Так ‎изо‏ ‎дня ‎в ‎день ‎юный ‎Виталя‏ ‎Штольман ‎начал‏ ‎ходить‏ ‎на ‎пытку ‎разума‏ ‎на ‎другой‏ ‎конец ‎города. ‎Добровольно-принудительно.

Первое ‎время‏ ‎мы‏ ‎с ‎Данилой‏ ‎ходили ‎в‏ ‎школу ‎под ‎бдительным ‎покровительством ‎Лехи.‏ ‎Раньше‏ ‎он ‎ходил‏ ‎по ‎косенькой‏ ‎с ‎друзьями ‎через ‎кладбище, ‎о‏ ‎чем‏ ‎рассказывал‏ ‎жуткие ‎для‏ ‎наших ‎неокрепших‏ ‎умов ‎байки.‏ ‎Все‏ ‎они ‎были‏ ‎связаны ‎с ‎кем-то ‎умершим, ‎в‏ ‎основном ‎не‏ ‎по‏ ‎своей ‎воле, ‎а‏ ‎теперь ‎кошмарящим‏ ‎местное ‎население. ‎Призраки. ‎Вампиры.‏ ‎Вурдалаки.‏ ‎И ‎прочая‏ ‎нечисть. ‎Я‏ ‎решил, ‎что ‎ни ‎ногой ‎на‏ ‎кладбище.‏ ‎Было ‎как-то‏ ‎стремно.

Наша ‎компания‏ ‎Лехе ‎не ‎очень ‎нравилась, ‎ибо‏ ‎негоже‏ ‎авторитетному‏ ‎пацану ‎таскаться‏ ‎со ‎шкетами,‏ ‎однако ‎тетя‏ ‎Галя‏ ‎в ‎законе‏ ‎убедила ‎Алексея ‎в ‎обратном. ‎Но‏ ‎репрессии ‎в‏ ‎наш‏ ‎адрес ‎все ‎же‏ ‎посыпались. ‎Он‏ ‎хотел ‎быстрее ‎добраться ‎до‏ ‎пункта‏ ‎назначения ‎и‏ ‎избавиться ‎от‏ ‎нас, ‎поэтому ‎ходили ‎мы ‎бегом‏ ‎и‏ ‎на ‎ускорительных‏ ‎пенделях. ‎Лехины‏ ‎друзья ‎называли ‎его ‎нянькой, ‎что‏ ‎не‏ ‎нравилось‏ ‎ему ‎еще‏ ‎больше. ‎Свою‏ ‎злобу ‎он‏ ‎вымещал‏ ‎на ‎нас‏ ‎с ‎еще ‎большей ‎ненавистью. ‎Козлина.

Школа‏ ‎из ‎себя‏ ‎представляла‏ ‎огромное ‎здание ‎из‏ ‎красного ‎кирпича,‏ ‎с ‎высокими ‎окнами ‎и‏ ‎железными‏ ‎огромными ‎лестницами,‏ ‎которые ‎зимой‏ ‎превращались ‎в ‎каток, ‎и ‎можно‏ ‎было‏ ‎бы ‎с‏ ‎легкостью ‎ускорить‏ ‎свой ‎спуск, ‎чувствуя ‎боль ‎в‏ ‎заднице,‏ ‎берущей‏ ‎на ‎себя‏ ‎весь ‎удар‏ ‎скольжения ‎по‏ ‎лестнице.‏ ‎Младшие ‎классы‏ ‎были ‎в ‎отдельном ‎корпусе, ‎куда‏ ‎нас ‎отводил‏ ‎Леха,‏ ‎а ‎дальше ‎он‏ ‎шел ‎курить‏ ‎с ‎друзьями ‎за ‎школу.‏ ‎Затем‏ ‎были ‎уроки,‏ ‎продленка, ‎и‏ ‎с ‎того ‎же ‎места ‎нас‏ ‎забирал‏ ‎наш ‎путеводитель.

