Шахматы сильно потеряли в популярности по мере развития телевидения, а впоследствии и появления портативных и мобильных развлекательных центров в виде персональных компьютеров и смартфонов. Но шахматные образы всё ещё имеют широкий оборот и даже считаются (по крайней мере теми, кто их использует) признаком какой-никакой эрудиции.
Секрет этого противоречия, как кажется, прост: нам всем нравится думать о себе хорошо, а шахматы, насколько бы меньше в них ни стали играть, всё ещё имеют репутацию интеллектуальной игры. Так что, как бы мало сам человек ни понимал в них, ему достаточно упомянуть какой-нибудь термин из чарующего мира ладей и ферзей, чтобы все окружающие поняли, что перед ним стоит человек недюжинного ума и даже немного специалист.
Неудивительно поэтому, что шахматные термины и образы постепенно утратили первоначальное значение в широком обращении, и к ним уже может привязываться какой угодно смысл.
Возьмём для примера цейтнот. На первый взгляд, это слово потеряло не так много, но на самом деле оно утратило саму суть любого образа — обогащать изначально понятие, с которым оно символически связывается, какими-то дополнительными значениями. Хотя все мы помним (и старик Аристотель настоятельно об этом напоминает), что аналогия — это не доказательство, всё же хороший образ может даже подтолкнуть развитие мысли в каком-то интересном и плодотворном направлении. Нынешнее же словоупотребление «цейтнота» абсолютно бесплодно и никакой глубины словосочетанию «нехватка времени» не придаёт.
Между тем в шахматах цейтнот — это не столько описание ситуации, сколько характеристика манеры игры или констатация разницы в классе. Хронические цейтнотчики загоняют себя в цейтнот сами. Более того, зачастую они являются — один из парадоксов, на которые так богата жизнь, — хорошими блитцёрами. Грищук может выигрывать чемпионаты по быстрым шахматам, но в партиях с классическим контролем регулярно сам себя доводил до дефицита времени. В более былинные времена славился постоянным загонянием себя же в тупик Корчной, который тоже был хорош в быстрых шахматах и даже выиграл в блиц у пикового Фишера.
Так что, при прочих равных, цейтнот — это такое управление собственным временем и рабочим процессом, когда неспешное решение задачи приводит к срочному авралу перед сдачей. И главное в этом описании, что это скорее характерная черта, чем какое-то общее явление — разумеется, времени может не хватать всем, но есть порода людей, которые всё будут делать в последний момент, и им всегда будет его мало, сколько ни дай. И полная аналогия как раз подчёркивала бы, что Некто попал в цейтнот. Опять.
И дело окружающих, так же как партнёра за шахматной доской, это учитывать и пользоваться, или заранее закладываться на эти цейтноты. Возможно, что поможет и сокращение времени на решение задачи, но здесь мы сталкиваемся с ещё одной популярной причиной шахматных цейтнотов, которая работает и в жизни: задача просто не по плечу тому, кому досталась.
Кроме хронических цейтнотчиков, которые сами себя загоняют в угол в партиях с равными противниками, в цейтноты регулярно попадают люди, которым просто не хватает класса играть с более сильным противником, и они тратят больше времени на решение простых для оппонента тактических задач и позиций. Чем те, надо сказать, активно и пользуются: зачастую более сильный противник даётся ошибаться более слабому противнику сколько тому угодно, а если он захочет находить более сильные ходы, чтобы хоть немного повысить шансы, то будет неизбежно тратить сильно больше времени.
Другое слово, которое очень полюбилось в последнее время медийщикам всех мастей, это «цугцванг». Формально оно всего лишь значит вынужденный ход, но используется по значению к тем ситуациям, когда одна из сторон (реже — обе) делают принуждена делать ходы, ослабляющие позицию. Главная обманка с этим словом, что в чистом виде цугцванг в жизни встречается едва ли не реже, чем в шахматах. А даже последовательность временно ослабляющих ходов не означает преимущества противника — вполне возможно, что игрок, пытаясь загнать противника в цугцванг, ослабил свою позицию и остался без страховки. Очень часто этим грешат любители. Как любил повторять Спасский, «пижон увидел шах — пижона шах пленил». Собственно, находящийся под шахом игроком ход делает вынужденно, так что формально он форсированный — также как и при цугцванге.
Любители очень любят гонять короля и ферзя противника, то и дело угрожая им шахом или взятием, соответственно, абсолютно не задумываясь о последствиях. Это происходит оттого, что любители склонны принимать любой форсированный ход (а тем более серию ходов) противника за неизбежное ослабление и внутренне ликуют, вынуждая того перекрываться или отходить. Штука в том, что это ещё ничего не значит. Даже на чемпионском уровне людям не всегда удаётся воспользоваться реальным цугцвангом противника. Чего уж говорить о дилетантах, которые зачастую и определяют-то его ошибочно.
Ну и, думаю, излишне говорить, что большинство аналогий цугцванга с реальной жизнью от людей, которые не знают, как его определить в шахматах, ещё менее точны и не ведут ровным счётом никуда, являясь чистой демонстрацией эрудированности автора.
