…Говоря ‎об‏ ‎идеологии, ‎мы ‎говорим ‎о ‎власти‏ ‎— ‎то‏ ‎есть‏ ‎о ‎реальности. ‎Идеология‏ ‎выражается ‎в‏ ‎тексте, ‎но ‎сама ‎является‏ ‎выражением‏ ‎политической ‎практики‏ ‎власти, ‎без‏ ‎которой ‎она ‎не ‎существует. ‎Её‏ ‎нужно‏ ‎отличать ‎от‏ ‎пожеланий ‎и‏ ‎обещаний, ‎которые ‎никогда ‎не ‎будут‏ ‎выполнены.‏ ‎Русские‏ ‎исторически ‎готовы‏ ‎голосовать ‎за‏ ‎идеологию, ‎что‏ ‎позволяет‏ ‎говорить ‎о‏ ‎её ‎развитии ‎и, ‎соответственно, ‎развитии‏ ‎власти.

Тимофей ‎Сергейцев,‏ ‎«Однако»,‏ ‎22 ‎декабря ‎2012‏ ‎г.

Идеология, ‎утопия‏ ‎и ‎демократия ‎по-русски

Карл ‎Мангейм‏ ‎определял‏ ‎идеологию ‎как‏ ‎действительное ‎социальное‏ ‎знание, ‎позволяющее ‎править. ‎В ‎противоположность‏ ‎утопии,‏ ‎которая ‎служит‏ ‎— ‎как‏ ‎тоже ‎вполне ‎себе ‎действительное ‎социальное‏ ‎знание‏ ‎—‏ ‎умению ‎подчиняться‏ ‎и ‎терпеть,‏ ‎прежде ‎всего,‏ ‎ради‏ ‎«лучшего ‎будущего».‏ ‎Пусть ‎не ‎нам, ‎так ‎нашим‏ ‎детям. ‎Или‏ ‎детям‏ ‎детей. ‎Или… ‎Такая‏ ‎принципиальная ‎расщеплённость,‏ ‎двойственность ‎социального ‎знания ‎соответствует‏ ‎способу‏ ‎организации ‎власти‏ ‎в ‎развитом‏ ‎буржуазно-демократическом ‎обществе. ‎Чем ‎выше ‎степень‏ ‎его‏ ‎олигархизации, ‎тем‏ ‎уже ‎круг‏ ‎тех, ‎кому ‎доступна ‎собственно ‎идеология,‏ ‎тем‏ ‎более‏ ‎«тайное» ‎это‏ ‎знание, ‎хотя‏ ‎самих ‎«формулировок»‏ ‎никто‏ ‎может ‎и‏ ‎не ‎скрывать ‎— ‎по ‎крайней‏ ‎мере, ‎некоторых,‏ ‎если‏ ‎они ‎достаточно ‎защищены‏ ‎от ‎понимания.

Всеобщая‏ ‎представительная ‎демократия ‎соответствует ‎полностью‏ ‎олигархическому‏ ‎строю ‎(он‏ ‎хорошо ‎описан‏ ‎в ‎последней ‎публикации ‎Владимира ‎Якунина‏ ‎«Новый‏ ‎мировой ‎класс‏ ‎— ‎вызов‏ ‎для ‎человечества»), ‎когда ‎решения ‎в‏ ‎принципе‏ ‎принимают‏ ‎несколько ‎человек‏ ‎за ‎сценой,‏ ‎а ‎правительство‏ ‎и‏ ‎парламент ‎просто‏ ‎на ‎них ‎работают. ‎Эта ‎форма‏ ‎организации ‎власти‏ ‎построена‏ ‎исключительно ‎на ‎создании‏ ‎видимости ‎участия‏ ‎во ‎власти, ‎т.е. ‎тотальном‏ ‎обмане‏ ‎и ‎введении‏ ‎в ‎заблуждение‏ ‎целых ‎поколений ‎людей. ‎

Именно ‎такую‏ ‎социальную‏ ‎технологию ‎мы‏ ‎пытаемся ‎заимствовать,‏ ‎думая, ‎что ‎она ‎решит ‎проблему‏ ‎воспроизводства‏ ‎нашей‏ ‎власти ‎и‏ ‎наших ‎революций.‏ ‎Дело ‎идёт‏ ‎туго,‏ ‎поскольку ‎надуть‏ ‎рядового ‎русского ‎с ‎его ‎всё‏ ‎ещё ‎историческим‏ ‎личным,‏ ‎семейным ‎и ‎национальным‏ ‎опытом ‎и‏ ‎даже ‎(пока) ‎некоторыми ‎историческими‏ ‎знаниями‏ ‎(в ‎функции‏ ‎социальных) ‎куда‏ ‎труднее, ‎чем ‎глупого, ‎а-историчного ‎американца.‏ ‎Русского‏ ‎нужно ‎специально‏ ‎оглуплять, ‎целенаправленно‏ ‎разрушая ‎исторические ‎основы ‎образования ‎и‏ ‎культуры,‏ ‎искусственно‏ ‎создавая ‎проблемы‏ ‎(невозможность) ‎понимания‏ ‎человеком ‎судеб‏ ‎своей‏ ‎страны, ‎своей‏ ‎большой ‎семьи ‎(от ‎дедов ‎до‏ ‎внуков) ‎и‏ ‎своей‏ ‎собственной. ‎И ‎всё‏ ‎равно ‎выходит‏ ‎плохо.

В ‎принципе, ‎русские, ‎наверное,‏ ‎согласились‏ ‎бы ‎решать‏ ‎предельно ‎конкретные‏ ‎вопросы ‎на ‎референдумах. ‎То ‎есть‏ ‎в‏ ‎самой ‎демократии‏ ‎— ‎как‏ ‎технике ‎согласования ‎и ‎со-организации ‎жизни‏ ‎и‏ ‎деятельности‏ ‎конкретных ‎живых‏ ‎людей ‎—‏ ‎онтологического ‎зла‏ ‎нет.‏ ‎Как ‎и‏ ‎в ‎Советах ‎депутатов ‎— ‎от‏ ‎«рабоче-крестьянских» ‎до‏ ‎просто‏ ‎«народных». ‎Тут ‎у‏ ‎нас ‎есть‏ ‎даже ‎кое-какая ‎традиция ‎(не‏ ‎английская,‏ ‎конечно). ‎Вот‏ ‎только ‎современная‏ ‎всеобщая ‎демократия, ‎при ‎которой ‎идеология‏ ‎полностью‏ ‎социально ‎невидима,‏ ‎а ‎утопия‏ ‎превращается ‎в ‎светскую ‎веру, ‎имеет‏ ‎мало‏ ‎общего‏ ‎с ‎реальной‏ ‎демократией ‎как‏ ‎механизмом ‎баланса‏ ‎интересов‏ ‎в ‎реальных‏ ‎социальных ‎коллективах.