В‏ ‎нашей ‎школе‏ ‎были ‎два ‎первых ‎класса, ‎и‏ ‎мы‏ ‎почему-то‏ ‎сразу ‎начали‏ ‎друг ‎друга‏ ‎недолюбливать. ‎Мои‏ ‎одноклассники‏ ‎меня ‎тоже‏ ‎особо ‎не ‎впечатлили. ‎Какая-то ‎кучка‏ ‎тепличных ‎растений,‏ ‎выводящих‏ ‎палочки ‎и ‎крючочки‏ ‎на ‎уроке‏ ‎письма ‎и ‎пытающихся ‎читать‏ ‎по‏ ‎слогам.

Мне ‎это‏ ‎было ‎не‏ ‎интересно. ‎Читать ‎и ‎писать ‎я‏ ‎уже‏ ‎умел, ‎ибо‏ ‎родители ‎меня‏ ‎периодически ‎отправляли ‎к ‎бабушке, ‎где‏ ‎та‏ ‎радикально‏ ‎впихивала ‎в‏ ‎меня ‎новые‏ ‎знания. ‎Я,‏ ‎конечно,‏ ‎сопротивлялся, ‎но‏ ‎кое-что ‎все-таки ‎попадало ‎в ‎цель.‏ ‎Читать ‎мне‏ ‎нравилось,‏ ‎а ‎вот ‎рисовать‏ ‎палки ‎с‏ ‎крючками ‎— ‎нет. ‎Я‏ ‎скучал‏ ‎и ‎часто‏ ‎смотрел ‎в‏ ‎окно, ‎за ‎которым ‎через ‎дорогу‏ ‎кипела‏ ‎самая ‎настоящая‏ ‎жизнь. ‎Там‏ ‎был ‎рынок. ‎Бурлящий ‎и ‎живущий.‏ ‎В‏ ‎классе‏ ‎же ‎была‏ ‎тоска ‎и‏ ‎смерть.

— Виталик! ‎Что,‏ ‎там‏ ‎интереснее, ‎чем‏ ‎здесь? ‎— ‎вернула ‎мое ‎внимание‏ ‎в ‎класс‏ ‎учительница.

— Ага,‏ ‎Марина ‎Леопольдовна.

— Так, ‎Виталик,‏ ‎если ‎ты‏ ‎не ‎научишься ‎рисовать ‎крючки‏ ‎и‏ ‎палочки, ‎то‏ ‎не ‎научишься‏ ‎писать.

— Я ‎умею ‎писать, ‎— ‎буркнул‏ ‎под‏ ‎нос ‎я.

— Да?‏ ‎Неужто? ‎Иди-ка‏ ‎к ‎доске ‎и ‎напиши ‎свое‏ ‎имя.

«Вот,‏ ‎блин,‏ ‎чего ‎пристала-то?»‏ ‎— ‎подумал‏ ‎я.

Медленно ‎встав,‏ ‎демонстративно‏ ‎отодвинув ‎по‏ ‎полу ‎стул, ‎чтобы ‎он ‎погромче‏ ‎звучал ‎и‏ ‎обозначил‏ ‎мой ‎бунтарский ‎дух,‏ ‎я ‎поплелся‏ ‎в ‎сторону ‎доски. ‎Взял‏ ‎мел.‏ ‎Красный. ‎Я‏ ‎не ‎хотел‏ ‎писать ‎белым, ‎как ‎все. ‎Долго,‏ ‎но‏ ‎верно ‎я‏ ‎выводил ‎буквы.

— Ну‏ ‎и ‎почерк, ‎Виталик! ‎И ‎слишком‏ ‎медленно.‏ ‎А‏ ‎детишки ‎должны‏ ‎писать ‎красиво‏ ‎и ‎быстро.

— Я‏ ‎же‏ ‎написал.

— Садись, ‎Виталик,‏ ‎и ‎займись ‎делом, ‎нечего ‎ворон‏ ‎считать.