Проще всего, пожалуй, с рокировкой: да, как правило, её используют как образ смены позиций. Вот только в мире шахмат король остаётся королём и на другом поле. Да и сама рокировка является ходом короля, а не обоюдным (в нашей шахматной этике, которая строже международной, поэтому при рокировке браться сперва нужно строго за короля) ходом. Так что синоним с шахматным термином здесь и неполный, и неточный, и, похоже, используется просто для красоты. В игре мы защищаем короля, а в жизни меняем местами директора и его зама.
Когда в жизни какое-то противостояние приходит к полному равновесию, принято называть это патовой ситуацией. Только более верной аналогией из мира шахмат будет крепость или даже «голые короли». То есть такая ситуация, когда оба оппонента не могут дать друг другу мат. Пат же — ситуация, в которую попадают (или стремятся попасть), стараясь избежать неминуемого поражения. Это ни в коем случае не равновесие на доске, а попытка слабейшего вылезти за канаты, как в реслинге.
При каком-то более глубоком втором и третьем уровне аналогий, которыми, увы, не страдают популярные шахматные образы, можно было бы вспомнить, что пат не везде и не всегда приводил к ничьей. Причём победителем мог объявляться как тот, кто ставил пат (за кем был последний ход), так и тот, кому пат поставили (такая трактовка была популярна и у нас, и в Англии в XVII веке, например). А также мог объявляться и простой пропуск хода запатованному.
И кажется, что такое двойное дно закладывал в уста колкой Катарине любитель шахмат Шекспир, когда она говорит отцу: «I pray you, sir, is it your will to make a stale of me amongst these mates?» В русских переводах игру слов обычно опускают, но похоже, что «мейтс» и «стелмейтс» (собственно, «пат» по-английски) здесь противопоставляются и именно в значении, которое было принято в шахматах елизаветинского периода: строптивая дочь спрашивает отца, не намерен ли он не просто выставить её перед женихами, на самом деле ожидая, что та поставит пат, желая заматовать противника (т. е. проиграет в погоне за победой — в данном случае в словесной дуэли).
Другое слово, которое со временем поблекло, — это гроссмейстер. Гроссмейстеров сейчас много, и сам титул уже не вызывает былого пиетета (как ответил мне один шахматист: «А что толку, что в Исландии столько гроссмейстеров, если нет ни одного приличного?», на что я мог только пожать плечами: в моей родной Курской области (более многочисленной, чем страна селёдки и гейзеров), насколько знаю, до сих пор нет ни одного). Но раньше прозвище «гроссмейстер» означало, по меньшей мере, готовность отвечать неожиданными ходами на неожиданные, казалось бы, ходы противника (или жизни). Когда немцы называли Ватутина гроссмейстером или шахматистом, подразумевалось, что у него всегда готов контрудар на их удар. Такого человека трудно удивить — он достаточно квалифицирован, чтобы что-то для него было в новинку. Зато он, в свою очередь, всегда может удивить в ответ, потому что ждал подобной реакции.
Так что даже несколько жаль, что такой образ вышел из употребления. Он напрямую связан с другим, который, признаюсь, мне нравится больше других шахматных аналогий — это решение. Почти любую ситуацию можно рассматривать как шахматную задачу или позицию и искать решение. Пробовать варианты, перепроверять опровержения и искать лучший ход. Собственно, где-то здесь шахматисты расходятся на разные типы: на тех, кто ищут надёжное решение, пытаясь укрепить позицию, тех, кто ищут сильнейший ход, и тех, кто ищут красивый ход, чтобы построить какую-нибудь изящную комбинацию (знаменитые жертвы Таля, которые он объяснял просто «мне так хочется», как раз про это — Михаил Нехемьевич просто не мог отказаться от хода, который ему нравился и интуитивно мог принести выигрыш).
Наверное, наиболее известным (и сильным — среди шахматистов древняя игра в чести) шахматистом в кино был Кубрик. Он даже всерьёз подумывал выбрать шахматы главным делом с тем, чтобы свергнуть наконец советских чемпионов, но ограничился только заработком в молодые годы на любителях попроще, играя в парке на деньги. Так вот, Стэнли подходил к своим фильмам как к шахматам и искал как решения всего фильма (он сравнивал это с выбором дебюта — задать верный тон всему произведению) или отдельной сцены. Кажется, что с последним связан его совершенно нетипичный стиль работы с актёрами: он часто не давал им указаний, а просто делал множество дублей, пытаясь посмотреть на их разные реакции, будто прикидывая, какой вариант лучше и как может ответить противник.
Немногие из исполнителей главных ролей хотели работать с Кубриком второй раз, и, кажется, дело не только в изматывающем количестве дублей, но и в откровенном отношении киногроссмейстера к актёрам как к фигурам на доске. Несомненно, что Стэнли был перфекционистом, ищущим всегда только сильнейший ход. Но есть подозрение, что это же свойство придаёт многим его фильмам некоторую отстранённость, если не стерильность.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
