‏ ‎упоминают ‎(вероятно,‏ ‎ошибочно) ‎радиолокатор, ‎но ‎судя‏ ‎по‏ ‎виду ‎сенсора‏ ‎— ‎длинная,‏ ‎сравнительно ‎узкая ‎металлическая ‎труба ‎с‏ ‎аппертурой‏ ‎на ‎конце‏ ‎— ‎для‏ ‎отслеживания ‎цели, ‎«Щит-2» ‎использовала ‎инфракрасный‏ ‎телескоп.‏ ‎В‏ ‎этом ‎случае,‏ ‎аббревиатуру ‎«ТО»‏ ‎на ‎блоке‏ ‎можно‏ ‎истолковать ‎как‏ ‎«Тепловое ‎Обнаружение». ‎Захват ‎цели, ‎скорее‏ ‎всего, ‎выполнялся‏ ‎сразу‏ ‎же ‎после ‎открытия‏ ‎контейнера.

Какой ‎именно‏ ‎алгоритм ‎наведения ‎использовался ‎для‏ ‎вывода‏ ‎ракеты ‎к‏ ‎цели ‎—‏ ‎неизвестно. ‎Судя ‎по ‎отсутствию ‎на‏ ‎ракете‏ ‎развитых ‎антенн,‏ ‎она ‎не‏ ‎имела ‎командного ‎управления ‎и ‎была‏ ‎полностью‏ ‎автономным,‏ ‎самонаводящимся ‎снарядом.‏ ‎Учитывая ‎что‏ ‎ракеты ‎«Щит-2»‏ ‎предназначались‏ ‎и ‎для‏ ‎защиты ‎беспилотных ‎станций, ‎такое ‎решение‏ ‎было ‎вполне‏ ‎обоснованным.

Скорее‏ ‎всего, ‎ракета ‎не‏ ‎была ‎приспособлена‏ ‎к ‎длительному ‎орбитальному ‎маневрированию.‏ ‎Небольшие‏ ‎габариты, ‎ограниченный‏ ‎запас ‎характеристической‏ ‎скорости ‎(в ‎96 ‎твердотопливных ‎зарядов‏ ‎просто‏ ‎невозможно ‎впихнуть‏ ‎достаточное ‎количество‏ ‎дельта-V ‎для ‎межорбитальных ‎переходов) ‎и‏ ‎отсутствие‏ ‎системы‏ ‎терморегуляции ‎позволяют‏ ‎предположить, ‎что‏ ‎она ‎создавалась‏ ‎как‏ ‎строго ‎оборонительное‏ ‎оружие ‎— ‎для ‎стрельбы ‎на‏ ‎тех ‎дистанциях,‏ ‎на‏ ‎которых ‎вопросами ‎орбитальной‏ ‎динамики ‎можно‏ ‎в ‎целом ‎пренебречь. ‎Дальность‏ ‎действия‏ ‎называется ‎в‏ ‎100 ‎километров,‏ ‎что ‎можно ‎признать ‎достаточно ‎логичным.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Ракета‏ ‎«Щит-2»‏ ‎является, ‎пожалуй,‏ ‎первым ‎оружием‏ ‎«космос-космос», ‎конструкция ‎которого ‎была ‎детально‏ ‎проработана‏ ‎по‏ ‎крайней ‎мере‏ ‎до ‎изготовления‏ ‎макета, ‎а‏ ‎возможно,‏ ‎и ‎опытных‏ ‎образцов ‎(трудно ‎сказать, ‎чем ‎именно‏ ‎является ‎представленная‏ ‎в‏ ‎экспозиции ‎НПО ‎Машиностроения‏ ‎ракета). ‎В‏ ‎истории ‎управляемых ‎вооружений, ‎это‏ ‎важная‏ ‎веха ‎—‏ ‎первая ‎система,‏ ‎созданная ‎для ‎поражения ‎одного ‎космического‏ ‎аппарата‏ ‎с ‎борта‏ ‎другого. ‎Примененные‏ ‎в ‎ее ‎конструкции ‎решения ‎чрезвычайно‏ ‎оригинальны‏ ‎и‏ ‎прекрасно ‎демонстрируют‏ ‎изобретательность ‎и‏ ‎талант ‎советских‏ ‎инженеров:‏ ‎они ‎сумели‏ ‎великолепным ‎образом ‎совместить ‎функциональность ‎таких‏ ‎принципиально ‎различных‏ ‎частей‏ ‎как ‎боеголовка ‎и‏ ‎система ‎маневрирования.

Вечер ‎23‏ ‎октября ‎2002 ‎года ‎Александра ‎Королева‏ ‎провела ‎в‏ ‎дурном‏ ‎настроении. ‎В ‎Московском‏ ‎театре ‎на‏ ‎Дубровке ‎шел ‎мюзикл ‎«Норд-Ост»,‏ ‎поставленный‏ ‎по ‎приключенческому‏ ‎роману ‎советской‏ ‎эпохи. ‎Женщине ‎пришлось ‎уйти ‎после‏ ‎первого‏ ‎акта. ‎В‏ ‎фойе ‎было‏ ‎полно ‎народу, ‎атмосфера ‎была ‎расслабленно-праздничной,‏ ‎а‏ ‎на‏ ‎улице ‎лил‏ ‎мерзкий ‎осенний‏ ‎дождь. ‎Александра‏ ‎пришла‏ ‎домой ‎продрогшая.‏ ‎Она ‎налила ‎себе ‎чаю, ‎включила‏ ‎радио ‎и‏ ‎узнала,‏ ‎что ‎минут ‎на‏ ‎десять ‎разминулась‏ ‎с ‎собственной ‎смертью. ‎Театр‏ ‎был‏ ‎захвачен ‎вооруженными‏ ‎до ‎зубов‏ ‎террористами.

В ‎2002 ‎году ‎Россия ‎вела‏ ‎мучительную‏ ‎контртеррористическую ‎операцию‏ ‎в ‎Чечне.‏ ‎Войска, ‎несмотря ‎на ‎все ‎проблемы,‏ ‎типичные‏ ‎для‏ ‎советской, ‎а‏ ‎затем ‎и‏ ‎российской ‎армии,‏ ‎разгромили‏ ‎неприятеля ‎в‏ ‎открытых ‎боях, ‎но ‎теперь ‎втянулись‏ ‎в ‎тягучие,‏ ‎казавшиеся‏ ‎бесконечными ‎контрпартизанские ‎операции‏ ‎в ‎покрытой‏ ‎горами ‎и ‎лесами ‎республике.

Засады,‏ ‎подрывы‏ ‎и ‎налеты‏ ‎следовали ‎один‏ ‎за ‎другим ‎в ‎бесконечной ‎карусели.‏ ‎В‏ ‎России ‎постоянно‏ ‎гремели ‎взрывы‏ ‎— ‎кустарные ‎бомбы ‎в ‎людных‏ ‎местах‏ ‎уносили‏ ‎жизни ‎иногда‏ ‎десятков ‎людей‏ ‎за ‎раз.‏ ‎К‏ ‎тому ‎же,‏ ‎исламисты ‎освоили ‎«технологию» ‎обработки ‎смертников.‏ ‎Кавказское ‎террористическое‏ ‎подполье‏ ‎быстро ‎переняло ‎у‏ ‎собратьев ‎с‏ ‎Ближнего ‎Востока ‎хорошо ‎работающий‏ ‎прием,‏ ‎развило ‎и‏ ‎усовершенствовало ‎тактику‏ ‎использования ‎террористов-камикадзе.