Ну ‎каторга,‏ ‎ей-богу.‏ ‎Да ‎еще ‎и‏ ‎с ‎Данилой‏ ‎не ‎разрешили ‎сидеть. ‎Посадили‏ ‎меня‏ ‎с ‎какой-то‏ ‎Катей, ‎которая‏ ‎прилежно ‎выводила ‎эти ‎чертовы ‎крючки.‏ ‎Ее‏ ‎бант, ‎который‏ ‎был ‎больше‏ ‎головы, ‎и ‎правильность ‎раздражали. ‎Катерина‏ ‎буквально‏ ‎заглядывала‏ ‎в ‎рот‏ ‎Марине ‎Леопольдовне‏ ‎и ‎спешила‏ ‎выполнять‏ ‎все, ‎о‏ ‎чем ‎та ‎говорила. ‎Мне ‎иногда‏ ‎казалось, ‎что‏ ‎она‏ ‎— ‎робот.

Даниле ‎повезло‏ ‎больше. ‎Его‏ ‎новая ‎напарница ‎— ‎Женька‏ ‎—‏ ‎была ‎на‏ ‎голову ‎выше‏ ‎его, ‎но ‎звонко ‎смеялась ‎и‏ ‎была‏ ‎не ‎прочь‏ ‎поболтать ‎о‏ ‎том ‎о ‎сем. ‎Да ‎и‏ ‎в‏ ‎целом‏ ‎она ‎казалась‏ ‎нормальной. ‎Мой‏ ‎же ‎робот‏ ‎был‏ ‎молчалив ‎и‏ ‎исполнителен. ‎Ну ‎точно ‎— ‎каторга!

Через‏ ‎месяц ‎испытательный‏ ‎срок‏ ‎прошел, ‎и ‎наш‏ ‎куратор ‎Леха‏ ‎объявил, ‎что ‎теперь ‎юные‏ ‎падаваны‏ ‎готовы ‎пройти‏ ‎этот ‎путь‏ ‎самостоятельно. ‎И ‎дал ‎нам ‎по‏ ‎прощальному‏ ‎пенделю.

Мы ‎с‏ ‎Данилой ‎начали‏ ‎ходить ‎в ‎школу ‎одни. ‎Наконец-то.

Посвящается ‎всем‏ ‎людям, ‎которые ‎выросли ‎на ‎рубеже‏ ‎веков.

Все ‎персонажи‏ ‎и‏ ‎события ‎вымышлены, ‎а‏ ‎совпадения ‎случайны.

Отсылки‏ ‎к ‎культовым ‎вещам ‎являются‏ ‎данью‏ ‎глубокого ‎уважения‏ ‎автора.

ГЛАВА ‎1

— Виталя,‏ ‎не ‎крутись, ‎а ‎то ‎иголка‏ ‎в‏ ‎ногу ‎воткнется,‏ ‎— ‎сказала‏ ‎мне ‎мама.

Она ‎умела, ‎как ‎никто,‏ ‎радикально‏ ‎мотивировать.‏ ‎Я ‎стоял‏ ‎возле ‎нее‏ ‎и ‎боялся‏ ‎пошевелиться.‏ ‎Ведь ‎вокруг‏ ‎меня ‎происходил ‎важный ‎процесс. ‎Мама‏ ‎втыкала ‎иголки‏ ‎в‏ ‎мои ‎брюки, ‎чтобы‏ ‎потом ‎ушить‏ ‎их ‎по ‎длине. ‎Мне‏ ‎же‏ ‎было ‎дичайше‏ ‎интересно ‎наблюдать‏ ‎за ‎процессом, ‎и ‎я ‎постоянно‏ ‎пытался‏ ‎смотреть ‎в‏ ‎зеркало.

