Дар аль-Харб. Теракт на Дубровке, 2002
Вечер 23 октября 2002 года Александра Королева провела в дурном настроении. В Московском театре на Дубровке шел мюзикл «Норд-Ост», поставленный по приключенческому роману советской эпохи. Женщине пришлось уйти после первого акта. В фойе было полно народу, атмосфера была расслабленно-праздничной, а на улице лил мерзкий осенний дождь. Александра пришла домой продрогшая. Она налила себе чаю, включила радио и узнала, что минут на десять разминулась с собственной смертью. Театр был захвачен вооруженными до зубов террористами.
В 2002 году Россия вела мучительную контртеррористическую операцию в Чечне. Войска, несмотря на все проблемы, типичные для советской, а затем и российской армии, разгромили неприятеля в открытых боях, но теперь втянулись в тягучие, казавшиеся бесконечными контрпартизанские операции в покрытой горами и лесами республике.
Засады, подрывы и налеты следовали один за другим в бесконечной карусели. В России постоянно гремели взрывы — кустарные бомбы в людных местах уносили жизни иногда десятков людей за раз. К тому же, исламисты освоили «технологию» обработки смертников. Кавказское террористическое подполье быстро переняло у собратьев с Ближнего Востока хорошо работающий прием, развило и усовершенствовало тактику использования террористов-камикадзе.
В Чечне на смерть посылали в основном девушек. Кандидатку обрабатывали так, как это обычно делают в тоталитарных религиозных сектах: девушке внушали, что она избранная и вскоре вознесется на небеса, чтобы там обрести блаженство в обществе мужчин, погибших во имя веры.
Удостоверение личности Зуры Бициевой. Эта девушка полностью соответствовала типичному портрету смертницы. Из неудачливой семьи (отец погиб в пьяной драке, когда она была маленькой), очень религиозная, очень послушная. Отправляясь на Дубровку, она рассчитывала вернуться домой и даже имела обратный билет из Москвы. Билет ей не понадобился.
Обрабатывали чаще всего конформных плохо образованных девушек из горных сел, выросших в жестко патриархальном обществе, часто — имеющих серьезные проблемы с психическим здоровьем. Кроме того, таких девушек пичкали транквилизаторами. Иной раз подготовка смертницы включала сексуальное насилие, после чего по жестким понятиям горского общества в этой жизни у женщины не было будущего, и обрести его можно было только на том свете. Ситуации, когда смертница, единожды попав в эту систему, оставалась в живых, были крайне редкими, и их можно посчитать по пальцам.
Для организации терактов, в частности силами смертниц, наиболее авторитетный и одиозный лидер боевиков Шамиль Басаев создал специальную группу «Риядус Салихийн». Ее постоянный состав был небольшим, а вот рядовые участники стремительно «проматывались», исчезая в пламени взрывов.
Несмотря на весь этот разгул жестокого креатива, положение террористов было тяжелым. Партизанская война постепенно проигрывалась ими. Отряды сокращались, мелкие — полностью распадались. Выиграть войну террористы могли только одним способом: совершить какой-то террористический акт, после которого Москва психологически сломается и согласится на переговоры с лидерами боевиков. В рамках плана новой кампании ключевую роль играли два человека. Басаев был признанным лидером террористов, организовавшим крупнейший и самый успешный для чеченских боевиков массовый захват заложников в Буденновске в 1995 году.
Тогда Россия пошла на выполнение требований боевиков, что позволило им спасти свое движение от коллапса. Теперь злобный гений Басаева требовался для планирования еще более грандиозного теракта.
Другой важнейшей фигурой в этой комбинации был Аслан Масхадов. Масхадов считался умеренным командиром, он пришел к власти в Чечне путем выборов и в наибольшей степени отвечал понятию политика в западном смысле. Масхадов требовался в комбинации Басаева для того, чтобы России было, перед кем складывать оружие и вести переговоры. Басаев без Масхадова превращался просто в кровавого бессмысленного головореза, Масхадов же без Басаева становился бессильным королем без королевства, неспособным навязывать Москве переговоры.