В ‎Чечне ‎на ‎смерть‏ ‎посылали‏ ‎в ‎основном‏ ‎девушек. ‎Кандидатку‏ ‎обрабатывали ‎так, ‎как ‎это ‎обычно‏ ‎делают‏ ‎в‏ ‎тоталитарных ‎религиозных‏ ‎сектах: ‎девушке‏ ‎внушали, ‎что‏ ‎она‏ ‎избранная ‎и‏ ‎вскоре ‎вознесется ‎на ‎небеса, ‎чтобы‏ ‎там ‎обрести‏ ‎блаженство‏ ‎в ‎обществе ‎мужчин,‏ ‎погибших ‎во‏ ‎имя ‎веры.

Удостоверение ‎личности ‎Зуры‏ ‎Бициевой.‏ ‎Эта ‎девушка‏ ‎полностью ‎соответствовала‏ ‎типичному ‎портрету ‎смертницы. ‎Из ‎неудачливой‏ ‎семьи‏ ‎(отец ‎погиб‏ ‎в ‎пьяной‏ ‎драке, ‎когда ‎она ‎была ‎маленькой),‏ ‎очень‏ ‎религиозная,‏ ‎очень ‎послушная.‏ ‎Отправляясь ‎на‏ ‎Дубровку, ‎она‏ ‎рассчитывала‏ ‎вернуться ‎домой‏ ‎и ‎даже ‎имела ‎обратный ‎билет‏ ‎из ‎Москвы.‏ ‎Билет‏ ‎ей ‎не ‎понадобился.

Обрабатывали‏ ‎чаще ‎всего‏ ‎конформных ‎плохо ‎образованных ‎девушек‏ ‎из‏ ‎горных ‎сел,‏ ‎выросших ‎в‏ ‎жестко ‎патриархальном ‎обществе, ‎часто ‎—‏ ‎имеющих‏ ‎серьезные ‎проблемы‏ ‎с ‎психическим‏ ‎здоровьем. ‎Кроме ‎того, ‎таких ‎девушек‏ ‎пичкали‏ ‎транквилизаторами.‏ ‎Иной ‎раз‏ ‎подготовка ‎смертницы‏ ‎включала ‎сексуальное‏ ‎насилие,‏ ‎после ‎чего‏ ‎по ‎жестким ‎понятиям ‎горского ‎общества‏ ‎в ‎этой‏ ‎жизни‏ ‎у ‎женщины ‎не‏ ‎было ‎будущего,‏ ‎и ‎обрести ‎его ‎можно‏ ‎было‏ ‎только ‎на‏ ‎том ‎свете.‏ ‎Ситуации, ‎когда ‎смертница, ‎единожды ‎попав‏ ‎в‏ ‎эту ‎систему,‏ ‎оставалась ‎в‏ ‎живых, ‎были ‎крайне ‎редкими, ‎и‏ ‎их‏ ‎можно‏ ‎посчитать ‎по‏ ‎пальцам.

Для ‎организации‏ ‎терактов, ‎в‏ ‎частности‏ ‎силами ‎смертниц,‏ ‎наиболее ‎авторитетный ‎и ‎одиозный ‎лидер‏ ‎боевиков ‎Шамиль‏ ‎Басаев‏ ‎создал ‎специальную ‎группу‏ ‎«Риядус ‎Салихийн».‏ ‎Ее ‎постоянный ‎состав ‎был‏ ‎небольшим,‏ ‎а ‎вот‏ ‎рядовые ‎участники‏ ‎стремительно ‎«проматывались», ‎исчезая ‎в ‎пламени‏ ‎взрывов.

Несмотря‏ ‎на ‎весь‏ ‎этот ‎разгул‏ ‎жестокого ‎креатива, ‎положение ‎террористов ‎было‏ ‎тяжелым.‏ ‎Партизанская‏ ‎война ‎постепенно‏ ‎проигрывалась ‎ими.‏ ‎Отряды ‎сокращались,‏ ‎мелкие‏ ‎— ‎полностью‏ ‎распадались. ‎Выиграть ‎войну ‎террористы ‎могли‏ ‎только ‎одним‏ ‎способом:‏ ‎совершить ‎какой-то ‎террористический‏ ‎акт, ‎после‏ ‎которого ‎Москва ‎психологически ‎сломается‏ ‎и‏ ‎согласится ‎на‏ ‎переговоры ‎с‏ ‎лидерами ‎боевиков. ‎В ‎рамках ‎плана‏ ‎новой‏ ‎кампании ‎ключевую‏ ‎роль ‎играли‏ ‎два ‎человека. ‎Басаев ‎был ‎признанным‏ ‎лидером‏ ‎террористов,‏ ‎организовавшим ‎крупнейший‏ ‎и ‎самый‏ ‎успешный ‎для‏ ‎чеченских‏ ‎боевиков ‎массовый‏ ‎захват ‎заложников ‎в ‎Буденновске ‎в‏ ‎1995 ‎году.

Тогда‏ ‎Россия‏ ‎пошла ‎на ‎выполнение‏ ‎требований ‎боевиков,‏ ‎что ‎позволило ‎им ‎спасти‏ ‎свое‏ ‎движение ‎от‏ ‎коллапса. ‎Теперь‏ ‎злобный ‎гений ‎Басаева ‎требовался ‎для‏ ‎планирования‏ ‎еще ‎более‏ ‎грандиозного ‎теракта.

Другой‏ ‎важнейшей ‎фигурой ‎в ‎этой ‎комбинации‏ ‎был‏ ‎Аслан‏ ‎Масхадов. ‎Масхадов‏ ‎считался ‎умеренным‏ ‎командиром, ‎он‏ ‎пришел‏ ‎к ‎власти‏ ‎в ‎Чечне ‎путем ‎выборов ‎и‏ ‎в ‎наибольшей‏ ‎степени‏ ‎отвечал ‎понятию ‎политика‏ ‎в ‎западном‏ ‎смысле. ‎Масхадов ‎требовался ‎в‏ ‎комбинации‏ ‎Басаева ‎для‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎России ‎было, ‎перед ‎кем ‎складывать‏ ‎оружие‏ ‎и ‎вести‏ ‎переговоры. ‎Басаев‏ ‎без ‎Масхадова ‎превращался ‎просто ‎в‏ ‎кровавого‏ ‎бессмысленного‏ ‎головореза, ‎Масхадов‏ ‎же ‎без‏ ‎Басаева ‎становился‏ ‎бессильным‏ ‎королем ‎без‏ ‎королевства, ‎неспособным ‎навязывать ‎Москве ‎переговоры.

Для‏ ‎нового ‎теракта‏ ‎Басаев‏ ‎организовал ‎многочисленный ‎отряд.‏ ‎В ‎него‏ ‎вошли ‎44 ‎человека, ‎включая‏ ‎22‏ ‎смертницы. ‎Басаев‏ ‎отлично ‎понимал,‏ ‎что ‎с ‎высочайшим ‎шансом ‎никто‏ ‎из‏ ‎них ‎не‏ ‎останется ‎в‏ ‎живых, ‎поэтому ‎в ‎основном ‎составил‏ ‎группу‏ ‎из‏ ‎тех ‎террористов,‏ ‎которых ‎ему‏ ‎было ‎не‏ ‎жалко.

Группу‏ ‎возглавил ‎Мовсар‏ ‎Бараев, ‎племянник ‎Арби ‎Бараева, ‎крупного‏ ‎полевого ‎командира‏ ‎и‏ ‎патологического ‎садиста, ‎который‏ ‎вместе ‎с‏ ‎Басаевым ‎организовал ‎в ‎Чечне‏ ‎подготовку‏ ‎смертниц ‎и‏ ‎использовал ‎в‏ ‎качестве ‎первой ‎такой ‎террористки ‎собственную‏ ‎родственницу‏ ‎Хаву. ‎Арби‏ ‎был ‎уже‏ ‎убит ‎российскими ‎солдатами ‎во ‎время‏ ‎спецоперации,‏ ‎и‏ ‎теперь ‎его‏ ‎племянник ‎планировал‏ ‎превзойти ‎дядюшку.‏ ‎Однако‏ ‎Мовсар ‎Бараев‏ ‎имел ‎амбиции, ‎а ‎не ‎харизму‏ ‎или ‎интеллект‏ ‎—‏ ‎он ‎намеревался ‎выйти‏ ‎из ‎супертеракта‏ ‎авторитетным ‎командиром, ‎но ‎Басаев‏ ‎поставил‏ ‎его ‎во‏ ‎главе ‎отряда‏ ‎именно ‎как ‎юнца, ‎которого ‎не‏ ‎жаль‏ ‎потерять.