Это ‎был‏ ‎мой ‎первый ‎костюм. ‎Таких ‎вещей‏ ‎я‏ ‎не‏ ‎носил ‎никогда.‏ ‎На ‎следующий‏ ‎день ‎у‏ ‎меня‏ ‎было ‎важное‏ ‎событие ‎— ‎я ‎шел ‎в‏ ‎школу. ‎Жили‏ ‎мы‏ ‎небогато, ‎поэтому ‎мама‏ ‎сшила ‎мне‏ ‎его ‎сама. ‎Это ‎был‏ ‎венец‏ ‎ее ‎дизайнерского‏ ‎искусства. ‎Черные‏ ‎брюки, ‎жилетка ‎и ‎пиджак. ‎Белая‏ ‎рубашка‏ ‎и ‎красная‏ ‎бабочка ‎завершали‏ ‎мой ‎образ. ‎Еще ‎бы ‎автомат‏ ‎Томпсона‏ ‎—‏ ‎и ‎я‏ ‎был ‎бы‏ ‎вылитой ‎мини-версией‏ ‎Аль‏ ‎Капоне.

Мама ‎ушила‏ ‎мне ‎штаны, ‎и ‎настало ‎время‏ ‎контрольной ‎примерки.‏ ‎Как‏ ‎много ‎пуговиц, ‎и‏ ‎очень ‎тесно‏ ‎и ‎неудобно. ‎В ‎детстве‏ ‎мой‏ ‎внешний ‎вид‏ ‎напоминал ‎Гавроша,‏ ‎ибо ‎маме ‎надоели ‎мои ‎прогулки,‏ ‎после‏ ‎которых ‎я‏ ‎больше ‎был‏ ‎похож ‎на ‎сына ‎свиньи, ‎чем‏ ‎человеческого‏ ‎детеныша.‏ ‎Это ‎все‏ ‎мой ‎дружок‏ ‎Данила ‎виноват.‏ ‎Вечно‏ ‎из-за ‎него‏ ‎мне ‎доставалось. ‎Зато ‎с ‎Данилой‏ ‎было ‎весело.‏ ‎Мы‏ ‎жевали ‎гудрон, ‎кидали‏ ‎карбид ‎в‏ ‎бутылку ‎с ‎водой ‎и‏ ‎бросали‏ ‎ее ‎куда-то,‏ ‎делали ‎дымовухи‏ ‎из ‎офицерских ‎линеек ‎и ‎кидали‏ ‎в‏ ‎подъезд. ‎Его‏ ‎этому ‎научил‏ ‎старший ‎брат ‎Леха, ‎а ‎Данила‏ ‎—‏ ‎меня.

Однажды‏ ‎мы ‎с‏ ‎ним ‎решили,‏ ‎что ‎ангар,‏ ‎имеющий‏ ‎крышу ‎из‏ ‎профнастила, ‎— ‎это ‎отличная ‎горка.‏ ‎Было ‎весело,‏ ‎пока‏ ‎я ‎не ‎зацепился‏ ‎своими ‎новыми‏ ‎штанами ‎за ‎металлический ‎квадрат,‏ ‎служивший‏ ‎шайбой ‎для‏ ‎болта, ‎вкрученного‏ ‎в ‎нашу ‎горку. ‎Новые ‎болоньевые‏ ‎штаны‏ ‎порвались ‎снизу‏ ‎доверху. ‎Данила‏ ‎катался ‎по ‎земле ‎со ‎смеху.‏ ‎Я‏ ‎не‏ ‎разделял ‎его‏ ‎чувств. ‎Мама‏ ‎тоже. ‎Батя‏ ‎не‏ ‎орал, ‎а‏ ‎просто ‎выпорол ‎меня ‎так, ‎что‏ ‎я ‎потом‏ ‎неделю‏ ‎сидеть ‎не ‎мог.‏ ‎На ‎ту‏ ‎горку ‎я ‎больше ‎не‏ ‎ходил.

— Смотри,‏ ‎какой ‎ты‏ ‎у ‎нас‏ ‎красавчик, ‎— ‎сказала ‎мама. ‎—‏ ‎Саш,‏ ‎Саш, ‎иди‏ ‎сюда, ‎готово.

Зашел‏ ‎батя.

— Ого, ‎прям ‎как ‎Аль ‎Капоне‏ ‎в‏ ‎юности,‏ ‎— ‎затем‏ ‎он ‎басовито‏ ‎заржал. ‎—‏ ‎Погоди,‏ ‎погоди, ‎я‏ ‎сейчас, ‎— ‎и ‎скрылся.

