Главред The Moscow Post Алексей Козлов: быть журналистом — кайф. Почувствовав его хоть раз, заболеваешь и не хочешь останавливаться!
Алексей Козлов — человек разносторонний: сперва — пишущий журналист, потом — главный редактор им же основанного издания The Moscow Post, и ещё — продолжатель традиций русского рока во главе собственной группы «Небоходы» (которая как раз готовит новый альбом).
Легко ли современному «труженику пера» обходиться без офиса-редакции? Какая часть трафика нынешних СМИ приходится на мобильные устройства? Что делать, если с твоей газетой кто-то начинает судиться?
Об этом — в моей большой беседе ? с Алексеем Козловым.
ПРИМЕЧАНИЕ. Перед вами первое интервью, которое я взял не как журналист, а как медиа-исследователь — приглашённый преподаватель Школы искусств и гуманитарных наук ДВФУ. Из итогового варианта удалено примерно 5% реплик, где мы обсуждали конфликты The Moscow Post с теми или иными физическими либо юридическими лицами — поскольку это лишь привело бы к неуместной политизации моего учебного процесса и, с другой стороны, ничего не добавило бы к его главной задаче — обсуждению теории и практики интернет-журналистики.
О ДИСТАНТЕ
— Алексей, вот мне кажется, что пандемия ковида стала настоящим подарком для журналистов. Журналисты мечтали не ходить на работу — и это произошло.
— Ну, во-первых, пандемия, насколько я понимаю, прекратилась. Александр Григорьевич Лукашенко хорошо сказал: «Пришёл Путин и отменил пандемию». Во-вторых, часто журналистика — это когда надо куда-то съездить и получить информацию; в этом смысле пандемия, конечно, ни для какого журналиста подарком не является. Потому что в пандемию у него отсутствует сама возможность куда-то съездить. А вот чтобы сесть и спокойно написать текст, когда тебе никто не выносит мозг, — то вот это подарок.
— Где удобней писать: в офисе, в библиотеке, в кафе? Или вот многие дома пишут?
— Когда я стал журналистом, компьютеры только вводились. Я ехал в метро, писал тексты на бумажках: знаете, не на блокноте там, а на листах бумаги. Я приезжал в редакцию и отдавал их девушке-стенографистке, которая сидела за компьютером, и она уже это всё вносила. Я застал этот чудный период, никогда не забуду. Я на Планерной жил в Москве, офис был на улице 25-ого Октября (нынешняя Никольская), и когда ехал в метро — дописывал, если что-то не успел, или когда пришла мысль какая-то.
— В Черногории, где вы живёте, метро нет, — так уже не попишешь.
— Вы знаете, я честно скажу, сейчас мало уже пишу, просто физически нет на это времени, хотя очень хочется.
— То есть «легализация удалёнки для всей редакции» после коронавируса — это вам никак не мешает?
– Никак не мешает, абсолютно. И что значит «легализация удалёнки»? Она была в нашей редакции The Moscow Post легальной изначально. Да, у нас есть официальный адрес в Петербурге, официальный телефон, по которому можно в любой момент набрать и получить все 33 удовольствия. Другое дело, те журналисты, которые у нас работают, быть в редакции физически не могут: один во Владивостоке, другой в Новосибирске, третий ещё где-то. Они же не будут ездить из Новосибирска в Москву в редакцию.
— Ещё многие медийщики мечтают куда-то переехать — ну, молодежь она такая, без якоря. Говорят: «Хочу в Сочи, в Черногорию, в Египет — даже не важно куда, лишь бы тепло». Я говорю им: будет мешать жара — или придётся тратить $1000 на оплату электричества для кондиционеров в доме… А вы бы им что ответили?
— Не знаю. Главное — профессия. Журналист — он не должен быть привязан к месту какому-нибудь. Если живешь, условно, в Улан-Удэ — говоришь: «Алексей Львович, у меня есть тема очень хорошая, её надо раскрутить, съездить в Москву и Урюпинск, еще куда-то». Я отвечаю: «Езжай, редакция выделит на это средства, не вопрос. Гарантируешь, что тему вытащишь — получи деньги и езжай в командировку».
— Вы это применяете и к себе?