Примерно ‎из‏ ‎таких ‎же‏ ‎людей ‎состоял ‎весь ‎остальной ‎отряд.‏ ‎Половину‏ ‎его‏ ‎составляли ‎женщины-смертницы,‏ ‎а ‎большинство‏ ‎мужчин ‎были‏ ‎молодыми‏ ‎людьми ‎20-23‏ ‎лет. ‎Самой ‎младшей ‎смертнице ‎Хадчат‏ ‎Ганиевой ‎вообще‏ ‎не‏ ‎было ‎18. ‎Настоящими‏ ‎фанатиками, ‎знающими,‏ ‎что ‎они ‎идут ‎на‏ ‎смерть‏ ‎и ‎готовыми‏ ‎умереть, ‎были‏ ‎лишь ‎несколько ‎человек, ‎в ‎первую‏ ‎очередь‏ ‎Руслан ‎Эльмурзаев,‏ ‎который ‎должен‏ ‎был ‎присматривать ‎за ‎Мовсаром.

Вооружение ‎составляли‏ ‎в‏ ‎основном‏ ‎автоматы ‎Калашникова‏ ‎и ‎гранаты,‏ ‎главным ‎оружием‏ ‎смертниц‏ ‎были ‎закрепленные‏ ‎на ‎них ‎бомбы, ‎а ‎также‏ ‎пистолеты.

Крупный ‎театр‏ ‎был‏ ‎хорошей ‎целью ‎для‏ ‎террористов. ‎Закрытое‏ ‎помещение ‎без ‎окон, ‎в‏ ‎котором‏ ‎собираются ‎сотни‏ ‎людей, ‎с‏ ‎точки ‎зрения ‎захватчиков ‎было ‎идеальным‏ ‎объектом.‏ ‎Агенты ‎Басаева‏ ‎в ‎Москве‏ ‎осмотрели ‎несколько ‎зданий. ‎Планировали ‎захватить‏ ‎Большой‏ ‎театр,‏ ‎но ‎он‏ ‎все ‎же‏ ‎неплохо ‎охранялся,‏ ‎и‏ ‎его ‎отвергли.‏ ‎А ‎вот ‎Театральный ‎центр ‎на‏ ‎Дубровке ‎им‏ ‎понравился.‏ ‎Там ‎в ‎октябре‏ ‎шел ‎мюзикл‏ ‎«Норд-Ост» ‎— ‎представление ‎стало‏ ‎событием‏ ‎для ‎Москвы,‏ ‎и ‎народу‏ ‎на ‎спектаклях ‎всегда ‎было ‎много.

Боевики‏ ‎небольшими‏ ‎группами ‎приезжали‏ ‎в ‎Москву‏ ‎и ‎расселялись ‎по ‎конспиративным ‎квартирам.‏ ‎Оружие‏ ‎доставлялось‏ ‎отдельно. ‎Главари‏ ‎несколько ‎раз‏ ‎ходили ‎на‏ ‎сеансы‏ ‎— ‎изучали‏ ‎здание, ‎оценивали ‎охрану ‎(почти ‎отсутствующую).

23 октября‏ ‎вечером ‎микроавтобусы‏ ‎с‏ ‎террористами ‎подъехали ‎к‏ ‎театру. ‎В‏ ‎зале ‎как ‎раз ‎начинался‏ ‎второй‏ ‎акт.

Поначалу ‎зрители‏ ‎приняли ‎людей‏ ‎в ‎камуфляже ‎за ‎элемент ‎шоу,‏ ‎но‏ ‎затем ‎актеров‏ ‎сбросили ‎со‏ ‎сцены, ‎а ‎в ‎потолок ‎дали‏ ‎несколько‏ ‎очередей,‏ ‎истошно ‎вопя‏ ‎«Это ‎захват!»‏ ‎Непонятливых ‎зрителей‏ ‎били‏ ‎прикладами ‎автоматов.‏ ‎Охрану ‎— ‎несколько ‎человек ‎с‏ ‎газовыми ‎пистолетами‏ ‎—‏ ‎нейтрализовали ‎легко. ‎В‏ ‎заложниках ‎оказалось‏ ‎916 ‎человек.

Террористы ‎действовали ‎четко‏ ‎и‏ ‎слаженно. ‎22‏ ‎женщины-террористки ‎расселись‏ ‎по ‎залу ‎в ‎шахматном ‎порядке.‏ ‎На‏ ‎каждой ‎был‏ ‎пояс ‎со‏ ‎взрывчаткой ‎— ‎пластит ‎и ‎металлический‏ ‎мусор‏ ‎(гвозди,‏ ‎шурупы, ‎шарики‏ ‎от ‎подшипников)‏ ‎в ‎качестве‏ ‎поражающих‏ ‎элементов. ‎Пояса‏ ‎активировались ‎вручную ‎— ‎для ‎этого‏ ‎в ‎пояс‏ ‎нужно‏ ‎было ‎вставить ‎батарейку‏ ‎и ‎сомкнуть‏ ‎клеммы. ‎В ‎зале ‎разместили‏ ‎два‏ ‎фугаса ‎на‏ ‎основе ‎мощных‏ ‎армейских ‎артиллерийских ‎снарядов ‎— ‎один‏ ‎установили‏ ‎в ‎центре‏ ‎зала, ‎другой‏ ‎— ‎на ‎балконе. ‎Также ‎по‏ ‎залу‏ ‎расставили‏ ‎несколько ‎более‏ ‎мелких ‎бомб.‏ ‎Зона ‎поражения‏ ‎разных‏ ‎взрывных ‎устройств‏ ‎перекрывалась ‎так, ‎чтобы ‎при ‎одномоментном‏ ‎подрыве ‎поразить‏ ‎всех,‏ ‎кто ‎был ‎в‏ ‎зале, ‎а‏ ‎также ‎с ‎большой ‎высоты‏ ‎обрушить‏ ‎внутрь ‎потолок.

В‏ ‎первые ‎минуты‏ ‎после ‎захвата ‎многие ‎зрители ‎успели‏ ‎позвонить‏ ‎домой. ‎Один‏ ‎человек ‎оказался‏ ‎сотрудником ‎ФСБ ‎— ‎он ‎сумел‏ ‎сохранить‏ ‎телефон‏ ‎и ‎еще‏ ‎довольно ‎долго‏ ‎ухитрялся ‎посылать‏ ‎смс‏ ‎товарищам. ‎Позднее‏ ‎он ‎погиб. ‎Другая ‎зрительница ‎вспоминала,‏ ‎как ‎позвонила‏ ‎мужу‏ ‎и ‎едва ‎смогла‏ ‎объяснить, ‎что‏ ‎происходит ‎— ‎все ‎вокруг‏ ‎казалось‏ ‎невероятно ‎абсурдным.‏ ‎Происходящее ‎было‏ ‎само ‎по ‎себе ‎ужасно, ‎но‏ ‎истинно‏ ‎леденящий ‎страх‏ ‎захват ‎вызвал‏ ‎у ‎находившейся ‎в ‎зале ‎чеченки:‏ ‎больше‏ ‎всего‏ ‎она ‎боялась,‏ ‎что ‎ее‏ ‎опознают ‎как‏ ‎соплеменницу‏ ‎и ‎убьют‏ ‎за ‎«предательство» ‎— ‎поход ‎в‏ ‎один ‎театр‏ ‎с‏ ‎русскими.