Появился ‎батя‏ ‎буквально ‎через‏ ‎минуту,‏ ‎и ‎в ‎руках‏ ‎у ‎него‏ ‎были ‎круглые ‎очки. ‎Он‏ ‎одним‏ ‎движением ‎надел‏ ‎мне ‎их‏ ‎на ‎уши, ‎но ‎они ‎были‏ ‎велики‏ ‎и ‎упали.‏ ‎Батя ‎немного‏ ‎подогнул ‎их ‎и ‎повторил ‎маневр.‏ ‎Сели‏ ‎идеально.

— Ну‏ ‎прям ‎кот‏ ‎Базилио.

— Саш, ‎ну‏ ‎хорош ‎издеваться‏ ‎над‏ ‎мальчишкой.

— Да ‎ладно,‏ ‎мать, ‎успокойся, ‎ну ‎чего ‎ты.

— Ты‏ ‎цветы ‎ребенку‏ ‎купил?

— Блин,‏ ‎забыл.

— Ну, ‎Са-а-а-аша.

— Надерем ‎с‏ ‎клумбы, ‎Марин,‏ ‎— ‎снова ‎заржал ‎батя.

— Как‏ ‎ты‏ ‎мне ‎в‏ ‎молодости ‎дарил?

— Ну‏ ‎тебе ‎ж ‎нравилось!

— Только ‎зачем ‎я‏ ‎вышла‏ ‎замуж ‎за‏ ‎такого ‎дурака,‏ ‎не ‎скажешь ‎мне?

— Ну ‎хорош, ‎Марин,‏ ‎ну‏ ‎в‏ ‎самом ‎деле.‏ ‎Иду ‎уже.

Я‏ ‎только ‎хлопал‏ ‎глазами,‏ ‎наблюдая ‎эту‏ ‎милую ‎перепалку, ‎и ‎пытался ‎снять‏ ‎с ‎себя‏ ‎неудобный‏ ‎пиджак.

— Виталь, ‎ну ‎че‏ ‎ты ‎там‏ ‎копошишься? ‎Идем, ‎я ‎тебе‏ ‎помогу,‏ ‎а ‎то‏ ‎порвешь ‎еще.

На‏ ‎следующий ‎день ‎мне ‎предстояло ‎снова‏ ‎облачаться‏ ‎в ‎это‏ ‎обмундирование. ‎Родители‏ ‎тоже ‎были ‎при ‎параде. ‎Батя‏ ‎все-таки‏ ‎раздобыл‏ ‎какие-то ‎цветы,‏ ‎но ‎сказал,‏ ‎что ‎даст‏ ‎мне‏ ‎их ‎только‏ ‎в ‎школе, ‎а ‎то ‎мои‏ ‎руки, ‎растущие‏ ‎из‏ ‎задницы, ‎обязательно ‎сломают‏ ‎букет.

Мы ‎вышли‏ ‎из ‎нашего ‎дома. ‎Батя‏ ‎закурил.‏ ‎Мама ‎еще‏ ‎собиралась.

— Марин, ‎ну‏ ‎ты ‎там ‎скоро, ‎мы ‎так‏ ‎опоздаем!‏ ‎— ‎заорал‏ ‎батя ‎прям‏ ‎с ‎улицы.

— Иду-иду, ‎— ‎отдаленно ‎послышался‏ ‎мамин‏ ‎голос‏ ‎из ‎открытой‏ ‎форточки.