Для нового теракта Басаев организовал многочисленный отряд. В него вошли 44 человека, включая 22 смертницы. Басаев отлично понимал, что с высочайшим шансом никто из них не останется в живых, поэтому в основном составил группу из тех террористов, которых ему было не жалко.
Группу возглавил Мовсар Бараев, племянник Арби Бараева, крупного полевого командира и патологического садиста, который вместе с Басаевым организовал в Чечне подготовку смертниц и использовал в качестве первой такой террористки собственную родственницу Хаву. Арби был уже убит российскими солдатами во время спецоперации, и теперь его племянник планировал превзойти дядюшку. Однако Мовсар Бараев имел амбиции, а не харизму или интеллект — он намеревался выйти из супертеракта авторитетным командиром, но Басаев поставил его во главе отряда именно как юнца, которого не жаль потерять.
Примерно из таких же людей состоял весь остальной отряд. Половину его составляли женщины-смертницы, а большинство мужчин были молодыми людьми 20-23 лет. Самой младшей смертнице Хадчат Ганиевой вообще не было 18. Настоящими фанатиками, знающими, что они идут на смерть и готовыми умереть, были лишь несколько человек, в первую очередь Руслан Эльмурзаев, который должен был присматривать за Мовсаром.
Вооружение составляли в основном автоматы Калашникова и гранаты, главным оружием смертниц были закрепленные на них бомбы, а также пистолеты.
Крупный театр был хорошей целью для террористов. Закрытое помещение без окон, в котором собираются сотни людей, с точки зрения захватчиков было идеальным объектом. Агенты Басаева в Москве осмотрели несколько зданий. Планировали захватить Большой театр, но он все же неплохо охранялся, и его отвергли. А вот Театральный центр на Дубровке им понравился. Там в октябре шел мюзикл «Норд-Ост» — представление стало событием для Москвы, и народу на спектаклях всегда было много.
Боевики небольшими группами приезжали в Москву и расселялись по конспиративным квартирам. Оружие доставлялось отдельно. Главари несколько раз ходили на сеансы — изучали здание, оценивали охрану (почти отсутствующую).
23 октября вечером микроавтобусы с террористами подъехали к театру. В зале как раз начинался второй акт.
Поначалу зрители приняли людей в камуфляже за элемент шоу, но затем актеров сбросили со сцены, а в потолок дали несколько очередей, истошно вопя «Это захват!» Непонятливых зрителей били прикладами автоматов. Охрану — несколько человек с газовыми пистолетами — нейтрализовали легко. В заложниках оказалось 916 человек.
Террористы действовали четко и слаженно. 22 женщины-террористки расселись по залу в шахматном порядке. На каждой был пояс со взрывчаткой — пластит и металлический мусор (гвозди, шурупы, шарики от подшипников) в качестве поражающих элементов. Пояса активировались вручную — для этого в пояс нужно было вставить батарейку и сомкнуть клеммы. В зале разместили два фугаса на основе мощных армейских артиллерийских снарядов — один установили в центре зала, другой — на балконе. Также по залу расставили несколько более мелких бомб. Зона поражения разных взрывных устройств перекрывалась так, чтобы при одномоментном подрыве поразить всех, кто был в зале, а также с большой высоты обрушить внутрь потолок.
В первые минуты после захвата многие зрители успели позвонить домой. Один человек оказался сотрудником ФСБ — он сумел сохранить телефон и еще довольно долго ухитрялся посылать смс товарищам. Позднее он погиб. Другая зрительница вспоминала, как позвонила мужу и едва смогла объяснить, что происходит — все вокруг казалось невероятно абсурдным. Происходящее было само по себе ужасно, но истинно леденящий страх захват вызвал у находившейся в зале чеченки: больше всего она боялась, что ее опознают как соплеменницу и убьют за «предательство» — поход в один театр с русскими.