Театр ‎на ‎Дубровке‏ ‎— ‎это‏ ‎очень ‎крупное ‎здание ‎с‏ ‎довольно‏ ‎сложной ‎внутренней‏ ‎архитектурой. ‎Поэтому‏ ‎пока ‎террористы ‎ходили ‎по ‎коридорам,‏ ‎довольно‏ ‎много ‎людей‏ ‎смогло ‎сбежать.‏ ‎Несколько ‎работников ‎ДК ‎во ‎внутренних‏ ‎помещениях‏ ‎добрались‏ ‎до ‎окна,‏ ‎связали ‎одежду‏ ‎и ‎спустились‏ ‎по‏ ‎ней ‎как‏ ‎по ‎веревке, ‎один ‎упал ‎и‏ ‎сломал ‎ногу,‏ ‎но‏ ‎остался ‎жив. ‎Семеро‏ ‎техников ‎заперлись‏ ‎в ‎монтажной. ‎Приехавшие ‎на‏ ‎вызов‏ ‎спасатели ‎МЧС‏ ‎рискуя ‎жизнью,‏ ‎смогли ‎незаметно ‎и ‎быстро ‎перепилить‏ ‎оконную‏ ‎решетку, ‎после‏ ‎чего ‎все‏ ‎сбежали. ‎Еще ‎несколько ‎человек ‎даже‏ ‎успели‏ ‎спустить‏ ‎по ‎лестнице,‏ ‎которую ‎притащили‏ ‎к ‎задней‏ ‎части‏ ‎здания ‎и‏ ‎дотянули ‎до ‎второго ‎этажа. ‎Одна‏ ‎из ‎работниц‏ ‎вообще‏ ‎нашла ‎маленькую ‎комнатку‏ ‎для ‎хозяйственных‏ ‎нужд, ‎закрылась ‎там, ‎выключила‏ ‎свет‏ ‎и ‎ближайшие‏ ‎три ‎дня‏ ‎сидела ‎внутри ‎тише ‎воды ‎ниже‏ ‎травы‏ ‎— ‎можно‏ ‎только ‎представить,‏ ‎что ‎она ‎пережила ‎за ‎это‏ ‎время.

Первые‏ ‎часы‏ ‎хаоса, ‎пока‏ ‎террористы ‎не‏ ‎успели ‎взять‏ ‎здание‏ ‎под ‎контроль,‏ ‎а ‎снаружи ‎— ‎не ‎успели‏ ‎выставить ‎оцепление,‏ ‎позволили‏ ‎многим ‎сбежать, ‎но‏ ‎тогда ‎же‏ ‎произошли ‎первые ‎трагедии ‎этих‏ ‎дней.‏ ‎В ‎зал‏ ‎один ‎за‏ ‎другим ‎снаружи ‎пришли ‎два ‎человека.‏ ‎Полковник‏ ‎Константин ‎Васильев‏ ‎своей ‎волей‏ ‎пошел ‎в ‎здание. ‎Он ‎счел,‏ ‎что‏ ‎его‏ ‎звание ‎позволит‏ ‎ему ‎спасти‏ ‎хотя ‎бы‏ ‎кого-то,‏ ‎если ‎он‏ ‎предложит ‎себя ‎в ‎качестве ‎ценного‏ ‎заложника ‎взамен‏ ‎нескольких‏ ‎женщин ‎и ‎детей.‏ ‎Однако ‎террористы‏ ‎просто ‎его ‎расстреляли. ‎Девушка‏ ‎по‏ ‎имени ‎Ольга‏ ‎Романова ‎продемонстрировала‏ ‎такой ‎же ‎благородный ‎порыв, ‎который‏ ‎кончился‏ ‎так ‎же‏ ‎трагически ‎—‏ ‎узнав ‎о ‎захвате, ‎она ‎отправилась‏ ‎в‏ ‎театр…‏ ‎и ‎начала‏ ‎публично ‎стыдить‏ ‎Бараева ‎и‏ ‎его‏ ‎боевиков. ‎Подобные‏ ‎искренние ‎порывы ‎хорошо ‎смотрятся ‎в‏ ‎романах, ‎но‏ ‎террористы‏ ‎просто ‎убили ‎девушку.

Один‏ ‎из ‎заложников,‏ ‎как ‎ни ‎странно, ‎оказался‏ ‎в‏ ‎зале ‎ко‏ ‎всеобщему ‎счастью.‏ ‎Георгий ‎Васильев ‎был ‎одним ‎из‏ ‎авторов‏ ‎мюзикла. ‎Он‏ ‎имел ‎возможность‏ ‎бежать, ‎но, ‎чувствуя ‎личную ‎ответственность‏ ‎за‏ ‎происходящее,‏ ‎не ‎стал‏ ‎этого ‎делать.‏ ‎Это ‎оказалось‏ ‎действительно‏ ‎важно.

Позднее ‎Васильев‏ ‎вспоминал:

«Проблемы ‎начались ‎почти ‎сразу ‎же.‏ ‎К ‎примеру,‏ ‎они‏ ‎вдруг ‎обнаружили, ‎что‏ ‎из ‎тех‏ ‎больших ‎тяжелых ‎штук, ‎которыми‏ ‎они‏ ‎забаррикадировали ‎двери‏ ‎сцены, ‎повалил‏ ‎густой ‎дым, ‎и ‎они ‎не‏ ‎знают,‏ ‎что ‎это‏ ‎такое. ‎А‏ ‎это ‎были ‎машины ‎для ‎сценического‏ ‎дыма.‏ ‎Террористы‏ ‎были ‎вынуждены‏ ‎обратиться ‎в‏ ‎зал: ‎кто,‏ ‎мол,‏ ‎тут ‎знает,‏ ‎что ‎с ‎этим ‎делать? ‎К‏ ‎счастью, ‎я‏ ‎был,‏ ‎я ‎знал, ‎и‏ ‎вообще, ‎мне‏ ‎кажется, ‎мое ‎присутствие ‎помогло‏ ‎избежать‏ ‎многих ‎опасностей.‏ ‎И ‎уже‏ ‎следующий ‎эпизод ‎показал, ‎что ‎из‏ ‎них‏ ‎можно ‎было‏ ‎вытягивать ‎какие-то‏ ‎уступки.

Начали ‎дымиться ‎и ‎гореть ‎светофильтры.‏ ‎Световой‏ ‎компьютер‏ ‎завис ‎в‏ ‎режиме ‎ожидания,‏ ‎а ‎фильтры‏ ‎не‏ ‎рассчитаны ‎на‏ ‎такое ‎долгое ‎воздействие ‎мощных ‎ламп.‏ ‎Пошел ‎запах‏ ‎горелого,‏ ‎люди ‎перепугались. ‎Террористы‏ ‎сначала ‎храбрились,‏ ‎но ‎я ‎им ‎описал,‏ ‎как‏ ‎это ‎страшно,‏ ‎когда ‎горит‏ ‎театр, ‎и ‎что ‎они ‎даже‏ ‎не‏ ‎успеют ‎выдвинуть‏ ‎свои ‎политические‏ ‎требования ‎и ‎бессмысленно ‎погибнут ‎вместе‏ ‎со‏ ‎всеми‏ ‎за ‎несколько‏ ‎минут.

