Прасол, «Объединение Японии, Ода Нобунага»

Трилогия ‎Прасола‏ ‎про ‎объединение ‎Японии ‎замечательная. ‎Там‏ ‎можно ‎погрязнуть,‏ ‎но‏ ‎как ‎минимум ‎стоит‏ ‎прочесть ‎вводную‏ ‎часть, ‎где ‎он ‎описывает‏ ‎экспозицию,‏ ‎общее ‎состояние‏ ‎и ‎нравы‏ ‎страны ‎в ‎описываемую ‎эпоху ‎(конец‏ ‎XVI‏ ‎века, ‎пик‏ ‎межсамурайских ‎разборок).

Идеал‏ ‎верности ‎одному ‎господину ‎возник ‎уже‏ ‎при‏ ‎династии‏ ‎Токугава. ‎Во‏ ‎время ‎классической‏ ‎эпохи ‎самурайских‏ ‎войн‏ ‎существовала ‎поговорка‏ ‎«Самурай ‎что ‎перекати-поле», ‎и ‎считалось‏ ‎нормальным ‎сменить‏ ‎нескольких‏ ‎господ, ‎причем ‎не‏ ‎потому, ‎что‏ ‎предыдущего ‎убили, ‎а ‎потому,‏ ‎что‏ ‎прежний ‎не‏ ‎устраивает. ‎Регулярно‏ ‎возникали ‎ситуации, ‎когда ‎к ‎успешно‏ ‎начавшему‏ ‎войну ‎феодалу‏ ‎толпой ‎валили‏ ‎вассалы ‎противника. ‎Один ‎такой ‎деятель‏ ‎сменил‏ ‎восьмерых‏ ‎господ, ‎причем‏ ‎его ‎все‏ ‎равно ‎очень‏ ‎ценили:‏ ‎больно ‎хорошо‏ ‎дрался. ‎Вообще, ‎очень ‎многие ‎вещи,‏ ‎которые ‎рассматриваются‏ ‎как‏ ‎непременные ‎самурайские ‎фишки,‏ ‎характерны ‎уже‏ ‎для ‎эпохи ‎Токугава, ‎когда‏ ‎все‏ ‎войны ‎закончились,‏ ‎и ‎самурай‏ ‎считался ‎очень ‎крутым, ‎если ‎служил‏ ‎в‏ ‎полиции ‎или‏ ‎пожарной ‎охране.‏ ‎Зато ‎нравы ‎становились ‎все ‎более‏ ‎утонченными.

Социальная‏ ‎мобильность‏ ‎была ‎невероятная.‏ ‎Самурай ‎с‏ ‎мотыгой, ‎как‏ ‎и‏ ‎крестьянин ‎с‏ ‎мечом ‎были ‎совершенно ‎нормальным ‎явлением.‏ ‎В ‎князи‏ ‎поднимались‏ ‎из ‎полной ‎грязи,‏ ‎причем, ‎судя‏ ‎по ‎тексту, ‎на ‎парвеню‏ ‎смотрели‏ ‎гораздо ‎более‏ ‎спокойно, ‎чем‏ ‎в ‎той ‎же ‎Европе. ‎На‏ ‎социальных‏ ‎лифтах ‎катались‏ ‎вовсю, ‎и‏ ‎пропасть ‎между ‎простолюдинами ‎и ‎аристократами‏ ‎была‏ ‎довольно‏ ‎узкой. ‎Многие‏ ‎известные ‎лидеры‏ ‎вышли ‎из‏ ‎низших‏ ‎сословий, ‎мелких‏ ‎торговцев, ‎крестьян ‎и ‎пр. ‎Основатель‏ ‎клана ‎Ходзе‏ ‎в‏ ‎молодости ‎был ‎бичом,‏ ‎и ‎вовсе‏ ‎не ‎Божьим. ‎Сюжет ‎«Семи‏ ‎самураев»‏ ‎имеет ‎очень‏ ‎характерную ‎примету‏ ‎времени: ‎действие ‎происходит ‎после ‎«охоты‏ ‎за‏ ‎мечами». ‎На‏ ‎несколько ‎десятилетий‏ ‎раньше ‎крестьяне ‎сами ‎порубили ‎бы‏ ‎бандитов‏ ‎на‏ ‎сашими.