Театр на Дубровке — это очень крупное здание с довольно сложной внутренней архитектурой. Поэтому пока террористы ходили по коридорам, довольно много людей смогло сбежать. Несколько работников ДК во внутренних помещениях добрались до окна, связали одежду и спустились по ней как по веревке, один упал и сломал ногу, но остался жив. Семеро техников заперлись в монтажной. Приехавшие на вызов спасатели МЧС рискуя жизнью, смогли незаметно и быстро перепилить оконную решетку, после чего все сбежали. Еще несколько человек даже успели спустить по лестнице, которую притащили к задней части здания и дотянули до второго этажа. Одна из работниц вообще нашла маленькую комнатку для хозяйственных нужд, закрылась там, выключила свет и ближайшие три дня сидела внутри тише воды ниже травы — можно только представить, что она пережила за это время.
Первые часы хаоса, пока террористы не успели взять здание под контроль, а снаружи — не успели выставить оцепление, позволили многим сбежать, но тогда же произошли первые трагедии этих дней. В зал один за другим снаружи пришли два человека. Полковник Константин Васильев своей волей пошел в здание. Он счел, что его звание позволит ему спасти хотя бы кого-то, если он предложит себя в качестве ценного заложника взамен нескольких женщин и детей. Однако террористы просто его расстреляли. Девушка по имени Ольга Романова продемонстрировала такой же благородный порыв, который кончился так же трагически — узнав о захвате, она отправилась в театр… и начала публично стыдить Бараева и его боевиков. Подобные искренние порывы хорошо смотрятся в романах, но террористы просто убили девушку.
Один из заложников, как ни странно, оказался в зале ко всеобщему счастью. Георгий Васильев был одним из авторов мюзикла. Он имел возможность бежать, но, чувствуя личную ответственность за происходящее, не стал этого делать. Это оказалось действительно важно.
Позднее Васильев вспоминал:
«Проблемы начались почти сразу же. К примеру, они вдруг обнаружили, что из тех больших тяжелых штук, которыми они забаррикадировали двери сцены, повалил густой дым, и они не знают, что это такое. А это были машины для сценического дыма. Террористы были вынуждены обратиться в зал: кто, мол, тут знает, что с этим делать? К счастью, я был, я знал, и вообще, мне кажется, мое присутствие помогло избежать многих опасностей. И уже следующий эпизод показал, что из них можно было вытягивать какие-то уступки.
Начали дымиться и гореть светофильтры. Световой компьютер завис в режиме ожидания, а фильтры не рассчитаны на такое долгое воздействие мощных ламп. Пошел запах горелого, люди перепугались. Террористы сначала храбрились, но я им описал, как это страшно, когда горит театр, и что они даже не успеют выдвинуть свои политические требования и бессмысленно погибнут вместе со всеми за несколько минут.
Под таким прессингом удалось выбить из них рации, у меня появилась связь с нашими людьми внутри театра, я даже смог на некоторое время связаться с людьми, находившимися вне здания. В частности, с нашим техническим директором Андреем Яловичем, который был за пределами театра и очень много сделал для нашего освобождения. О таких эпизодах можно рассказывать бесконечно — все трое суток состояли из них».
Тем временем Бараев начал кровавое шоу совместно с сообщниками за пределами театра. Так, идеолог террористов Мовлади Удугов сразу же дал интервью BBC, рассказывая о добрых намерениях террористов, которые хотят остановить войну. Террористы прекрасно понимали важность работы с прессой. Они тут же начали устраивать контролируемые звонки заложников наружу, пытались дотянуться до журналистов, организовать снаружи демонстрации в поддержку своих требований — остановки боевых действий и вывода войск из Чечни.