Под ‎таким‏ ‎прессингом ‎удалось‏ ‎выбить‏ ‎из ‎них‏ ‎рации, ‎у ‎меня ‎появилась ‎связь‏ ‎с ‎нашими‏ ‎людьми‏ ‎внутри ‎театра, ‎я‏ ‎даже ‎смог‏ ‎на ‎некоторое ‎время ‎связаться‏ ‎с‏ ‎людьми, ‎находившимися‏ ‎вне ‎здания.‏ ‎В ‎частности, ‎с ‎нашим ‎техническим‏ ‎директором‏ ‎Андреем ‎Яловичем,‏ ‎который ‎был‏ ‎за ‎пределами ‎театра ‎и ‎очень‏ ‎много‏ ‎сделал‏ ‎для ‎нашего‏ ‎освобождения. ‎О‏ ‎таких ‎эпизодах‏ ‎можно‏ ‎рассказывать ‎бесконечно‏ ‎— ‎все ‎трое ‎суток ‎состояли‏ ‎из ‎них».

Тем‏ ‎временем‏ ‎Бараев ‎начал ‎кровавое‏ ‎шоу ‎совместно‏ ‎с ‎сообщниками ‎за ‎пределами‏ ‎театра.‏ ‎Так, ‎идеолог‏ ‎террористов ‎Мовлади‏ ‎Удугов ‎сразу ‎же ‎дал ‎интервью‏ ‎BBC,‏ ‎рассказывая ‎о‏ ‎добрых ‎намерениях‏ ‎террористов, ‎которые ‎хотят ‎остановить ‎войну.‏ ‎Террористы‏ ‎прекрасно‏ ‎понимали ‎важность‏ ‎работы ‎с‏ ‎прессой. ‎Они‏ ‎тут‏ ‎же ‎начали‏ ‎устраивать ‎контролируемые ‎звонки ‎заложников ‎наружу,‏ ‎пытались ‎дотянуться‏ ‎до‏ ‎журналистов, ‎организовать ‎снаружи‏ ‎демонстрации ‎в‏ ‎поддержку ‎своих ‎требований ‎—‏ ‎остановки‏ ‎боевых ‎действий‏ ‎и ‎вывода‏ ‎войск ‎из ‎Чечни.

Террористы ‎просили ‎в‏ ‎качестве‏ ‎переговорщика ‎политика‏ ‎Бориса ‎Немцова,‏ ‎но ‎тот ‎не ‎согласился ‎идти.‏ ‎Так‏ ‎что‏ ‎первым ‎на‏ ‎переговоры ‎пошел‏ ‎поп-певец ‎Иосиф‏ ‎Кобзон‏ ‎— ‎к‏ ‎тому ‎моменту ‎он ‎занимался ‎уже‏ ‎не ‎столько‏ ‎сценическими‏ ‎выступлениями, ‎сколько ‎политической‏ ‎карьерой ‎в‏ ‎качестве ‎депутата ‎Государственной ‎Думы.‏ ‎Вместе‏ ‎с ‎ним‏ ‎в ‎здание‏ ‎вошел ‎корреспондент ‎Sunday ‎Times ‎Марк‏ ‎Франкетти.

Бараев‏ ‎сообщил, ‎что‏ ‎если ‎его‏ ‎требования ‎не ‎выполнят ‎в ‎течение‏ ‎недели,‏ ‎он‏ ‎взорвет ‎здание‏ ‎вместе ‎с‏ ‎заложниками. ‎Кобзон‏ ‎переговорил‏ ‎с ‎лидерами‏ ‎террористов ‎и, ‎в ‎частности, ‎сумел‏ ‎выговорить ‎первую‏ ‎уступку.‏ ‎Певец ‎вывел ‎женщину,‏ ‎двух ‎ее‏ ‎детей ‎и ‎третьего ‎малыша,‏ ‎которого‏ ‎дама, ‎обманув‏ ‎террористов, ‎объявила‏ ‎своим.

Использование ‎в ‎качестве ‎главаря ‎самого‏ ‎молодого‏ ‎и ‎никчемного‏ ‎из ‎своих‏ ‎командиров ‎несколько ‎повредило ‎лидерам ‎террористов.‏ ‎Во‏ ‎время‏ ‎беседы ‎с‏ ‎журналистами ‎Бараев‏ ‎простодушно ‎брякнул,‏ ‎что‏ ‎захват ‎театра‏ ‎— ‎совместная ‎акция ‎Басаева ‎и‏ ‎Масхадова. ‎Причем‏ ‎позднее‏ ‎террористы ‎еще ‎раз‏ ‎подчеркнули ‎этот‏ ‎факт ‎— ‎развернуто, ‎не‏ ‎оставляя‏ ‎пространства ‎для‏ ‎двусмысленностей. ‎Для‏ ‎«умеренного ‎лидера», ‎которым ‎изображали ‎Масхадова‏ ‎для‏ ‎западной ‎публики,‏ ‎такое ‎признание‏ ‎было ‎не ‎слишком ‎приятно, ‎но‏ ‎за‏ ‎другими‏ ‎событиями ‎эта‏ ‎оговорка ‎быстро‏ ‎затерлась.

«Мы ‎действуем‏ ‎по‏ ‎приказу ‎верховного‏ ‎военного ‎эмира, ‎— ‎заявил ‎Бараев—‏ ‎Военный ‎эмир‏ ‎там‏ ‎у ‎нас ‎Шамиль‏ ‎Басаев, ‎вы‏ ‎его ‎все ‎хорошо ‎знаете.‏ ‎Масхадов,‏ ‎он ‎наш‏ ‎президент… ‎Хотя‏ ‎мы ‎неоднократно ‎слышали, ‎что ‎Масхадов‏ ‎никому‏ ‎не ‎подчиняется,‏ ‎с ‎ним‏ ‎никто ‎не ‎считается, ‎это ‎я‏ ‎не‏ ‎знаю,‏ ‎как ‎сказать‏ ‎по-вашему, ‎это,‏ ‎как ‎говорится,‏ ‎ложь‏ ‎и ‎клевета.‏ ‎Мы ‎очень ‎даже ‎подчиняемся ‎и‏ ‎очень ‎даже‏ ‎мы‏ ‎с ‎ним ‎считаемся.‏ ‎И ‎наши‏ ‎переговоры ‎с ‎Масхадовым ‎—‏ ‎наверное,‏ ‎моя ‎задача‏ ‎приехать ‎сюда.‏ ‎То, ‎что ‎мы ‎хотели ‎с‏ ‎помощью‏ ‎Аллаха, ‎мы‏ ‎это ‎сделали».‏  ‎

Надо ‎отметить, ‎что ‎власти ‎постарались‏ ‎подключить‏ ‎к‏ ‎переговорам ‎максимальное‏ ‎число ‎вип-персон.‏ ‎Помимо ‎Кобзона‏ ‎в‏ ‎зал ‎в‏ ‎разное ‎время ‎входило ‎несколько ‎политиков,‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎оппозиционных, ‎детский ‎врач‏ ‎Леонид ‎Рошаль‏ ‎и ‎доктор ‎из ‎Иордании‏ ‎Анвар‏ ‎Эль-Саид. ‎С‏ ‎Рошалем ‎во‏ ‎время ‎диалога ‎чуть ‎не ‎случилась‏ ‎беда.‏ ‎Две ‎девушки‏ ‎отпросились ‎в‏ ‎туалет ‎и ‎убежали ‎через ‎окно.‏ ‎Завязалась‏ ‎короткая‏ ‎перестрелка: ‎майор‏ ‎подразделения ‎«Альфа»‏ ‎вышел ‎из‏ ‎укрытия‏ ‎и ‎вызвал‏ ‎огонь ‎на ‎себя ‎— ‎он‏ ‎был ‎ранен,‏ ‎и‏ ‎сам ‎ранил ‎одного‏ ‎из ‎боевиков,‏ ‎прикрывая ‎бегство. ‎Взбешенный ‎Бараев‏ ‎грозил‏ ‎расстрелять ‎доктора,‏ ‎но ‎когда‏ ‎тот ‎перебинтовал ‎раненого ‎террориста, ‎потеплел‏ ‎и‏ ‎позволил ‎помочь‏ ‎уже ‎заложникам.‏ ‎Очень ‎вовремя ‎— ‎многие ‎уже‏ ‎находились‏ ‎в‏ ‎скверном ‎состоянии‏ ‎из-за ‎обострений‏ ‎хронических ‎болезней.