Светскую ‎веру ‎(она ‎же‏ ‎— ‎социальная‏ ‎массовая‏ ‎утопия) ‎мы ‎уже‏ ‎проходили ‎—‏ ‎в ‎виде ‎коммунизма. ‎Так‏ ‎что‏ ‎происходящее ‎нам‏ ‎что-то ‎очень‏ ‎напоминает. ‎Поэтому ‎русскому ‎невозможно ‎«продать»‏ ‎кандидата,‏ ‎как ‎учат‏ ‎нас ‎американские‏ ‎политтехнологи, ‎чтобы ‎избиратель ‎«заплатил» ‎своим‏ ‎голосом.‏ ‎Русский‏ ‎избиратель ‎—‏ ‎не ‎дурак.‏ ‎И ‎«впарить»‏ ‎ему‏ ‎мёртвого ‎осла‏ ‎уши, ‎неизвестно ‎откуда ‎и ‎как‏ ‎взявшегося ‎хапугу‏ ‎(вот‏ ‎она ‎где, ‎история!)‏ ‎невозможно. ‎И‏ ‎что ‎сделает ‎русский? ‎Да‏ ‎он‏ ‎лучше ‎сам‏ ‎продаст ‎свой‏ ‎голос ‎хоть ‎за ‎что-нибудь ‎осязаемое.‏ ‎Да-да,‏ ‎как ‎тот‏ ‎самый ‎ваучер‏ ‎(вот ‎тут ‎начинается ‎политтехнология ‎по-русски).‏ ‎И‏ ‎участвовать‏ ‎во ‎всеобщем‏ ‎обмане ‎в‏ ‎качестве ‎лоха‏ ‎не‏ ‎станет. ‎Он‏ ‎предпочел ‎бы ‎сам ‎обманывать ‎—‏ ‎раз ‎обманывают‏ ‎его.

Но‏ ‎в ‎принципе ‎разница‏ ‎между ‎русской‏ ‎и ‎американской ‎всеобщей ‎демократиями‏ ‎невелика.‏ ‎Американцы ‎рады‏ ‎обманываться, ‎а‏ ‎русских ‎обманывают ‎с ‎их ‎вынужденного‏ ‎согласия‏ ‎и ‎при‏ ‎их ‎соучастии.‏ ‎Исключение ‎составляют ‎как ‎раз ‎выборы‏ ‎президента‏ ‎Путина,‏ ‎поскольку ‎вот‏ ‎тут ‎включились‏ ‎механизмы ‎реального‏ ‎референдума‏ ‎по ‎поводу‏ ‎некоей ‎конкретноисторической ‎властной ‎реалии. ‎О‏ ‎ней ‎и‏ ‎пойдёт‏ ‎речь. ‎А ‎также‏ ‎о ‎том,‏ ‎может ‎ли ‎она ‎быть‏ ‎представлена‏ ‎идеологически, ‎зачем‏ ‎и ‎как,‏ ‎можно ‎ли ‎без ‎этого ‎обойтись,‏ ‎а‏ ‎если ‎нет,‏ ‎то ‎в‏ ‎чем, ‎собственно, ‎заключается ‎эта ‎идеология.

Революция‏ ‎Путина

Первое,‏ ‎что‏ ‎следует ‎зафиксировать:‏ ‎само ‎намерение‏ ‎президента ‎выдвинуть‏ ‎идеологию‏ ‎своего ‎правления‏ ‎— ‎или ‎наше ‎желание ‎её‏ ‎услышать, ‎или‏ ‎хотя‏ ‎бы ‎вычитать ‎между‏ ‎строк ‎Послания,‏ ‎выспросить ‎на ‎пресс-конференции ‎—‏ ‎само‏ ‎по ‎себе‏ ‎радикально ‎конфликтно‏ ‎по ‎отношению ‎к ‎типовому ‎устройству‏ ‎олигархической‏ ‎власти, ‎установленной‏ ‎и ‎в‏ ‎России. ‎

В ‎здравом ‎уме ‎и‏ ‎твёрдой‏ ‎памяти‏ ‎никогда ‎элита‏ ‎(даже ‎не‏ ‎правящий ‎класс,‏ ‎элита‏ ‎на ‎порядки‏ ‎уже ‎и ‎компактней) ‎не ‎станет‏ ‎рассказывать ‎всему‏ ‎остальному‏ ‎быдлу, ‎которым ‎она‏ ‎правит ‎через‏ ‎механизмы ‎всеобщей ‎демократии, ‎как‏ ‎устроена‏ ‎реальная ‎власть‏ ‎и ‎реальная‏ ‎деятельность ‎власти, ‎её ‎реальные ‎цели‏ ‎и‏ ‎интересы, ‎как‏ ‎реально ‎устроено‏ ‎правление. ‎Только ‎утопия, ‎утопия ‎и‏ ‎ещё‏ ‎раз‏ ‎утопия, ‎в‏ ‎которую ‎быдло‏ ‎обязано ‎верить.‏ ‎Только‏ ‎так.

Этот ‎принцип‏ ‎органично ‎связан ‎с ‎либеральным ‎требованием‏ ‎полностью ‎деидеологизировать‏ ‎государство.‏ ‎Государство ‎реально, ‎и‏ ‎утопия ‎к‏ ‎нему ‎«не ‎клеится», ‎только‏ ‎идеология.‏ ‎Государство ‎не‏ ‎только ‎реально,‏ ‎но ‎ещё ‎и ‎видимо ‎—‏ ‎в‏ ‎отличие ‎от‏ ‎олигархической ‎власти,‏ ‎которая ‎реальна, ‎но ‎всеми ‎силами‏ ‎стремится‏ ‎оставаться‏ ‎невидимой. ‎Государство,‏ ‎манифестирующее ‎идеологию,‏ ‎обнаруживало ‎бы‏ ‎и‏ ‎реальную ‎власть.‏ ‎Это ‎недопустимо, ‎да ‎и ‎не‏ ‎годится ‎олигархическая‏ ‎идеология‏ ‎для ‎публикации.