— Я в первую очередь спрашиваю с себя, а потом и других людей, но точно так же спрашиваю с себя.
— Должен ли журналист со временем уходить на покой — или сохранять профессиональную активность до преклонных лет, как, например, В.В. Познер?
— Это личный вопрос каждого на самом деле. Допустим, я вот сижу, и у меня просто нет времени что-то написать. А вот приходит года два-три назад письмо интересное, из одной из фирм, про которую мы написали не очень хорошо — то есть правду. И там заочно была подпись бывшего вице-губернатора, который работал на эту фирму, с очень нелицеприятными словами о нашей редакции, с оскорблениями по национальному признаку. Я сел и лично написал публичный ответ о том, что при приёме на работу я не смотрю на национальность человека, а по поводу наличия образования — у нас все журналисты, к счастью или к сожалению, в последнее время исключительно с высшим журналистским образованием. Так просто сложилось: ты садишься и пишешь, потому что не можешь не написать. Или возьмите пример Юлиуса Фучика — «Репортаж с петлёй на шее». Несмотря ни на что, человек всё равно пишет. Он выполняет свой профессиональный долг. Потому что быть журналистом — кайф. Почувствовав его хоть раз, заболеваешь и не хочешь останавливаться.
— А вот всё-таки это зависит от того места, где вы пишите: допустим, когда в Черногории — у вас одно чувство кайфа, а когда вы пишете в Сербии — то другое…
— Я вам уже сказал: сейчас я лично пишу раз в полгода от силы, когда меня перебьёт; а перебивает меня тогда, когда затрагивают мою редакцию.
— То есть раньше, когда вы писали часто, то могли писать где угодно.
— Да, конечно. Но сейчас я пишу, когда меня задевает — а задевает меня, если где-то нападают на журналистов. У нашей редакции очень жёсткая позиция: если мы слышим о том, что унижают или обижают нашего коллегу (не важно, федеральное издание или районная газета) — мы сразу пишем материал в защиту.
ПРО «ТЕЛЕГУ» И ПРО ЧЕРНОГОРИЮ
— Вопрос про Телеграм. Сейчас многие журналисты считают его основной площадкой. Например, у «Мэша» и «Ридовки» сайтов, в старом смысле, нет. Они живут в основном Телеграме — и живут неплохо. А вы?
— Смотрите, есть такой Телеграм-канал — The Moscow Post. Он к нам не имеет отношения. Он создан нашими читателями, то есть фанатами. Они у меня просили разрешения — дать им «площадку поклонников». Ради Бога. Но им было очень четко сказано: пока вы не начнёте наносить какой-то вред государству под названием Россия — я не против. Как только это случится, я вас всех прикрою. У меня есть права на товарный знак The Moscow Post, я могу в любой момент вас закрыть.
— Ну вообще в Телеграме достаточно сложно закрыть какой-то канал.
— Мы СМИ, у нас есть свидетельство регистрации СМИ. В свидетельстве записано, что именно мы выходим под доменом http://moscow-post.su, значит, мы должны выполнять все взятые на себя обязательства. А если мы официально зарегистрированное СМИ, то мы соглашаемся с теми правилами, которые диктует нам государство. Всё очень просто на самом деле. Мы не подпольная лавочка. Вот если ты хочешь создать подпольную лавочку, ради бога — иди в Телеграм, сайты делай какие-то, ещё что-то. Но то, что мы как зарегистрированное СМИ отвечаем за всё, что пишем — это так.
— А если продолжить про Телеграм, у меня сложилось мнение, что в Сербии и Черногории он как контент-платформа абсолютно не популярен, это так?
— Не смотрю местные Телеграм-каналы.
— А газеты читаете?
— Когда приехал, просто как профессионал я их просмотрел. Ну, знаете, как у журналистов: куда бы ни прибыл, сразу изучаешь местную прессу.
— У меня тоже такая привычка есть.
— Чтобы просто посмотреть, как ознакомление. Ну, ознакомился — хорошо, конечно, люди работают. Но поскольку, моя аудитория такая же, как и у вас, — граждане России, — то…
— Я к тому, что «какое-то локальное медиа там про местную повестку открыть» — у вас не было идеи?