Наш ‎дом‏ ‎вообще ‎представлял‏ ‎собой‏ ‎двухэтажное ‎деревянное‏ ‎здание, ‎в ‎котором ‎было ‎всего‏ ‎два ‎подъезда‏ ‎и‏ ‎восемь ‎квартир. ‎В‏ ‎соседнем ‎подъезде‏ ‎жило ‎семейство ‎Алексеевых: ‎Данила‏ ‎вместе‏ ‎с ‎мамой‏ ‎и ‎братом‏ ‎Лехой, ‎который ‎был ‎значительно ‎старше‏ ‎его.‏ ‎Бати ‎у‏ ‎Данилы ‎временно‏ ‎не ‎было. ‎Он ‎был ‎космонавтом‏ ‎и‏ ‎улетел‏ ‎на ‎Луну.‏ ‎По ‎крайней‏ ‎мере, ‎так‏ ‎говорила‏ ‎его ‎мама.

Одновременно‏ ‎с ‎мамой ‎вышли ‎и ‎Алексеевы.

— Здрасте,‏ ‎теть ‎Галь.

— Виталик,‏ ‎какой‏ ‎ты ‎красивый ‎сегодня.

Мне‏ ‎не ‎нравилось,‏ ‎когда ‎меня ‎звали ‎Виталиком,‏ ‎но‏ ‎я ‎промолчал.

— Виталь,‏ ‎что ‎надо‏ ‎сказать? ‎— ‎подтолкнула ‎меня ‎мама.

— Спасибо,‏ ‎теть‏ ‎Галь.

Затем ‎мы‏ ‎по-мужицки ‎поздоровались‏ ‎с ‎Данилой, ‎крепко ‎пожав ‎друг‏ ‎другу‏ ‎маленькие‏ ‎ручонки. ‎Данила‏ ‎сжал ‎сильнее.‏ ‎Я ‎втащил‏ ‎ему‏ ‎в ‎плечо,‏ ‎он ‎ответил ‎мне ‎взаимностью. ‎Мы‏ ‎начали ‎весело‏ ‎бить‏ ‎друг ‎друга, ‎но‏ ‎тут ‎нашлась‏ ‎рыба ‎побольше. ‎В ‎лице‏ ‎моего‏ ‎бати. ‎Он‏ ‎отвесил ‎каждому‏ ‎по ‎знатному ‎лещу. ‎Битва ‎закончилась,‏ ‎едва‏ ‎начавшись.

Город, ‎в‏ ‎котором ‎мы‏ ‎жили, ‎был ‎небольшой, ‎поэтому ‎школа‏ ‎была‏ ‎всего‏ ‎одна, ‎и‏ ‎находилась ‎она‏ ‎на ‎другом‏ ‎его‏ ‎конце. ‎Добираться‏ ‎туда ‎было ‎целым ‎квестом: ‎километр‏ ‎по ‎проселочной‏ ‎дороге,‏ ‎затем ‎километр ‎вдоль‏ ‎железнодорожных ‎путей‏ ‎и ‎затем ‎километр ‎уже‏ ‎по‏ ‎асфальту. ‎Был‏ ‎еще ‎и‏ ‎короткий ‎путь, ‎но ‎как ‎говорил‏ ‎Леха:‏ ‎«Нам, ‎малолеткам,‏ ‎еще ‎рано‏ ‎там ‎ходить».

Леха ‎учился ‎в ‎10-м‏ ‎классе‏ ‎и,‏ ‎встретив ‎друзей,‏ ‎умотал ‎по‏ ‎косенькой ‎через‏ ‎кладбище.‏ ‎Наш ‎же‏ ‎праздничный ‎марш ‎Штольманов ‎и ‎Алексеевых‏ ‎продолжился ‎по‏ ‎намеченному‏ ‎маршруту. ‎Это ‎был‏ ‎первый ‎и‏ ‎последний ‎раз, ‎когда ‎я‏ ‎ходил‏ ‎в ‎школу‏ ‎вместе ‎с‏ ‎родителями. ‎Батя ‎сказал ‎мне: ‎«Ну‏ ‎все,‏ ‎дорогу ‎знаешь,‏ ‎дальше ‎сам,‏ ‎братан». ‎И ‎по ‎традиции ‎заржал.‏ ‎Не‏ ‎больно-то‏ ‎и ‎хотелось.‏ ‎Братан.