Так ‎что‏ ‎заявив ‎—‏ ‎или ‎намекнув ‎— ‎об‏ ‎идеологическом‏ ‎характере ‎своих‏ ‎тезисов, ‎президент,‏ ‎хочет ‎он ‎того ‎или ‎нет,‏ ‎начинает‏ ‎войну ‎против‏ ‎олигархического ‎правления,‏ ‎которое ‎у ‎нас ‎сосуществует ‎и‏ ‎сожительствует‏ ‎с‏ ‎правлением ‎президентским.‏ ‎Они, ‎как‏ ‎сиамские ‎близнецы,‏ ‎используют‏ ‎одни ‎и‏ ‎те ‎же ‎органы: ‎как ‎говорится,‏ ‎«один ‎пьёт‏ ‎—‏ ‎другой ‎хмелеет» ‎и‏ ‎так ‎далее.‏ ‎Такое ‎состояние ‎не ‎может‏ ‎быть‏ ‎стабильным, ‎оно‏ ‎сугубо ‎временное.

Тщательно‏ ‎скрываемая, ‎по ‎существу, ‎тайная ‎идеология‏ ‎олигархического‏ ‎правления ‎уже‏ ‎из-за ‎самого‏ ‎этого ‎статуса ‎глубоко ‎нечестна ‎и‏ ‎аморальна.‏ ‎Поэтому‏ ‎олигархическое ‎правление‏ ‎пытается ‎навязать‏ ‎утопическое ‎представление‏ ‎о‏ ‎том, ‎что‏ ‎мораль ‎(правда, ‎честность) ‎не ‎может‏ ‎и ‎не‏ ‎будет‏ ‎в ‎утопическом ‎будущем‏ ‎характеристикой ‎власти,‏ ‎что ‎закон ‎выше ‎морали.‏ ‎Системный‏ ‎приём ‎утопической‏ ‎манипуляции ‎в‏ ‎том ‎и ‎состоит, ‎чтобы ‎объявить‏ ‎нечто‏ ‎реально ‎существующее‏ ‎утопией, ‎и‏ ‎наоборот. ‎Если ‎белое ‎— ‎это‏ ‎чёрное,‏ ‎то‏ ‎чёрное ‎—‏ ‎это ‎белое.

В‏ ‎любом ‎обществе‏ ‎власть‏ ‎так ‎или‏ ‎иначе ‎формирует ‎закон, ‎меняет ‎его‏ ‎или ‎обходит,‏ ‎опираясь‏ ‎на ‎оставленные ‎в‏ ‎нем ‎зазоры.‏ ‎Поэтому ‎любая ‎власть ‎выше‏ ‎закона.‏ ‎Это ‎идеология.‏ ‎Обратное ‎—‏ ‎утопическое ‎представление. ‎Но ‎это ‎не‏ ‎значит,‏ ‎что ‎нет‏ ‎ничего ‎реального,‏ ‎«посюстороннего», ‎как ‎говорил ‎Маркс, ‎что‏ ‎выше‏ ‎власти.‏ ‎Мораль ‎и‏ ‎культура ‎вообще‏ ‎— ‎выше‏ ‎власти,‏ ‎позволяют ‎трансформировать‏ ‎власть. ‎В ‎этом ‎и ‎состоит‏ ‎история ‎и‏ ‎подлинное‏ ‎значение ‎так ‎называемых‏ ‎«ценностей».

О ‎неизбежности‏ ‎апелляции ‎к ‎«красному ‎проекту»

Идеология,‏ ‎которая‏ ‎манифестирует ‎себя,‏ ‎честная ‎и‏ ‎моральная ‎идеология, ‎которая ‎не ‎боится‏ ‎тех,‏ ‎кто ‎должен‏ ‎подчиняться, ‎дающая‏ ‎основания ‎власти ‎и ‎одновременно ‎достоверно‏ ‎предъявляющая‏ ‎каждому‏ ‎действительное ‎устройство‏ ‎этой ‎самой‏ ‎власти, ‎не‏ ‎оставляющая‏ ‎места ‎утопии,‏ ‎во ‎всяком ‎случае, ‎исторически ‎свёртывающая‏ ‎утопию, ‎сужающая‏ ‎пространство‏ ‎её ‎существования, ‎—‏ ‎это ‎страшная‏ ‎сила. ‎Собственно, ‎это ‎новая‏ ‎и‏ ‎ещё ‎не‏ ‎сложившаяся ‎в‏ ‎истории ‎сила.

Исторически ‎власть ‎сначала ‎основана‏ ‎на‏ ‎прямом ‎насилии‏ ‎и ‎военной‏ ‎функции. ‎Потом ‎на ‎нужде ‎и‏ ‎нищете‏ ‎—‏ ‎и ‎экономически‏ ‎принудительном ‎труде.‏ ‎По ‎мере‏ ‎создания‏ ‎сытого ‎социума‏ ‎— ‎на ‎заблуждениях ‎и ‎утопии‏ ‎для ‎потребителей.‏ ‎Власть,‏ ‎которая ‎не ‎скрывает‏ ‎своего ‎истинного‏ ‎лица, ‎которой ‎подчиняются ‎не‏ ‎из-за‏ ‎репрессий, ‎не‏ ‎из-за ‎нужды,‏ ‎не ‎из-за ‎светской ‎веры, ‎—‏ ‎это‏ ‎новый ‎шаг‏ ‎развития, ‎историческое‏ ‎будущее ‎человечества. ‎Которое, ‎возможно, ‎наступит‏ ‎—‏ ‎если‏ ‎мы ‎его‏ ‎создадим ‎своими‏ ‎усилиями.

Первым ‎таким‏ ‎усилием‏ ‎был ‎советский‏ ‎проект. ‎Или ‎красный ‎имперский, ‎как‏ ‎угодно, ‎—‏ ‎это‏ ‎синонимы. ‎Основания ‎власти‏ ‎предъявлены ‎всем.‏ ‎Войти ‎во ‎власть ‎может‏ ‎каждый.‏ ‎Но ‎нужно‏ ‎принять ‎её‏ ‎основания ‎и ‎заплатить ‎за ‎них‏ ‎жизнью.‏ ‎Принцип ‎неограниченной‏ ‎ответственности ‎обязателен.‏ ‎Власть ‎осуществляется ‎открыто ‎открытым ‎же‏ ‎политическим‏ ‎сословием,‏ ‎войти ‎в‏ ‎которое ‎может‏ ‎каждый, ‎хотя‏ ‎не‏ ‎каждый ‎захочет.