Вообще,‏ ‎положение‏ ‎заложников ‎с‏ ‎самого ‎начала ‎было ‎очень ‎плохим.‏ ‎Террористы ‎не‏ ‎позволили‏ ‎как ‎следует ‎кормить‏ ‎людей, ‎а‏ ‎главное ‎— ‎очень ‎ограниченно‏ ‎позволяли‏ ‎их ‎поить.‏ ‎Люди ‎были‏ ‎обезвожены. ‎Каждый ‎получил ‎за ‎трое‏ ‎суток‏ ‎не ‎более‏ ‎400 ‎мл‏ ‎жидкости.

Кроме ‎того, ‎очень ‎долгое ‎сидение‏ ‎на‏ ‎одном‏ ‎стуле ‎без‏ ‎возможности ‎встать‏ ‎с ‎места‏ ‎тяжело‏ ‎сказывалось ‎на‏ ‎организме. ‎Наконец, ‎одной ‎из ‎самых‏ ‎инфернальных ‎идей‏ ‎стало‏ ‎использование ‎оркестровой ‎ямы‏ ‎— ‎ее‏ ‎вскоре ‎после ‎захвата ‎сделали‏ ‎единственным‏ ‎доступным ‎туалетом.‏ ‎Эта ‎процедура‏ ‎была ‎очевидно ‎невероятно ‎унизительной ‎—‏ ‎особенно‏ ‎для ‎женщин,‏ ‎вынужденных ‎делать‏ ‎все ‎под ‎взглядами ‎мужчин-террористов ‎—‏ ‎но‏ ‎поскольку‏ ‎в ‎зале‏ ‎сидела ‎без‏ ‎малого ‎тысяча‏ ‎человек,‏ ‎оркестровая ‎яма‏ ‎быстро ‎превратилась ‎в ‎чудовищную ‎клоаку,‏ ‎отравлявшую ‎миазмами‏ ‎воздух‏ ‎в ‎закрытом ‎помещении.

Именно‏ ‎с ‎этой‏ ‎ямой ‎была ‎связана ‎еще‏ ‎одна‏ ‎жуткая ‎история,‏ ‎когда ‎в‏ ‎зале ‎опять ‎чуть ‎не ‎начался‏ ‎пожар.‏ ‎Для ‎подсветки‏ ‎— ‎чтобы‏ ‎люди ‎могли ‎просто ‎видеть, ‎куда‏ ‎идут‏ ‎и‏ ‎не ‎утонуть‏ ‎в ‎фекалиях‏ ‎— ‎уже‏ ‎упомянутый‏ ‎Георгий ‎Васильев‏ ‎протянул ‎лампы ‎на ‎оркестровых ‎пультах.‏ ‎Один ‎из‏ ‎удлинителей‏ ‎закоротило, ‎и ‎огонь‏ ‎перекинулся ‎на‏ ‎листы ‎партитуры ‎и ‎провода.‏ ‎Всех‏ ‎спас ‎начальник‏ ‎осветительного ‎цеха‏ ‎Александр ‎Федякин, ‎также ‎бывший ‎в‏ ‎заложниках‏ ‎— ‎он‏ ‎сориентировался ‎и‏ ‎вовремя ‎сорвал ‎со ‎стены ‎огнетушитель.

Тем‏ ‎временем‏ ‎террористы‏ ‎продолжали ‎нагнетать‏ ‎атмосферу ‎кровавого‏ ‎сюрреализма ‎—‏ ‎они‏ ‎устраивали ‎намазы‏ ‎на ‎сцене, ‎включали ‎религиозные ‎песнопения‏ ‎на ‎магнитофонах‏ ‎и‏ ‎постреливали ‎в ‎воздух.

Одна‏ ‎из ‎заложниц‏ ‎потом ‎вспоминала, ‎что ‎песни‏ ‎на‏ ‎арабском ‎и‏ ‎чеченском ‎лучше‏ ‎воспринимались, ‎чем ‎на ‎русском ‎—‏ ‎когда‏ ‎пленники ‎понимали,‏ ‎о ‎чем‏ ‎поется ‎в ‎песне, ‎призывающей, ‎к‏ ‎примеру,‏ ‎очистить‏ ‎от ‎неверных‏ ‎Иерусалим ‎—‏ ‎ощущение ‎абсурда‏ ‎происходящего‏ ‎накрывало ‎с‏ ‎головой.

Тем ‎временем, ‎в ‎оперативном ‎штабе‏ ‎снаружи ‎готовили‏ ‎штурм.‏ ‎Переговоры ‎зашли ‎в‏ ‎тупик, ‎а‏ ‎продолжение ‎осады ‎грозило ‎гибелью‏ ‎заложников‏ ‎от ‎обезвоживания‏ ‎и ‎общего‏ ‎истощения. ‎К ‎тому ‎же, ‎в‏ ‎ФСБ‏ ‎опасались, ‎что‏ ‎у ‎террористов‏ ‎сдадут ‎нервы ‎— ‎тянущиеся ‎дни‏ ‎осады‏ ‎выматывали‏ ‎и ‎их.‏ ‎Главную ‎роль‏ ‎в ‎атаке‏ ‎должны‏ ‎были ‎сыграть‏ ‎спецгруппы ‎«Альфа» ‎и ‎«Вымпел» ‎—‏ ‎контртеррористические ‎подразделения,‏ ‎сформированные‏ ‎еще ‎в ‎СССР.‏ ‎Офицеры ‎ФСБ‏ ‎нашли ‎театр ‎аналогичного ‎проекта,‏ ‎так‏ ‎что ‎бойцы‏ ‎смогли ‎отрепетировать‏ ‎атаку. ‎Позиции ‎террористов ‎по ‎периметру‏ ‎здания‏ ‎удалось ‎неплохо‏ ‎разведать. ‎Кроме‏ ‎того, ‎московских ‎диггеров ‎привлекли ‎к‏ ‎разведке‏ ‎подземных‏ ‎коммуникаций.

Одной ‎из‏ ‎последних ‎на‏ ‎переговоры ‎с‏ ‎террористами‏ ‎пошла ‎журналистка‏ ‎«Новой ‎газеты» ‎Анна ‎Политковская. ‎Ее‏ ‎отношения ‎с‏ ‎силовиками‏ ‎сводились ‎к ‎искренней‏ ‎и ‎взаимной‏ ‎ненависти, ‎однако ‎облегчить ‎жизнь‏ ‎заложников‏ ‎она ‎старалась‏ ‎совершенно ‎искренне.‏ ‎Ей ‎разрешили ‎передать ‎воду, ‎но‏ ‎не‏ ‎более ‎того.

Заложники‏ ‎находились ‎в‏ ‎последней ‎степени ‎истощения. ‎К ‎тому‏ ‎моменту‏ ‎они‏ ‎получили ‎всего‏ ‎около ‎400‏ ‎миллилитров ‎на‏ ‎каждого‏ ‎за ‎три‏ ‎дня, ‎а ‎клоака ‎в ‎оркестровой‏ ‎яме ‎вызывала‏ ‎тяжелейшие‏ ‎физические ‎мучения ‎даже‏ ‎за ‎десяток‏ ‎рядов ‎от ‎нее.