Террористы просили в качестве переговорщика политика Бориса Немцова, но тот не согласился идти. Так что первым на переговоры пошел поп-певец Иосиф Кобзон — к тому моменту он занимался уже не столько сценическими выступлениями, сколько политической карьерой в качестве депутата Государственной Думы. Вместе с ним в здание вошел корреспондент Sunday Times Марк Франкетти.
Бараев сообщил, что если его требования не выполнят в течение недели, он взорвет здание вместе с заложниками. Кобзон переговорил с лидерами террористов и, в частности, сумел выговорить первую уступку. Певец вывел женщину, двух ее детей и третьего малыша, которого дама, обманув террористов, объявила своим.
Использование в качестве главаря самого молодого и никчемного из своих командиров несколько повредило лидерам террористов. Во время беседы с журналистами Бараев простодушно брякнул, что захват театра — совместная акция Басаева и Масхадова. Причем позднее террористы еще раз подчеркнули этот факт — развернуто, не оставляя пространства для двусмысленностей. Для «умеренного лидера», которым изображали Масхадова для западной публики, такое признание было не слишком приятно, но за другими событиями эта оговорка быстро затерлась.
«Мы действуем по приказу верховного военного эмира, — заявил Бараев— Военный эмир там у нас Шамиль Басаев, вы его все хорошо знаете. Масхадов, он наш президент… Хотя мы неоднократно слышали, что Масхадов никому не подчиняется, с ним никто не считается, это я не знаю, как сказать по-вашему, это, как говорится, ложь и клевета. Мы очень даже подчиняемся и очень даже мы с ним считаемся. И наши переговоры с Масхадовым — наверное, моя задача приехать сюда. То, что мы хотели с помощью Аллаха, мы это сделали».
Надо отметить, что власти постарались подключить к переговорам максимальное число вип-персон. Помимо Кобзона в зал в разное время входило несколько политиков, в том числе оппозиционных, детский врач Леонид Рошаль и доктор из Иордании Анвар Эль-Саид. С Рошалем во время диалога чуть не случилась беда. Две девушки отпросились в туалет и убежали через окно. Завязалась короткая перестрелка: майор подразделения «Альфа» вышел из укрытия и вызвал огонь на себя — он был ранен, и сам ранил одного из боевиков, прикрывая бегство. Взбешенный Бараев грозил расстрелять доктора, но когда тот перебинтовал раненого террориста, потеплел и позволил помочь уже заложникам. Очень вовремя — многие уже находились в скверном состоянии из-за обострений хронических болезней.
Вообще, положение заложников с самого начала было очень плохим. Террористы не позволили как следует кормить людей, а главное — очень ограниченно позволяли их поить. Люди были обезвожены. Каждый получил за трое суток не более 400 мл жидкости.
Кроме того, очень долгое сидение на одном стуле без возможности встать с места тяжело сказывалось на организме. Наконец, одной из самых инфернальных идей стало использование оркестровой ямы — ее вскоре после захвата сделали единственным доступным туалетом. Эта процедура была очевидно невероятно унизительной — особенно для женщин, вынужденных делать все под взглядами мужчин-террористов — но поскольку в зале сидела без малого тысяча человек, оркестровая яма быстро превратилась в чудовищную клоаку, отравлявшую миазмами воздух в закрытом помещении.
Именно с этой ямой была связана еще одна жуткая история, когда в зале опять чуть не начался пожар. Для подсветки — чтобы люди могли просто видеть, куда идут и не утонуть в фекалиях — уже упомянутый Георгий Васильев протянул лампы на оркестровых пультах. Один из удлинителей закоротило, и огонь перекинулся на листы партитуры и провода. Всех спас начальник осветительного цеха Александр Федякин, также бывший в заложниках — он сориентировался и вовремя сорвал со стены огнетушитель.
Тем временем террористы продолжали нагнетать атмосферу кровавого сюрреализма — они устраивали намазы на сцене, включали религиозные песнопения на магнитофонах и постреливали в воздух.