Советский‏ ‎проект ‎— ‎как ‎наш, ‎русский‏ ‎проект ‎—‏ ‎возникает‏ ‎как ‎трансформация, ‎перерождение‏ ‎и ‎отрицание‏ ‎заимствованного ‎западного ‎левого ‎проекта.‏ ‎Левый‏ ‎проект ‎—‏ ‎это ‎идея‏ ‎анархии, ‎идея ‎коммунизма, ‎идея ‎революции,‏ ‎идея‏ ‎уничтожения ‎государства.‏ ‎Своим ‎утопическим‏ ‎содержанием ‎он ‎мало ‎отличается ‎от‏ ‎либерального‏ ‎проекта.‏ ‎Они ‎близнецы-братья.‏ ‎Коммунистический ‎проект‏ ‎как ‎реальность‏ ‎не‏ ‎пережил ‎Гражданской‏ ‎войны ‎— ‎вместе ‎с ‎практической‏ ‎общностью ‎жён‏ ‎и‏ ‎имущества.

Красный ‎проект ‎есть‏ ‎последовательное ‎сворачивание‏ ‎левой, ‎революционной ‎практики ‎вместе‏ ‎с‏ ‎её ‎гигантской‏ ‎утопической ‎составляющей‏ ‎в ‎пользу ‎реального ‎социализма ‎и‏ ‎строительства‏ ‎народной ‎империи.‏ ‎Однако ‎избавиться‏ ‎от ‎светской ‎веры ‎красный ‎проект‏ ‎не‏ ‎смог.‏ ‎Что ‎его‏ ‎в ‎конечном‏ ‎счёте ‎и‏ ‎убило.

Тот,‏ ‎кто ‎ненавидит‏ ‎советскую ‎власть, ‎должен ‎ненавидеть ‎и‏ ‎Путина. ‎И‏ ‎на‏ ‎деле ‎так ‎оно‏ ‎и ‎есть.‏ ‎Перемирие ‎носит ‎вынужденный ‎характер.‏ ‎То,‏ ‎что ‎заведомо‏ ‎относится ‎в‏ ‎дискурсе ‎Путина ‎к ‎идеологии ‎по‏ ‎понятию,‏ ‎к ‎её‏ ‎ядру, ‎—‏ ‎принцип ‎единства ‎суверенитета ‎России ‎и‏ ‎её‏ ‎лидерства,‏ ‎то, ‎что‏ ‎является ‎публичным‏ ‎основанием ‎его‏ ‎личной‏ ‎власти, ‎—‏ ‎именно ‎это ‎ненавистно ‎олигархическому ‎правлению‏ ‎ровно ‎в‏ ‎той‏ ‎же ‎степени, ‎что‏ ‎и ‎существование‏ ‎СССР, ‎советской ‎империи ‎России.‏ ‎Антисоветизм‏ ‎и ‎русофобия‏ ‎— ‎одно‏ ‎и ‎то ‎же ‎явление.

Танцы ‎с‏ ‎волками

Находясь‏ ‎в ‎вынужденном‏ ‎компромиссе ‎с‏ ‎олигархическим ‎правлением, ‎президентское ‎правление ‎просто‏ ‎не‏ ‎может‏ ‎развернуть ‎идеологию‏ ‎полного ‎цикла‏ ‎государственного ‎строительства.‏ ‎Даже‏ ‎если ‎бы‏ ‎имело ‎её. ‎К ‎идеологическому ‎посылу‏ ‎щедро ‎добавлена‏ ‎утопическая‏ ‎мишура. ‎Для ‎скрытности‏ ‎спецоперации. ‎Но‏ ‎утопия ‎маскирует ‎неизбежно ‎не‏ ‎только‏ ‎тактику ‎правителя,‏ ‎но ‎и‏ ‎саму ‎идеологию ‎президентского ‎правления, ‎создаёт‏ ‎в‏ ‎ней ‎разрывы‏ ‎и ‎дырки.

Так‏ ‎что ‎дело ‎не ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎из‏ ‎нужного ‎и‏ ‎благого ‎в‏ ‎Послании ‎(и‏ ‎других‏ ‎текстах ‎Путина,‏ ‎на ‎которые ‎он ‎сам ‎ссылается)‏ ‎будет ‎сделано,‏ ‎а‏ ‎что ‎нет, ‎что‏ ‎«реализуемо», ‎а‏ ‎что ‎«нет». ‎Такой ‎вопрос‏ ‎вторичен‏ ‎и ‎имеет‏ ‎смысл ‎по‏ ‎отношению ‎уже ‎к ‎действительному ‎плану‏ ‎деятельности.‏ ‎Первый ‎же‏ ‎вопрос ‎совсем‏ ‎другого ‎рода: ‎что ‎у ‎Путина‏ ‎действительно‏ ‎есть‏ ‎в ‎плане‏ ‎идеологии, ‎а‏ ‎чего ‎нет,‏ ‎и‏ ‎какова ‎его‏ ‎собственная ‎техническая ‎утопия. ‎В ‎чём‏ ‎Путин ‎вынужден‏ ‎идти‏ ‎на ‎утопические ‎уступки‏ ‎олигархическому ‎правлению‏ ‎— ‎и ‎что ‎мы‏ ‎увидим,‏ ‎если ‎удалить‏ ‎эти ‎слои‏ ‎неправды. ‎И ‎когда ‎этот ‎противоестественный‏ ‎союз‏ ‎лопнет, ‎не‏ ‎выдержав ‎противоречий.‏ ‎Поскольку ‎утопия ‎эта ‎— ‎не‏ ‎от‏ ‎той‏ ‎идеологии. ‎Вообще‏ ‎идеология ‎—‏ ‎не ‎план‏ ‎и‏ ‎не ‎обещание.‏ ‎Все ‎это ‎уже ‎«нижележащие», ‎подчинённые‏ ‎слои ‎мышления‏ ‎и‏ ‎деятельности. ‎Идеология, ‎тем‏ ‎более ‎ещё‏ ‎пока ‎«недосозданная» ‎историей ‎публичная‏ ‎идеология‏ ‎власти, ‎за‏ ‎которую ‎мы‏ ‎и ‎уважаем ‎Путина, ‎выражает ‎уже‏ ‎действующую‏ ‎волю, ‎формирующую‏ ‎и ‎трансформирующую‏ ‎власть. ‎Обещаниям ‎и ‎надеждам, ‎равно‏ ‎как‏ ‎и‏ ‎ожиданиям, ‎тут‏ ‎не ‎место.