В ‎ночь‏ ‎на‏ ‎26 ‎октября‏ ‎у ‎одного‏ ‎из ‎мужчин ‎произошел ‎нервный ‎срыв.‏ ‎Он‏ ‎побежал ‎по‏ ‎залу. ‎По‏ ‎нему ‎открыли ‎огонь, ‎один ‎из‏ ‎заложников‏ ‎погиб.‏ ‎В ‎этот‏ ‎момент ‎офицеры‏ ‎«Альфы» ‎и‏ ‎«Вымпела»‏ ‎уже ‎выдвигались‏ ‎к ‎залу. ‎В ‎атаке ‎участвовали‏ ‎180 ‎офицеров.‏ ‎Террористы‏ ‎не ‎могли ‎контролировать‏ ‎весь ‎периметр:‏ ‎здание ‎было ‎довольно ‎крупным,‏ ‎женщины-смертницы‏ ‎почти ‎безвылазно‏ ‎сидели ‎в‏ ‎зале, ‎а ‎оставшихся ‎22 ‎мужчин‏ ‎было‏ ‎не ‎так‏ ‎много, ‎чтобы‏ ‎плотно ‎держать ‎под ‎контролем ‎периметр.‏ ‎Так‏ ‎что‏ ‎атакующие ‎отряды‏ ‎смогли ‎подобраться‏ ‎незаметно.

Вплотную ‎к‏ ‎зданию‏ ‎театра ‎располагался‏ ‎гей-бар, ‎через ‎который ‎внутрь ‎проникла‏ ‎первая ‎группа‏ ‎альфовцев.‏ ‎Фактически, ‎исходные ‎позиции‏ ‎для ‎штурма‏ ‎занимали ‎уже ‎внутри. ‎Еще‏ ‎одна‏ ‎группа ‎при‏ ‎помощи ‎диггеров‏ ‎проделала ‎лаз ‎в ‎подвал ‎и‏ ‎проникла‏ ‎в ‎здание‏ ‎снизу. ‎В‏ ‎это ‎время ‎другие ‎люди ‎начали‏ ‎реализацию‏ ‎самого‏ ‎спорного ‎пункта‏ ‎в ‎плане‏ ‎штурма.

Схема ‎минирования‏ ‎зала‏ ‎фактически ‎исключала‏ ‎благополучный ‎штурм. ‎Поэтому ‎было ‎решено‏ ‎использовать ‎усыпляющий‏ ‎газ‏ ‎на ‎основе ‎фентанила.‏ ‎Это ‎решение‏ ‎резко ‎снижало ‎вероятность ‎того,‏ ‎что‏ ‎террористы ‎успеют‏ ‎взорвать ‎здание.‏ ‎Однако ‎оно ‎же ‎означало ‎фактически‏ ‎приговор‏ ‎для ‎части‏ ‎заложников. ‎Газ‏ ‎действует ‎по-разному ‎на ‎разных ‎людей,‏ ‎а‏ ‎заложники‏ ‎были ‎психически‏ ‎и ‎морально‏ ‎истощены. ‎С‏ ‎точки‏ ‎зрения ‎планировщиков‏ ‎штурма, ‎альтернативы ‎не ‎было: ‎если‏ ‎не ‎усыпить‏ ‎или‏ ‎ослабить ‎хотя ‎бы‏ ‎часть ‎террористов,‏ ‎здание ‎взлетит ‎на ‎воздух‏ ‎и‏ ‎погибнут ‎все.

Газ‏ ‎закачивали ‎через‏ ‎вентиляцию. ‎У ‎фасада ‎целенаправленно ‎обнаружила‏ ‎себя‏ ‎одна ‎из‏ ‎штурмовых ‎групп.‏ ‎Дальше ‎события ‎развивались ‎стремительно.

Террористы-мужчины ‎бросились‏ ‎к‏ ‎фасаду‏ ‎и ‎отвлеклись‏ ‎от ‎зала.‏ ‎В ‎зал‏ ‎через‏ ‎подвал ‎прорвалась‏ ‎штурмовая ‎группа, ‎задача ‎которой ‎была‏ ‎наиболее ‎рискованной.‏ ‎Террористки-смертницы‏ ‎частично ‎заснули, ‎частично‏ ‎были ‎дезориентированы‏ ‎газом, ‎как ‎и ‎большинство‏ ‎заложников.‏ ‎Сориентироваться ‎требовалось‏ ‎мгновенно ‎—‏ ‎смертницы ‎сидели ‎в ‎том ‎же‏ ‎зале,‏ ‎что ‎и‏ ‎заложники.

Для ‎активации‏ ‎бомб ‎самоубийцам ‎требовалось ‎вставить ‎в‏ ‎свои‏ ‎пояса‏ ‎смертников ‎батарейки‏ ‎и ‎сомкнуть‏ ‎провода ‎—‏ ‎и‏ ‎батарейки ‎некоторые‏ ‎из ‎них ‎успели ‎вставить. ‎Однако‏ ‎альфовцы ‎вели‏ ‎огонь‏ ‎очень ‎быстро ‎и‏ ‎точно: ‎в‏ ‎зрительном ‎зале ‎никто ‎не‏ ‎успел‏ ‎ни ‎начать‏ ‎стрельбу, ‎ни‏ ‎подорвать ‎бомбы. ‎Позднее ‎многие ‎упрекали‏ ‎спецназ‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎никого‏ ‎из ‎террористов ‎не ‎захватили ‎живьем,‏ ‎однако‏ ‎транспортировать‏ ‎эти ‎живые‏ ‎бомбы ‎было‏ ‎бы ‎смертельно‏ ‎опасно,‏ ‎так ‎что‏ ‎дострелили ‎в ‎том ‎числе ‎уснувших‏ ‎боевичек.

В ‎это‏ ‎время‏ ‎шел ‎краткий, ‎но‏ ‎жестокий ‎бой‏ ‎за ‎пределами ‎зала. ‎Террористы,‏ ‎бросившиеся‏ ‎к ‎фасаду,‏ ‎где ‎шла‏ ‎демонстративная ‎атака, ‎были ‎тут ‎же‏ ‎застрелены‏ ‎снайперами. ‎Отряды,‏ ‎ворвавшиеся ‎в‏ ‎здание, ‎прошлись ‎по ‎нему ‎огнем‏ ‎и‏ ‎мечом,‏ ‎сметая ‎сопротивление.‏ ‎Мовсар ‎Бараев‏ ‎пытался ‎отстреливаться‏ ‎из‏ ‎помещения, ‎где‏ ‎красовался ‎перед ‎видеокамерами, ‎и ‎был‏ ‎убит ‎брошенной‏ ‎внутрь‏ ‎ручной ‎гранатой.

К ‎великому‏ ‎горю ‎людей‏ ‎и ‎страны, ‎спасательная ‎операция‏ ‎оказалась‏ ‎проведена ‎куда‏ ‎хуже ‎военной.