Носить ‎с‏ ‎собой ‎мешки‏ ‎для ‎голов‏ ‎некоторые‏ ‎вожди ‎вменяли‏ ‎бойцам ‎в ‎обязанность. ‎Так ‎всегда‏ ‎было ‎видно,‏ ‎кто‏ ‎чего ‎стоит. ‎Один‏ ‎самурай ‎получил‏ ‎кликуху ‎«бамбуковый ‎лист». ‎Он‏ ‎убивал‏ ‎очень ‎много‏ ‎врагов, ‎в‏ ‎мешок ‎свидетельства ‎доблести ‎не ‎влезали,‏ ‎поэтому‏ ‎он ‎таскал‏ ‎их ‎в‏ ‎несколько ‎приемов, ‎а ‎чтобы ‎не‏ ‎перепутать‏ ‎свои‏ ‎головы ‎с‏ ‎чужими ‎совал‏ ‎во ‎рты‏ ‎покойникам‏ ‎бамбуковые ‎листья.‏ ‎Вообще, ‎для ‎отчета ‎и ‎фиксации‏ ‎успехов ‎делались‏ ‎многие‏ ‎вещи. ‎Вплоть ‎до‏ ‎того, ‎что‏ ‎договаривались ‎заранее ‎следить ‎друг‏ ‎за‏ ‎другом ‎в‏ ‎бою, ‎чтобы‏ ‎засвидетельствовать, ‎кто ‎как ‎дрался.

Отрубленные ‎головы‏ ‎врагов‏ ‎(если ‎это‏ ‎был ‎значимый‏ ‎враг) ‎тщательно ‎сортировали ‎и ‎очищали‏ ‎для‏ ‎обозрения.‏ ‎Специальные ‎женщины‏ ‎отмывали ‎бошки,‏ ‎причесывали, ‎пудрили,‏ ‎иногда‏ ‎чистили/красили ‎им‏ ‎зубы ‎и ‎перевязывали ‎волосы ‎ленточкой.‏ ‎Башку ‎в‏ ‎знак‏ ‎уважения ‎могли ‎отправить‏ ‎родным. ‎Иногда‏ ‎проигравший ‎давал ‎специальные ‎распоряжения‏ ‎насчет‏ ‎судьбы ‎своей‏ ‎головы ‎после‏ ‎смерти, ‎вплоть ‎до ‎любезного ‎преподнесения‏ ‎главному‏ ‎противнику ‎в‏ ‎качестве ‎презента‏ ‎с ‎расчетом ‎на ‎ответную ‎любезность‏ ‎к‏ ‎товарищам‏ ‎покойного.

Почетная ‎капитуляция‏ ‎в ‎Японии‏ ‎существовала, ‎причем‏ ‎предусматривала,‏ ‎что ‎капитулянт‏ ‎переходит ‎на ‎сторону ‎победителя ‎вместе‏ ‎с ‎подчиненными‏ ‎и‏ ‎наделом. ‎Правда, ‎это‏ ‎все ‎до‏ ‎штурма, ‎если ‎решал ‎защищаться,‏ ‎то‏ ‎да, ‎защищайся‏ ‎до ‎последней‏ ‎капли ‎крови, ‎а ‎обломался, ‎так‏ ‎вспори‏ ‎себе ‎живот.‏ ‎При ‎этом‏ ‎имелся ‎«второй ‎шанс» ‎для ‎подчиненных,‏ ‎когда‏ ‎ситуация‏ ‎становилась ‎явно‏ ‎безнадежной, ‎но‏ ‎вот ‎командир‏ ‎да,‏ ‎к ‎этому‏ ‎моменту ‎должен ‎был ‎пропороть ‎себе‏ ‎пузико. ‎Распространение‏ ‎практики‏ ‎личной ‎ответственности ‎за‏ ‎все ‎сразу‏ ‎и ‎самоубийства ‎по ‎этому‏ ‎случаю‏ ‎на ‎всех‏ ‎членов ‎группы‏ ‎— ‎это ‎уже ‎довольно ‎позднее‏ ‎явление.‏ ‎А ‎вот‏ ‎командиры ‎в‏ ‎безнадежной ‎ситуации ‎самоубивались ‎вовсю. ‎В‏ ‎одном‏ ‎из‏ ‎замков ‎перед‏ ‎сдачей ‎покончили‏ ‎с ‎собой‏ ‎12‏ ‎«офицеров», ‎причем‏ ‎они ‎перед ‎этим ‎пробили ‎себе‏ ‎уши ‎и‏ ‎вставили‏ ‎в ‎них ‎кольца‏ ‎с ‎бирками,‏ ‎удостоверявшими ‎личность. ‎Другому ‎коменданту‏ ‎ассистировала‏ ‎во ‎время‏ ‎сеппуку ‎его‏ ‎13-летняя ‎дочь. ‎Девочку ‎потом ‎приводили‏ ‎в‏ ‎пример ‎как‏ ‎достойного ‎ребенка.