— Нет, ничего в таком смысле. Я уже много раз говорил — и давайте ещё раз повторю, чтобы это понятно было. Я живу в Черногории только в силу состояния здоровья — это первое. Второе: с формальной точки зрения я вообще здесь не живу — поскольку нахожусь в этой стране временно. Временно, подчёркиваю. Это зафиксировано посольством РФ и властями Черногории. Я гражданин России, в силу здоровья временно тут пребывающий.
— После известных событий наша политбратия в эту страну тоже потянулась.
— Я здесь ни с кем не общаюсь.
— И слава богу.
— Во-первых, у меня времени нет, во-вторых, вот честно вам скажу: вся эта либеральная повестка — условно либеральная опять же, ведь их либералами назвать никак нельзя, — меня не устраивает. Либерализм предусматривает свободу высказывания мнения для всех, а если какие-то господа — это, уж простите либерасты, считающие только своё мнение правильным, а другое им не интересно, — то какая же это демократия.
— Я понял, в качестве гида по Черногории вас использовать бессмысленно.
— Да, бессмысленно. Даже когда мои друзья приезжают и предлагают пройтись по достопримечательностям, — я прошу своих помощников показать.
О ФЕМИДЕ И КРЫШЕ
— В судебной картотеке есть против вашего СМИ несколько дел, некоторые из них, по-моему, продолжаются. Что делать, если против твоей редакции начался процесс?
— Я, скорее, сейчас могу нашего журналиста подключить, она ответит вам на вопрос — она ходит на суды…
[Подключается сотрудница The Moscow Post — НАДЕЖДА ПОПОВА.]
— Ну, во-первых, у нас очень сильные юристы. Когда журналист попадает в такую ситуацию, без помощи юриста точно не обойтись, потому что можно просто наломать дров. Поэтому нужно в первую очередь слушать все советы, которые даёт юрист — особенно если он опытен и мудр. Наверное, благодаря этому, у нас очень много побед в суде.
Во-вторых, конечно, журналист всегда должен иметь хорошее досье, хорошую фактуру [по своему расследованию, ставшему предметом разбирательства], для того, чтобы на каждый вопрос он мог очень предметно ответить. Это тоже очень помогает.
— А вот какие-то ваши самые яркие победы, те материалы, которыми вы гордитесь. Что вспоминается?
— У нас много таких побед, особенно в последнее время. Особенно материалы криминального свойства. Вот у нас был суд с [героем наших публикаций] Тимофеем Кургиным: 38 имен, 56 фамилий, суды все запутались, никак не могли понять, один это человек или нет. И в каждом своём материале я должна была 2 или 3 абзаца обязательно повторять, чтобы читатель не запутался, что это один и тот же человек с разными именами, с разными паспортами и т.д. Мы очень долго с ним боролись, у была, так скажем, очень мощная поддержка с его стороны. Ну и в итоге выиграли.
[Возвращаемся к беседе с Алексеем Козловым.]
— Вопрос от читателя Moscow Post: посмотришь ваши материалы — и первый же вопрос: «А кто у них крыша?». То есть люди искренне уверены: если вы такое шарашите, у вас есть чьё-то покровительство.
— Конечно, есть. На самом деле не позавидую никому, кто столкнётся с этой крышей. Называется — Российская Федерация. Лучше крыши, поверьте мне, ни у кого нет.
КАК НАЧАТЬ СВОЙ МЕДИА-СТАРТАП...
— Вот 2009–10 год, когда вы запускались, это как раз был финансовый экономический кризис, сейчас по сути тоже кризис…
— Мы в 2007 году запустились — 11 декабря 2007.
— Ну вот как раз тогда, собственно говоря, кризис и начинался. Студенты меня спрашивают: вот я мечтаю своё медиа запустить, где мне взять начальный капитал? Наивный вопрос, но, может быть, есть ответ.
— Да, иди и пиши. Это, знаете, — «иди и смотри», иди и пиши, делай что-то. А если то, что ты делаешь, нравится кому-то ещё, — значит уже неплохо. Многие наши читатели, на самом деле, пишут не в редакцию, а Надежде Васильевне [Поповой]. «Дорогая Надежда Васильевна, помогите нам разобраться с такой-то проблемой». И Надежда Васильевна разбирается: хоть с федеральными чиновниками, хоть — с тем же кайфом — если труба протекла и ЖЭК не помогает.