Впоследствии‏ ‎много ‎писали ‎о ‎том, ‎что‏ ‎медики‏ ‎якобы ‎не‏ ‎получили ‎данных‏ ‎о ‎том, ‎что ‎за ‎газ‏ ‎используется,‏ ‎и‏ ‎от ‎чего,‏ ‎собственно, ‎нужно‏ ‎спасать ‎заложников.‏ ‎В‏ ‎действительности ‎ситуация‏ ‎была ‎сложнее. ‎Отработка ‎взаимодействия ‎спецназа,‏ ‎спасателей ‎и‏ ‎врачей‏ ‎была ‎проведена ‎плохо,‏ ‎поэтому ‎случился‏ ‎короткий ‎момент ‎хаоса ‎и‏ ‎перемешивания‏ ‎при ‎эвакуации.‏ ‎В ‎результате‏ ‎одним ‎заложникам ‎не ‎вкалывали ‎антидот,‏ ‎но‏ ‎были ‎несчастные,‏ ‎которым ‎ввели‏ ‎две ‎дозы, ‎что ‎могло ‎привести‏ ‎к‏ ‎смерти.‏ ‎К ‎тому‏ ‎же, ‎на‏ ‎фоне ‎сильного‏ ‎обезвоживания‏ ‎и ‎всех‏ ‎предшествующих ‎мучений ‎многие ‎умирали ‎даже‏ ‎при ‎правильном‏ ‎оказании‏ ‎помощи. ‎Машины ‎скорой‏ ‎помощи ‎подходили‏ ‎поздно. ‎По ‎опыту ‎Буденновска‏ ‎власти‏ ‎знали, ‎что‏ ‎переговоры ‎по‏ ‎радио ‎могут ‎предупредить ‎террористов ‎о‏ ‎готовящемся‏ ‎штурме, ‎поэтому‏ ‎теперь ‎медики‏ ‎получили ‎приказ ‎выдвигаться ‎к ‎зданию‏ ‎на‏ ‎Дубровке‏ ‎в ‎последний‏ ‎момент.

В ‎результате,‏ ‎если ‎при‏ ‎штурме‏ ‎не ‎погибло‏ ‎ни ‎одного ‎человека, ‎то ‎уже‏ ‎после ‎спасения‏ ‎умерло‏ ‎множество. ‎Всего, ‎с‏ ‎учетом ‎убитых‏ ‎террористами ‎ранее, ‎погибли ‎130‏ ‎заложников,‏ ‎почти ‎все‏ ‎— ‎от‏ ‎действия ‎газа ‎на ‎фоне ‎стресса,‏ ‎обезвоживания,‏ ‎обострения ‎хронических‏ ‎болезней ‎и‏ ‎нескольких ‎дней ‎физических ‎мучений.

При ‎лучшей‏ ‎организации‏ ‎взаимодействия‏ ‎и ‎более‏ ‎отлаженной ‎эвакуации‏ ‎многие ‎остались‏ ‎бы‏ ‎живы. ‎Об‏ ‎этом ‎заговорили ‎почти ‎сразу, ‎причем‏ ‎с ‎самого‏ ‎верха.‏ ‎Речь ‎Путина ‎по‏ ‎итогам ‎теракта‏ ‎содержала ‎многозначительную ‎ремарку: ‎«Мы‏ ‎не‏ ‎смогли ‎спасти‏ ‎всех. ‎Простите‏ ‎нас».

Полковник ‎Сергей ‎Шаврин ‎из ‎отряда‏ ‎«Вымпел»‏ ‎позднее ‎дал‏ ‎комментарий, ‎который‏ ‎звучит ‎откровенно ‎жутко:

«Поймите, ‎на ‎уровне‏ ‎штаба‏ ‎прогнозировалось:‏ ‎будут ‎потери,‏ ‎убитые ‎и‏ ‎раненые, ‎будет‏ ‎стрельба,‏ ‎будет ‎подрыв,‏ ‎будет ‎много ‎человеческих ‎жертв. ‎А‏ ‎тут ‎что‏ ‎произошло:‏ ‎штурм ‎прошел, ‎взрыва‏ ‎нет, ‎и‏ ‎восемьсот ‎с ‎лишним ‎человек‏ ‎надо‏ ‎выводить ‎из‏ ‎этого ‎состояния.‏ ‎К ‎этому ‎оказались ‎не ‎готовы.Если‏ ‎бы‏ ‎был ‎подрыв,‏ ‎в ‎живых‏ ‎осталось ‎бы ‎меньше ‎10 ‎процентов.‏ ‎Но‏ ‎все‏ ‎осознавали, ‎что‏ ‎мог ‎быть‏ ‎такой ‎вариант:‏ ‎террористы‏ ‎пустят ‎спецназ‏ ‎в ‎зал, ‎а ‎потом ‎кто-то‏ ‎снаружи ‎с‏ ‎помощью‏ ‎радиосигнала ‎подорвет ‎зал.‏ ‎Тогда ‎был‏ ‎бы ‎конец». ‎

По ‎следам‏ ‎трагедии‏ ‎российское ‎общество‏ ‎узнало ‎неожиданно‏ ‎много ‎о ‎себе ‎самом.

По ‎поводу‏ ‎качества‏ ‎спасательной ‎операции‏ ‎было ‎много‏ ‎вопросов ‎и ‎не ‎льстящих ‎ответов.‏ ‎Если‏ ‎бы‏ ‎она ‎была‏ ‎организована ‎лучше,‏ ‎погибших ‎было‏ ‎бы‏ ‎значительно ‎меньше.‏ ‎Взаимодействие ‎ведомств ‎было ‎организовано ‎откровенно‏ ‎неоптимально.

Однако ‎видели‏ ‎и‏ ‎другое. ‎Банда ‎террористов‏ ‎была ‎полностью‏ ‎уничтожена. ‎Самого ‎страшного ‎развития‏ ‎событий‏ ‎удалось ‎избежать,‏ ‎причем ‎со‏ ‎всеобщей ‎гибелью ‎удалось ‎разминуться ‎буквально‏ ‎на‏ ‎секунды. ‎Общество‏ ‎показало ‎и‏ ‎мужество, ‎и ‎стойкость, ‎и ‎взаимовыручку.‏ ‎Работники‏ ‎театра,‏ ‎никогда ‎не‏ ‎готовившиеся ‎в‏ ‎герои, ‎оказали‏ ‎просто‏ ‎неоценимую ‎помощь‏ ‎заложникам. ‎Почти ‎все ‎политики ‎и‏ ‎общественные ‎деятели,‏ ‎которым‏ ‎выпало ‎идти ‎на‏ ‎переговоры, ‎вели‏ ‎себя ‎образцово ‎— ‎хотя‏ ‎это‏ ‎были ‎люди‏ ‎разных, ‎зачастую‏ ‎принципиально ‎разных ‎взглядов. ‎Конечно, ‎не‏ ‎все‏ ‎оказались ‎на‏ ‎высоте, ‎и‏ ‎позднее ‎многие ‎бранили ‎журналистов, ‎которые‏ ‎в‏ ‎самом‏ ‎начале ‎штурма‏ ‎ухитрились ‎дать‏ ‎в ‎прямой‏ ‎эфир‏ ‎штурмовой ‎отряд‏ ‎«Альфы» ‎— ‎террористы ‎могли ‎бы‏ ‎увидеть ‎то‏ ‎же‏ ‎самое ‎прямое ‎включение.‏ ‎Однако ‎другие‏ ‎журналисты ‎и ‎ходили ‎на‏ ‎переговоры,‏ ‎и ‎помогали‏ ‎кормить ‎и‏ ‎поить ‎заложников. ‎И ‎сами ‎заточенные‏ ‎поддерживали‏ ‎друг ‎друга‏ ‎и ‎старались‏ ‎помочь ‎другим ‎выдержать ‎тот ‎ад,‏ ‎в‏ ‎котором‏ ‎они ‎оказались‏ ‎на ‎три‏ ‎дня.

Никаких ‎переговоров‏ ‎с‏ ‎террористами ‎на‏ ‎Кавказе ‎после ‎теракта ‎не ‎началось.

Захват‏ ‎заложников ‎на‏ ‎Дубровке‏ ‎показал ‎обществу ‎многие‏ ‎слабости ‎страны‏ ‎и ‎стал ‎огромной ‎трагедией.‏ ‎Но‏ ‎и ‎государство,‏ ‎и ‎общество‏ ‎проявили ‎тогда ‎храбрость ‎и ‎взаимовыручку,‏ ‎которой‏ ‎сами ‎от‏ ‎себя ‎не‏ ‎ожидали.