Одна из заложниц потом вспоминала, что песни на арабском и чеченском лучше воспринимались, чем на русском — когда пленники понимали, о чем поется в песне, призывающей, к примеру, очистить от неверных Иерусалим — ощущение абсурда происходящего накрывало с головой.
Тем временем, в оперативном штабе снаружи готовили штурм. Переговоры зашли в тупик, а продолжение осады грозило гибелью заложников от обезвоживания и общего истощения. К тому же, в ФСБ опасались, что у террористов сдадут нервы — тянущиеся дни осады выматывали и их. Главную роль в атаке должны были сыграть спецгруппы «Альфа» и «Вымпел» — контртеррористические подразделения, сформированные еще в СССР. Офицеры ФСБ нашли театр аналогичного проекта, так что бойцы смогли отрепетировать атаку. Позиции террористов по периметру здания удалось неплохо разведать. Кроме того, московских диггеров привлекли к разведке подземных коммуникаций.
Одной из последних на переговоры с террористами пошла журналистка «Новой газеты» Анна Политковская. Ее отношения с силовиками сводились к искренней и взаимной ненависти, однако облегчить жизнь заложников она старалась совершенно искренне. Ей разрешили передать воду, но не более того.
Заложники находились в последней степени истощения. К тому моменту они получили всего около 400 миллилитров на каждого за три дня, а клоака в оркестровой яме вызывала тяжелейшие физические мучения даже за десяток рядов от нее.
В ночь на 26 октября у одного из мужчин произошел нервный срыв. Он побежал по залу. По нему открыли огонь, один из заложников погиб. В этот момент офицеры «Альфы» и «Вымпела» уже выдвигались к залу. В атаке участвовали 180 офицеров. Террористы не могли контролировать весь периметр: здание было довольно крупным, женщины-смертницы почти безвылазно сидели в зале, а оставшихся 22 мужчин было не так много, чтобы плотно держать под контролем периметр. Так что атакующие отряды смогли подобраться незаметно.
Вплотную к зданию театра располагался гей-бар, через который внутрь проникла первая группа альфовцев. Фактически, исходные позиции для штурма занимали уже внутри. Еще одна группа при помощи диггеров проделала лаз в подвал и проникла в здание снизу. В это время другие люди начали реализацию самого спорного пункта в плане штурма.
Схема минирования зала фактически исключала благополучный штурм. Поэтому было решено использовать усыпляющий газ на основе фентанила. Это решение резко снижало вероятность того, что террористы успеют взорвать здание. Однако оно же означало фактически приговор для части заложников. Газ действует по-разному на разных людей, а заложники были психически и морально истощены. С точки зрения планировщиков штурма, альтернативы не было: если не усыпить или ослабить хотя бы часть террористов, здание взлетит на воздух и погибнут все.
Газ закачивали через вентиляцию. У фасада целенаправленно обнаружила себя одна из штурмовых групп. Дальше события развивались стремительно.
Террористы-мужчины бросились к фасаду и отвлеклись от зала. В зал через подвал прорвалась штурмовая группа, задача которой была наиболее рискованной. Террористки-смертницы частично заснули, частично были дезориентированы газом, как и большинство заложников. Сориентироваться требовалось мгновенно — смертницы сидели в том же зале, что и заложники.
Для активации бомб самоубийцам требовалось вставить в свои пояса смертников батарейки и сомкнуть провода — и батарейки некоторые из них успели вставить. Однако альфовцы вели огонь очень быстро и точно: в зрительном зале никто не успел ни начать стрельбу, ни подорвать бомбы. Позднее многие упрекали спецназ в том, что никого из террористов не захватили живьем, однако транспортировать эти живые бомбы было бы смертельно опасно, так что дострелили в том числе уснувших боевичек.