Идеология‏ ‎суверенитета ‎у‏ ‎Путина‏ ‎есть. ‎Поскольку‏ ‎есть ‎деятельность ‎по ‎его ‎защите.‏ ‎Идеологии ‎лидерства‏ ‎пока‏ ‎нет, ‎поскольку ‎она‏ ‎невозможна ‎без‏ ‎идеологии ‎экономического ‎развития ‎и‏ ‎создания‏ ‎нового ‎жизненного‏ ‎уклада. ‎И‏ ‎здесь ‎проходит ‎невидимая ‎и ‎хорошо‏ ‎укреплённая‏ ‎линия ‎олигархической‏ ‎обороны.

Путин ‎в‏ ‎собственном ‎посыле ‎вынужден ‎довольствоваться ‎пока‏ ‎собственной‏ ‎утопией‏ ‎лидерства, ‎апеллируя‏ ‎к ‎хорошо‏ ‎известным ‎абстракциям‏ ‎прогресса,‏ ‎которые ‎обещают‏ ‎лидерство ‎в ‎обмен ‎на ‎что-то‏ ‎«новое», ‎«эффективное»,‏ ‎«научное»,‏ ‎«технологичное». ‎Естественно, ‎что‏ ‎утопия ‎не‏ ‎отвечает ‎на ‎вопрос, ‎откуда‏ ‎всё‏ ‎это ‎возьмётся,‏ ‎сколько ‎будет‏ ‎стоить, ‎кто ‎нам ‎это ‎позволит.‏ ‎Не‏ ‎потому, ‎что‏ ‎ответа ‎нет,‏ ‎что ‎это ‎проблема, ‎а ‎потому‏ ‎что‏ ‎отвечать‏ ‎нельзя ‎—‏ ‎нет ‎соответствующей‏ ‎деятельности. ‎Идеология‏ ‎лидерства‏ ‎возможна, ‎но‏ ‎это ‎революция ‎для ‎сложившегося ‎распределения‏ ‎власти. ‎Появление‏ ‎экономической‏ ‎и ‎подлинно ‎лидерской‏ ‎идеологии ‎у‏ ‎Путина ‎недопустимо ‎для ‎олигархического‏ ‎правления.

Миф‏ ‎о ‎капитале:‏ ‎«…лёг ‎у‏ ‎истории ‎на ‎пути»

Нет ‎у ‎нас‏ ‎экономической‏ ‎деятельности, ‎направленной‏ ‎на ‎лидерство,‏ ‎— ‎по ‎политическим ‎причинам. ‎Причём‏ ‎внешние‏ ‎причины‏ ‎в ‎этом‏ ‎вопросе ‎смыкаются‏ ‎с ‎внутренними.‏ ‎Поскольку‏ ‎мир ‎мы‏ ‎пока ‎не ‎грабим: ‎и ‎не‏ ‎дают, ‎и‏ ‎не‏ ‎в ‎традициях ‎это‏ ‎как-то. ‎А‏ ‎экономика ‎при ‎этом ‎обязана‏ ‎генерировать‏ ‎появление ‎новых‏ ‎олигархов. ‎Так‏ ‎что ‎длинные ‎инвестиции ‎с ‎рисками‏ ‎реальной‏ ‎деятельности, ‎да‏ ‎ещё ‎и‏ ‎с ‎распределением ‎реальной ‎отдачи ‎между‏ ‎широкими‏ ‎слоями‏ ‎населения, ‎которые‏ ‎в ‎эту‏ ‎деятельность ‎должны‏ ‎быть‏ ‎вовлечены, ‎просто‏ ‎не ‎позволят ‎получать ‎олигархические ‎сверхдоходы‏ ‎от ‎экономики.

Поэтому‏ ‎такие‏ ‎инвестиции ‎в ‎инфраструктуру‏ ‎и ‎новый‏ ‎производственный ‎капитал, ‎создающие ‎жизненные‏ ‎условия‏ ‎для ‎растущего‏ ‎населения, ‎то‏ ‎есть ‎собственно ‎национальное ‎накопление, ‎просто‏ ‎невозможны‏ ‎при ‎олигархическом‏ ‎правлении. ‎Как‏ ‎говорил ‎герой ‎О'Генри, ‎«Боливар ‎не‏ ‎вынесет‏ ‎двоих».‏ ‎И ‎не‏ ‎важно, ‎будут‏ ‎ли ‎эти‏ ‎инвестиции‏ ‎государственными, ‎частными‏ ‎или ‎в ‎частно-государственном ‎партнёрстве. ‎Или‏ ‎в ‎государственно-частном.‏ ‎Это‏ ‎вопрос ‎уже ‎управленческий,‏ ‎а ‎не‏ ‎политический. ‎Всё ‎будут ‎решать‏ ‎реальные‏ ‎отношения ‎власти,‏ ‎их ‎содержание,‏ ‎а ‎не ‎форма ‎осуществления.