У ‎школы‏ ‎собиралась ‎толпа.‏ ‎Все‏ ‎нарядные. ‎Мальчики‏ ‎— ‎в ‎костюмах, ‎девочки ‎—‏ ‎в ‎платьях‏ ‎и‏ ‎с ‎бантами. ‎Батя‏ ‎отдал ‎мне‏ ‎букет ‎и ‎велел ‎подарить‏ ‎его‏ ‎после ‎линейки‏ ‎учительнице.

— А ‎можно‏ ‎я ‎сразу ‎подарю, ‎чего ‎мне‏ ‎с‏ ‎ним ‎стоять?

— Нет,‏ ‎— ‎рявкнул‏ ‎батя.

— А ‎долго ‎мне ‎с ‎ним‏ ‎стоять?

— Час,‏ ‎может,‏ ‎два.

— Я ‎не‏ ‎хочу, ‎на‏ ‎возьми, ‎сам‏ ‎подаришь.

Бунт‏ ‎на ‎корабле‏ ‎был ‎прекращен ‎отцовским ‎лещом. ‎Ненавижу‏ ‎цветы.

Началось. ‎Какие-то‏ ‎люди‏ ‎толкали ‎пламенные ‎речи,‏ ‎пели ‎песни,‏ ‎рассказывали ‎стихи. ‎Я ‎ждал,‏ ‎когда‏ ‎это ‎все‏ ‎закончится. ‎Рядом‏ ‎тоже ‎ждал ‎Данила. ‎К ‎нашему‏ ‎счастью,‏ ‎эта ‎бутафория‏ ‎праздника ‎была‏ ‎прервана ‎дождем, ‎и ‎нас ‎загнали‏ ‎в‏ ‎класс.‏ ‎Я ‎наконец-то‏ ‎избавился ‎от‏ ‎букета. ‎Сделав‏ ‎ангельское‏ ‎личико, ‎я‏ ‎подошел ‎к ‎своей ‎учительнице ‎и‏ ‎молча ‎сунул‏ ‎ей‏ ‎в ‎руки, ‎как‏ ‎делали ‎это‏ ‎все ‎остальные. ‎Букетов ‎набралось‏ ‎бы‏ ‎на ‎целый‏ ‎цветочный ‎магазин.‏ ‎Куда ‎ей ‎столько? ‎Не ‎пойму.‏ ‎Мне‏ ‎здесь ‎уже‏ ‎не ‎нравилось.

— Пап,‏ ‎можно ‎я ‎не ‎буду ‎ходить‏ ‎в‏ ‎школу?

— Нет.

— Ну‏ ‎почему?

— Ты ‎чего,‏ ‎хочешь ‎всю‏ ‎жизнь ‎грузчиком‏ ‎работать?

— Не‏ ‎хочу.

— Будешь ‎хорошо‏ ‎учиться ‎— ‎поступишь ‎потом ‎в‏ ‎институт, ‎а‏ ‎потом‏ ‎получишь ‎хорошую ‎работу‏ ‎и ‎будешь‏ ‎много ‎зарабатывать. ‎Ты ‎ж‏ ‎хочешь‏ ‎стать ‎богатым?

— Хочу.

— Так‏ ‎что ‎учись,‏ ‎сын.

— А ‎долго ‎учиться ‎в ‎школе?

— Десять‏ ‎лет.

— Это‏ ‎долго, ‎да?

— Столько,‏ ‎сколько ‎тебе‏ ‎сейчас ‎лет, ‎и ‎еще ‎три.

— Блять.

— Что‏ ‎ты‏ ‎сказал?

— Блин,‏ ‎— ‎но‏ ‎отмазываться ‎было‏ ‎уже ‎поздно,‏ ‎тяжелая‏ ‎рука ‎отца‏ ‎летела ‎в ‎сторону ‎моего ‎затылка.

Данила‏ ‎тоже ‎не‏ ‎был‏ ‎в ‎восторге ‎от‏ ‎происходящего, ‎но,‏ ‎как ‎мы ‎поняли, ‎выбора‏ ‎у‏ ‎нас ‎не‏ ‎было.