Заложничество‏ ‎практиковалось ‎широко ‎и ‎массово, ‎причем‏ ‎не‏ ‎только‏ ‎в ‎политических,‏ ‎но ‎и‏ ‎просто ‎в‏ ‎коммерческих‏ ‎целях. ‎Известен‏ ‎разговор ‎между ‎Тоетоми ‎Хидэеси ‎и‏ ‎неким ‎миссионером‏ ‎из‏ ‎Португалии. ‎Хидэеси ‎поставил‏ ‎португальцу ‎на‏ ‎вид, ‎бойкую ‎скупку ‎японских‏ ‎рабов‏ ‎миссионерами, ‎на‏ ‎что ‎тот‏ ‎ответил: ‎«Так ‎японцы ‎же ‎нам‏ ‎их‏ ‎сами ‎и‏ ‎продают». ‎Не‏ ‎знаю, ‎как ‎Прасол ‎переводил ‎на‏ ‎современные‏ ‎деньги‏ ‎тогдашнюю ‎валюту,‏ ‎но ‎по‏ ‎его ‎словам,‏ ‎цены‏ ‎на ‎японца‏ ‎начинались, ‎по ‎современным ‎меркам, ‎от‏ ‎полутора ‎тысяч‏ ‎долларов.‏ ‎Правда, ‎нехватка ‎людей‏ ‎была ‎постоянной,‏ ‎и ‎если, ‎например, ‎из-за‏ ‎голода‏ ‎население ‎какой-нибудь‏ ‎провинции ‎сильно‏ ‎сокращалось, ‎цены ‎на ‎рабов ‎в‏ ‎регионе‏ ‎могли ‎взлететь‏ ‎раз ‎в‏ ‎десять. ‎Вообще, ‎война ‎за ‎людей‏ ‎шла‏ ‎непрерывно,‏ ‎и ‎угон‏ ‎крестьян ‎практиковался‏ ‎не ‎меньше,‏ ‎чем‏ ‎угон ‎скотины.‏ ‎Да-да, ‎Такэда ‎Сингэн, ‎Уэсуги ‎Кэнсин‏ ‎и ‎прочие‏ ‎крутые‏ ‎персонажи ‎— ‎это‏ ‎еще ‎и‏ ‎работорговцы. ‎У ‎многих ‎обывателей‏ ‎имелись‏ ‎заранее ‎отрытые‏ ‎схроны ‎в‏ ‎лесах ‎на ‎случай ‎шухера. ‎Иногда‏ ‎жители‏ ‎одного ‎квартала‏ ‎или ‎деревни‏ ‎скидывались ‎на ‎целый ‎редут ‎в‏ ‎лесу.‏ ‎Считалось‏ ‎нормой ‎также‏ ‎заранее ‎заплатить‏ ‎какому-нибудь ‎феодалу‏ ‎за‏ ‎защиту, ‎и‏ ‎на ‎подходах ‎к ‎деревне ‎мог‏ ‎висеть ‎щит‏ ‎с‏ ‎предупреждением, ‎типа, ‎село‏ ‎крышует ‎Зарубей‏ ‎Мочикозляру, ‎лучше ‎даже ‎не‏ ‎начинай‏ ‎безобразия ‎хулиганить.