Где ‎остановилось‏ ‎хозяйственное‏ ‎(инвестиционное) ‎развитие‏ ‎СССР, ‎чего‏ ‎советское ‎государство ‎не ‎сделало ‎такого,‏ ‎что‏ ‎вывело‏ ‎бы ‎людей‏ ‎на ‎улицы,‏ ‎чтобы ‎защитить‏ ‎его‏ ‎как ‎единственно‏ ‎пригодное ‎место ‎своей ‎жизни? ‎Какие‏ ‎программы ‎(теперь‏ ‎их‏ ‎называют ‎«дорожными ‎картами»)‏ ‎он ‎не‏ ‎реализовал? ‎Если ‎отбросить ‎конъюнктуру‏ ‎рухнувших‏ ‎цен ‎на‏ ‎нефть ‎и‏ ‎военно-мобилизационную ‎нагрузку ‎как ‎факторы ‎сдерживания,‏ ‎чего‏ ‎не ‎смог‏ ‎СССР ‎сделать‏ ‎структурно, ‎пусть ‎и ‎дефицитно? ‎По‏ ‎большому‏ ‎счёту‏ ‎это ‎две‏ ‎программы: ‎продовольственная‏ ‎и ‎жилищная.‏ ‎Возможно,‏ ‎что ‎следует‏ ‎двигаться ‎с ‎того ‎места, ‎где‏ ‎мы ‎остановились‏ ‎в‏ ‎«прошлый ‎раз». ‎Возможно,‏ ‎к ‎этому‏ ‎нужно ‎добавить ‎лекарственную ‎программу,‏ ‎восстановление‏ ‎изношенных ‎городских‏ ‎коммуникаций ‎и‏ ‎других ‎старых ‎технологических ‎инфраструктур. ‎Если‏ ‎мы‏ ‎и ‎вправду‏ ‎собираемся ‎строить‏ ‎дороги, ‎то ‎необходим ‎и ‎свой‏ ‎автопром‏ ‎полного‏ ‎цикла. ‎Управленческих‏ ‎проблем ‎здесь‏ ‎нет, ‎только‏ ‎задачи‏ ‎— ‎то,‏ ‎что ‎в ‎принципе ‎имеет ‎решение.

А‏ ‎вот ‎политическая‏ ‎проблема‏ ‎есть. ‎Сегодня ‎наша‏ ‎экономика ‎системно‏ ‎настроена ‎на ‎выживание ‎только‏ ‎сверхприбыльных‏ ‎предприятий. ‎Которые‏ ‎к ‎тому‏ ‎же ‎находятся ‎в ‎частных ‎руках.‏ ‎Эти‏ ‎предприятия ‎черпают‏ ‎свою ‎сверхприбыль‏ ‎из ‎национального ‎хозяйственного ‎тела, ‎которое‏ ‎неизбежно‏ ‎худеет.‏ ‎Успех ‎отдельных‏ ‎предприятий ‎вовсе‏ ‎не ‎равен‏ ‎успеху‏ ‎страны, ‎тем‏ ‎более ‎не ‎означает ‎её ‎лидерства.‏ ‎Может ‎получиться‏ ‎как‏ ‎раз ‎наоборот ‎—‏ ‎двадцать ‎успешных‏ ‎предприятий ‎угробят ‎страну ‎в‏ ‎целом.‏ ‎И ‎будут‏ ‎себя ‎комфортно‏ ‎чувствовать ‎в ‎новом ‎глобальном ‎мире‏ ‎без‏ ‎России.

Да, ‎чтобы‏ ‎развить ‎любую‏ ‎хозяйственно ‎значимую ‎деятельность, ‎нужно ‎сконцентрировать‏ ‎ресурсы.‏ ‎Эта‏ ‎функция ‎у‏ ‎нас ‎теперь‏ ‎поручена ‎капиталу,‏ ‎раньше‏ ‎её ‎выполняло‏ ‎государство. ‎Эффективнее ‎ли ‎это? ‎Допустим.‏ ‎Однако ‎чтобы‏ ‎после‏ ‎акта ‎развития ‎(если‏ ‎это ‎вообще‏ ‎был ‎он, ‎а ‎не‏ ‎банальное‏ ‎присвоение ‎ресурсов)‏ ‎обеспечить ‎воспроизводство‏ ‎деятельности, ‎необходимо ‎распределить ‎эффект, ‎вновь‏ ‎созданные‏ ‎ресурсы. ‎Эту‏ ‎функцию ‎капитал‏ ‎сам ‎исполнять ‎не ‎способен, ‎а‏ ‎олигархический‏ ‎не‏ ‎будет ‎способен‏ ‎в ‎принципе.

Капитал‏ ‎как ‎способ‏ ‎концентрации‏ ‎ресурсов ‎должен‏ ‎быть ‎уравновешен ‎не ‎менее ‎мощными‏ ‎механизмами ‎распределения‏ ‎и‏ ‎вовлечения ‎в ‎деятельность.‏ ‎Об ‎этом‏ ‎пока ‎нет ‎и ‎речи.‏ ‎Утопические‏ ‎рассуждения ‎о‏ ‎«социальной ‎ответственности‏ ‎бизнеса» ‎не ‎в ‎счёт. ‎Распределяться‏ ‎должны‏ ‎не ‎только‏ ‎материальные, ‎потребительские‏ ‎блага, ‎но ‎и ‎деятельность. ‎А‏ ‎капитал‏ ‎целенаправленно‏ ‎формирует ‎членов‏ ‎социальной ‎распределительной‏ ‎системы ‎как‏ ‎иждивенцев.‏ ‎Иначе ‎он‏ ‎не ‎может. ‎Он ‎не ‎может‏ ‎допустить ‎деятельного‏ ‎соучастия‏ ‎этих ‎массовых ‎социальных‏ ‎агентов ‎в‏ ‎своей ‎деятельности ‎— ‎тогда‏ ‎бы‏ ‎он ‎стал‏ ‎зависеть ‎от‏ ‎них. ‎Поэтому ‎схема ‎конвейера ‎(тейлоровского‏ ‎расщепления‏ ‎труда ‎на‏ ‎элементарные ‎операции)‏ ‎остаётся ‎главным ‎принципом ‎отношения ‎капитала‏ ‎к‏ ‎труду,‏ ‎способом ‎его‏ ‎властного ‎контроля‏ ‎и ‎снижения‏ ‎его‏ ‎стоимости.