— [ПОПОВА] Эта труба потом всё равно выводит на федеральных чиновников в итоге.
— На таких журналистских расследованиях The Moscow Post и сделал себе имя. Однако некоторые мои студенты полагают, что, как в случае с одним известным «борцом с коррупцией», статьи в этом жанре часто возникают так: одна финансово-промышленная группировка заносит журналистам деньги, чтобы долбануть по другой финансово-промышленной группировке.
— [ПОПОВА] Сложно представить, чтобы кто-то что-то «заносил», когда речь идёт, допустим, о плохо построенном атомном ледоколе, о котором мы писали. После нашей публикации — во всех СМИ прошло сообщение, что у него сломан один из двигателей и ремонт обошёлся в очень большие деньги. Потом, часто журналистские расследования случаются «по письму читателя». Приходит вдруг такое письмо, ты разматываешь этот клубок и решаешь даже какие-то государственные проблемы. Читатель натолкнул тебя на какой-то факт, и ты этот факт рассматриваешь и выходишь допустим через него на какие-то злоупотребления неких высокопоставленных чиновников. Кто, где, на каком этапе тут мог «занести»?
...И КАК НАЧАТЬ ПИСАТЬ ТЕКСТ
— Следующий вопрос. Как преодолеть синдром белого листа? Вот я открываю вордовский документ, хочу что-то написать — и… ноль.
— [ПОПОВА] Я закончила питерский университет, и нас как-то учили не бояться этого белого листа. Я помню свои 17 лет, когда я только поступила в вуз — и мы это хорошо понимали, что надо как-то проявлять смелость, принципиальность и сразу бросаться на амбразуру. Тем более, если мы говорим о жанре журналистского расследования — тут белый лист в принципе присутствовать не может.
— В «Комсомольской правде» где-то 90-95% трафика идёт с мобильных устройств. А у вас?
— Абсолютно то же самое.
— Мы зависим от трафика, который идёт с новостных агрегаторов: с Гугл.Новостей, с Яндекс.дзена, с Яндекс.Новостей. У вас тоже это есть?
— Да, есть. Мы тоже зависим от этого, как и все. Мы от вас в этом плане не отличаемся.
— То есть для любого новостного сайта есть общие законы существования.
— Конечно. Эдвард, если бы мы существовали столько, сколько существует «КП», наверное, мы бы и по уровню были бы сейчас не меньше вашего.
— Мы уже почти 100 лет существуем, это правда.
– Вот я очень надеюсь, что не я, но мои потомки когда-нибудь отметят 100-летие The Moscow Post.
ЧТО ТАКОЕ «КАСТ»?
— Сейчас очень многие уходят в подкасты: что-то болтаешь, выкладываешь. Вы туда уходить планируете?
— Знаете, меня больше всего это слово умиляет — «подкасты». Вот у нас, предположим, есть отдел и подотдел. В алгебре есть понятие «множество» и «подмножество». Если мы говорим «подкасты», то у меня вопрос, а что же такое тогда «каст»? Вот вы мне ответьте сначала, тогда я отвечу на ваш вопрос.
— Это аудио, грубо говоря…
— Если это «под», то подкаст — это часть чего? Меня вообще бесят эти англоязычные слова. Вот хоть слово «офис». А вы знали, что офис всегда в России назывался «конторой». Если вы почитаете классическую литературу, там писалось не «офис», а «контора».
— Наверное, у меня больше от студентов вопросов нет. Если только у вас лично есть какое-то пожелание к студентам.
— У меня пожелание вашим студентам: приходите к нам работать.
— Я передам. Там как раз 3-й курс.
— У нас реальный голод по журналистам, понимаете. Но пока есть такие люди, как Надежда Васильевна, они могли бы опыт передавать.
— И заключительный вопрос. Может быть, какие-то предстоящие расследования громкие анонсируете?
— Да, у нас много тем: мы всегда пишем так, чтобы было «действие», чтобы после выхода материала нашего «героя» сняли, или задержали, или сразу следователи приехали. А если сейчас анонсируем — «герой» может спрятаться.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