Сельская‏ ‎самооборона ‎могла‏ ‎быть ‎очень ‎многочисленной ‎и ‎крутой,‏ ‎благо,‏ ‎она ‎состояла‏ ‎часто ‎из‏ ‎бывших/будущих ‎асигару ‎и ‎самураев. ‎После‏ ‎каждой‏ ‎битвы‏ ‎к ‎тем‏ ‎местам, ‎по‏ ‎которым ‎бежали‏ ‎побежденные,‏ ‎стекались ‎веселые‏ ‎пейзане, ‎и ‎если ‎кто-то ‎убегал‏ ‎малым ‎отрядом‏ ‎или‏ ‎в ‎одиночку, ‎его‏ ‎лишали ‎материальных‏ ‎ценностей ‎и ‎устраивали ‎маналулу.‏ ‎Вообще,‏ ‎существовало ‎целое‏ ‎промежуточное ‎сословие‏ ‎таких ‎крестьян-самураев ‎— ‎дзидзамураи.

По ‎статистике,‏ ‎до‏ ‎среднего ‎возраста‏ ‎доживало ‎20-30%‏ ‎самурайских ‎отпрысков. ‎Бывали ‎кланы, ‎где‏ ‎в‏ ‎пяти‏ ‎поколениях ‎своей‏ ‎смертью ‎не‏ ‎умирал ‎вообще‏ ‎ни‏ ‎один ‎мужчина.

Предсмертные‏ ‎стихи ‎самураи ‎действительно ‎писали, ‎но‏ ‎огромный ‎процент‏ ‎таких‏ ‎стихотворений ‎досочинен ‎в‏ ‎последующие ‎века,‏ ‎по ‎принципу ‎«ну ‎как‏ ‎же‏ ‎такой ‎достойный‏ ‎человек ‎мог‏ ‎не ‎оставить ‎после ‎себя ‎стихотворения».‏ ‎Отделить‏ ‎позднейшие ‎мистификации‏ ‎от ‎аутентичных‏ ‎не ‎всегда ‎возможно.

И ‎ударный ‎момент.‏ ‎Одну‏ ‎из‏ ‎первых ‎побед‏ ‎Нобунага ‎одержал‏ ‎исключительно ‎эффектно,‏ ‎над‏ ‎противником, ‎который‏ ‎превосходил ‎его ‎по ‎численности ‎раз‏ ‎в ‎пять.‏ ‎Пока‏ ‎рисовые ‎поля ‎его‏ ‎провинции ‎топтали‏ ‎соломенные ‎сандалии ‎коварного ‎оккупанта,‏ ‎Нобунага‏ ‎напал ‎на‏ ‎марше ‎на‏ ‎отряд, ‎где ‎находился ‎вражеский ‎дайме‏ ‎и,‏ ‎собственно, ‎его‏ ‎грохнул. ‎После‏ ‎этого ‎неприятельская ‎армия ‎развернулась ‎на‏ ‎180‏ ‎градусов‏ ‎и ‎свалила‏ ‎домой. ‎А‏ ‎дальше ‎начались‏ ‎награждения,‏ ‎и ‎в‏ ‎частности, ‎Нобунага ‎должен ‎был ‎назвать‏ ‎лучшего ‎воина.‏ ‎Имелось‏ ‎два ‎главных ‎кандидата:‏ ‎тот, ‎кто‏ ‎тяжело ‎ранил ‎вражеского ‎дайме‏ ‎и‏ ‎тот, ‎кто‏ ‎его ‎убил‏ ‎и ‎отчекрыжил ‎голову. ‎Сложный ‎выбор.‏ ‎И‏ ‎Нобунага ‎назвал‏ ‎имя ‎—‏ ‎имя ‎начальника ‎разведки, ‎который ‎ему‏ ‎доложил,‏ ‎где‏ ‎неприятельский ‎дайме‏ ‎едет. ‎Как-то‏ ‎даже ‎и‏ ‎не‏ ‎удивительно, ‎что‏ ‎именно ‎он ‎в ‎итоге ‎сделал‏ ‎первый ‎большой‏ ‎шаг‏ ‎к ‎объединению ‎Японии.