Как ‎справедливо‏ ‎указал ‎Джованни ‎Арриги, ‎ссылаясь ‎на‏ ‎Адама ‎Смита,‏ ‎для‏ ‎страны ‎в ‎целом‏ ‎к ‎росту‏ ‎богатства ‎народа ‎ведёт ‎развитие‏ ‎специализации‏ ‎деятельности ‎самих‏ ‎предприятий, ‎но‏ ‎не ‎человеческого ‎труда ‎внутри ‎них.‏ ‎Специализированный‏ ‎рабочий, ‎доведённый‏ ‎в ‎пределе‏ ‎до ‎абсолютно ‎заменимого ‎исполнителя ‎одной‏ ‎операции,‏ ‎—‏ ‎это ‎моральный‏ ‎и ‎социальный‏ ‎урод, ‎не‏ ‎заслуживающий‏ ‎того, ‎чтобы‏ ‎ему ‎платили. ‎Капитал ‎склонен ‎развивать‏ ‎деятельность ‎за‏ ‎счёт‏ ‎деградации ‎труда, ‎чтобы‏ ‎исключить ‎необходимость‏ ‎распределения. ‎

Как ‎же ‎быть‏ ‎при‏ ‎этом ‎с‏ ‎инвестициями ‎в‏ ‎человека? ‎Ведь ‎они ‎— ‎вовсе‏ ‎не‏ ‎утопия, ‎а‏ ‎крайне ‎необходимая‏ ‎для ‎реального ‎лидерства ‎политика. ‎Как‏ ‎мы‏ ‎собираемся‏ ‎развивать ‎труд,‏ ‎а ‎не‏ ‎только ‎капитал,‏ ‎чтобы‏ ‎совершить ‎экономический‏ ‎и ‎хозяйственный ‎скачок? ‎Нет ‎ответа.‏ ‎Ответ ‎не‏ ‎будет‏ ‎найден, ‎пока ‎мы‏ ‎не ‎признаем,‏ ‎что ‎рыночная ‎экономика ‎может‏ ‎быть‏ ‎и ‎некапиталистической,‏ ‎то ‎есть‏ ‎не ‎подчинённой ‎как ‎основной ‎цели‏ ‎самовозрастанию‏ ‎капитала, ‎а‏ ‎подчинённой ‎процессу‏ ‎долговременного ‎накопления ‎жизненных ‎и ‎деятельностных‏ ‎условий‏ ‎и‏ ‎инфраструктур, ‎то‏ ‎есть ‎развитию‏ ‎территории. ‎

Именно‏ ‎противоречие‏ ‎между ‎реальным‏ ‎накоплением ‎как ‎основным ‎хозяйственным ‎процессом‏ ‎и ‎самовозрастанием‏ ‎капитала‏ ‎— ‎фикцией, ‎которая‏ ‎пытается ‎подменить‏ ‎собой ‎реальность ‎накопления, ‎—‏ ‎лежит‏ ‎в ‎основе‏ ‎глобального ‎кризиса.‏ ‎Это ‎противоречие ‎неразрешимо, ‎пока ‎мы‏ ‎станем‏ ‎рассматривать ‎(и‏ ‎создавать) ‎капитал‏ ‎исключительно ‎как ‎инструмент ‎социальной ‎инженерии.‏ ‎Но‏ ‎это‏ ‎будет ‎уже‏ ‎не ‎капитализм.‏ ‎Но ‎разве‏ ‎идеологический‏ ‎капитализм-лидер ‎ещё‏ ‎жив? ‎Разве ‎всё ‎ещё ‎побеждает‏ ‎сильнейший ‎капитал,‏ ‎а‏ ‎проигравшие ‎подвергаются ‎безжалостному‏ ‎банкротству? ‎Как-то‏ ‎не ‎очень ‎убедительно ‎это‏ ‎звучит‏ ‎на ‎фоне‏ ‎североамериканской ‎и‏ ‎европейской ‎эмиссий, ‎общемировой ‎финансовой ‎пирамиды,‏ ‎национализации‏ ‎проторговавшихся ‎банков…

Все‏ ‎заклинания ‎об‏ ‎экономическом ‎росте ‎ничего ‎не ‎дают‏ ‎для‏ ‎разрешения‏ ‎этого ‎противоречия.‏ ‎В ‎основе‏ ‎концепции ‎экономического‏ ‎роста‏ ‎лежит ‎идея‏ ‎создания ‎фиктивных ‎потребительских ‎циклов ‎(а‏ ‎значит, ‎и‏ ‎фиктивных,‏ ‎сверхизбыточных ‎финансов). ‎Либо‏ ‎за ‎счёт‏ ‎сокращения ‎их ‎цикла ‎во‏ ‎времени‏ ‎(у ‎предметов‏ ‎сознательно ‎сокращается‏ ‎срок ‎службы ‎на ‎порядок), ‎либо‏ ‎путём‏ ‎создания ‎предметов,‏ ‎без ‎которых‏ ‎вполне ‎можно ‎обойтись ‎(например, ‎таких,‏ ‎которые‏ ‎«тают‏ ‎во ‎рту,‏ ‎а ‎не‏ ‎в ‎руках»,‏ ‎при‏ ‎всех ‎симпатиях‏ ‎к ‎этим ‎братишкам ‎из ‎рекламы).‏ ‎Кроме ‎того,‏ ‎в‏ ‎экономический ‎рост ‎входит‏ ‎всевозможный ‎навязчивый‏ ‎и ‎дорогостоящий ‎сервис, ‎вообще‏ ‎не‏ ‎оставляющий ‎после‏ ‎себя ‎материального‏ ‎следа.

В ‎любом ‎случае ‎интенсификация ‎и‏ ‎мультипликация‏ ‎потребления, ‎даже‏ ‎если ‎исключить‏ ‎его ‎фиктивную ‎и ‎нерациональную ‎составляющую,‏ ‎никак‏ ‎не‏ ‎организуют ‎накопление.‏ ‎В ‎целом‏ ‎фиктивный ‎объём‏ ‎валового‏ ‎национального ‎продукта‏ ‎нужен, ‎чтобы ‎изъять ‎фиктивную ‎же‏ ‎денежную ‎массу,‏ ‎свободную‏ ‎от ‎ограничения ‎каким-либо‏ ‎эквивалентом ‎(от‏ ‎обеспечения), ‎и ‎передать ‎её‏ ‎в‏ ‎точки ‎концентрации‏ ‎— ‎олигархическому‏ ‎правлению. ‎Идея ‎экономического ‎роста ‎—‏ ‎это‏ ‎та ‎же‏ ‎идея ‎самовозрастания‏ ‎капитала, ‎когда ‎вся ‎национальная ‎экономика‏ ‎объявляется‏ ‎капиталом.‏ ‎Нетрудно ‎догадаться,‏ ‎кто ‎его‏ ‎политически ‎представляет:‏ ‎сверхкрупные‏ ‎собственники.

Задание ‎на‏ ‎сегодня

Здесь ‎мы ‎можем ‎остановиться. ‎Безусловно,‏ ‎у ‎Путина‏ ‎есть‏ ‎экономические ‎«задумки». ‎И‏ ‎даже ‎заделы:‏ ‎«Северный» ‎и ‎«Южный» ‎потоки‏ ‎—‏ ‎это ‎реальность‏ ‎накопления. ‎Возможно,‏ ‎ею ‎станет ‎осуществляемый ‎проект ‎Сочи.‏ ‎Однако‏ ‎в ‎целом‏ ‎экономической ‎власти‏ ‎у ‎Путина ‎пока ‎нет. ‎И‏ ‎соответственно,‏ ‎нет‏ ‎пока ‎экономической‏ ‎идеологии. ‎Её‏ ‎место ‎в‏ ‎общественном‏ ‎сознании ‎вопреки‏ ‎собственной ‎путинской ‎утопии ‎лидерства ‎занято‏ ‎политически ‎чуждой‏ ‎Путину‏ ‎утопией ‎приватизации ‎(экономической‏ ‎самодостаточности ‎собственности),‏ ‎принадлежащей ‎олигархическому ‎правлению. ‎Что‏ ‎соответствует‏ ‎логике ‎компромисса‏ ‎при ‎неизбежном‏ ‎сожительстве.

Компромисс ‎власти ‎воплощён ‎и ‎в‏ ‎структуре‏ ‎пресловутого ‎«тандема»,‏ ‎и ‎в‏ ‎непростых, ‎но ‎неизбежных ‎отношениях ‎разотождествления‏ ‎Путина‏ ‎с‏ ‎«Единой ‎Россией».‏ ‎В ‎плане‏ ‎идеологической ‎оценки‏ ‎легальный‏ ‎процесс ‎в‏ ‎отношении ‎Министерства ‎обороны ‎имеет ‎принципиальное‏ ‎отношение ‎не‏ ‎как‏ ‎«борьба» ‎с ‎мифической‏ ‎коррупцией, ‎а‏ ‎как ‎шаг ‎в ‎направлении‏ ‎установления‏ ‎экономической ‎власти.‏ ‎Логично, ‎что‏ ‎он ‎происходит ‎в ‎сфере ‎собственных‏ ‎полномочий‏ ‎президента. ‎Правильно‏ ‎было ‎бы‏ ‎сначала ‎разобраться ‎со ‎своими. ‎И‏ ‎параллельно‏ ‎замещать‏ ‎представление ‎об‏ ‎экономических ‎чудесах‏ ‎«от ‎собственности»‏ ‎осмысленными‏ ‎представлениями ‎о‏ ‎необходимости ‎и ‎реальных ‎механизмах ‎лидерства,‏ ‎пусть ‎и‏ ‎с‏ ‎отложенной ‎системной ‎реализацией,‏ ‎но ‎охраняемыми‏ ‎пилотными ‎проектами ‎Сейчас ‎фундаменталистское‏ ‎требование‏ ‎либералов ‎удалить‏ ‎государство ‎из‏ ‎экономики ‎полностью ‎выполнено. ‎Да, ‎сохраняется‏ ‎государственный‏ ‎контроль ‎за‏ ‎добычей ‎сырья.‏ ‎Любопытно, ‎что ‎это ‎положение ‎дел‏ ‎и‏ ‎принято‏ ‎называть ‎зловещим‏ ‎термином ‎«сырьевая‏ ‎экономика». ‎Она‏ ‎ужасна,‏ ‎она ‎опасна,‏ ‎но ‎она ‎единственная, ‎которая ‎есть,‏ ‎ею ‎мы‏ ‎и‏ ‎живы. ‎При ‎этом‏ ‎доходы ‎от‏ ‎неё ‎государству ‎использовать ‎запрещено,‏ ‎они‏ ‎«стерилизуются» ‎и‏ ‎отдаются ‎в‏ ‎безнадёжные ‎«взаймы» ‎гегемону. ‎Что ‎же,‏ ‎вот‏ ‎пусть ‎либеральное‏ ‎правительство ‎и‏ ‎напоит, ‎и ‎накормит, ‎и ‎пенсию‏ ‎заплатит,‏ ‎ведь‏ ‎у ‎него‏ ‎всё ‎для‏ ‎этого ‎есть.‏ ‎С‏ ‎пенсией, ‎правда,‏ ‎уже ‎получилось ‎как-то ‎нехорошо…

Сложившийся ‎вариант‏ ‎соотношения ‎верховной‏ ‎власти‏ ‎и ‎правительства ‎немножко‏ ‎украинский, ‎в‏ ‎духе ‎раннего ‎Кучмы, ‎но,‏ ‎видимо,‏ ‎неизбежный. ‎Подождём,‏ ‎пока ‎джентльмены‏ ‎навернутся, ‎ведь ‎в ‎такой ‎экономике‏ ‎ничего‏ ‎не ‎рождается‏ ‎без ‎мощной‏ ‎накачки ‎ресурсами ‎извне. ‎А ‎мы‏ ‎пока‏ ‎сами‏ ‎— ‎завтрак‏ ‎туриста. ‎Надеюсь,‏ ‎что ‎у‏ ‎нас‏ ‎есть ‎не‏ ‎только ‎тактика, ‎но ‎и ‎стратегия.‏ ‎Что ‎мы‏ ‎сумеем‏ ‎сделать ‎олигархическое ‎правление‏ ‎явным ‎и‏ ‎тем ‎самым ‎доступным ‎политическому‏ ‎воздействию.‏ ‎Однако ‎надо‏ ‎отдавать ‎себе‏ ‎отчёт, ‎что ‎это ‎ставка ‎на‏ ‎углубление‏ ‎кризиса. ‎Политические‏ ‎риски ‎в‏ ‎этом ‎случае ‎возрастают.

***

О ‎сегодняшнем ‎состоянии‏ ‎идейного‏ ‎капитала‏ ‎российской ‎власти‏ ‎– ‎заметки‏ ‎Андрея ‎Сорокина‏ ‎для‏ ‎постоянных ‎подписчиков‏ ‎«Однако»:

13 января ‎2021 ‎г: ‎Обнуление ‎суммы:‏ ‎об ‎идеологическом‏ ‎разнообразии‏ ‎в ‎России

12 марта ‎2021‏ ‎г: ‎Трансфер‏ ‎смыслов: ‎об ‎источниках ‎и‏ ‎составных‏ ‎частях ‎государственной‏ ‎идеологии