В это время шел краткий, но жестокий бой за пределами зала. Террористы, бросившиеся к фасаду, где шла демонстративная атака, были тут же застрелены снайперами. Отряды, ворвавшиеся в здание, прошлись по нему огнем и мечом, сметая сопротивление. Мовсар Бараев пытался отстреливаться из помещения, где красовался перед видеокамерами, и был убит брошенной внутрь ручной гранатой.
К великому горю людей и страны, спасательная операция оказалась проведена куда хуже военной.
Впоследствии много писали о том, что медики якобы не получили данных о том, что за газ используется, и от чего, собственно, нужно спасать заложников. В действительности ситуация была сложнее. Отработка взаимодействия спецназа, спасателей и врачей была проведена плохо, поэтому случился короткий момент хаоса и перемешивания при эвакуации. В результате одним заложникам не вкалывали антидот, но были несчастные, которым ввели две дозы, что могло привести к смерти. К тому же, на фоне сильного обезвоживания и всех предшествующих мучений многие умирали даже при правильном оказании помощи. Машины скорой помощи подходили поздно. По опыту Буденновска власти знали, что переговоры по радио могут предупредить террористов о готовящемся штурме, поэтому теперь медики получили приказ выдвигаться к зданию на Дубровке в последний момент.
В результате, если при штурме не погибло ни одного человека, то уже после спасения умерло множество. Всего, с учетом убитых террористами ранее, погибли 130 заложников, почти все — от действия газа на фоне стресса, обезвоживания, обострения хронических болезней и нескольких дней физических мучений.
При лучшей организации взаимодействия и более отлаженной эвакуации многие остались бы живы. Об этом заговорили почти сразу, причем с самого верха. Речь Путина по итогам теракта содержала многозначительную ремарку: «Мы не смогли спасти всех. Простите нас».
Полковник Сергей Шаврин из отряда «Вымпел» позднее дал комментарий, который звучит откровенно жутко:
«Поймите, на уровне штаба прогнозировалось: будут потери, убитые и раненые, будет стрельба, будет подрыв, будет много человеческих жертв. А тут что произошло: штурм прошел, взрыва нет, и восемьсот с лишним человек надо выводить из этого состояния. К этому оказались не готовы.Если бы был подрыв, в живых осталось бы меньше 10 процентов. Но все осознавали, что мог быть такой вариант: террористы пустят спецназ в зал, а потом кто-то снаружи с помощью радиосигнала подорвет зал. Тогда был бы конец».
По следам трагедии российское общество узнало неожиданно много о себе самом.
По поводу качества спасательной операции было много вопросов и не льстящих ответов. Если бы она была организована лучше, погибших было бы значительно меньше. Взаимодействие ведомств было организовано откровенно неоптимально.
Однако видели и другое. Банда террористов была полностью уничтожена. Самого страшного развития событий удалось избежать, причем со всеобщей гибелью удалось разминуться буквально на секунды. Общество показало и мужество, и стойкость, и взаимовыручку. Работники театра, никогда не готовившиеся в герои, оказали просто неоценимую помощь заложникам. Почти все политики и общественные деятели, которым выпало идти на переговоры, вели себя образцово — хотя это были люди разных, зачастую принципиально разных взглядов. Конечно, не все оказались на высоте, и позднее многие бранили журналистов, которые в самом начале штурма ухитрились дать в прямой эфир штурмовой отряд «Альфы» — террористы могли бы увидеть то же самое прямое включение. Однако другие журналисты и ходили на переговоры, и помогали кормить и поить заложников. И сами заточенные поддерживали друг друга и старались помочь другим выдержать тот ад, в котором они оказались на три дня.
Никаких переговоров с террористами на Кавказе после теракта не началось.
Захват заложников на Дубровке показал обществу многие слабости страны и стал огромной трагедией. Но и государство, и общество проявили тогда храбрость и взаимовыручку, которой сами от себя не ожидали.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
Предыдущий
0 комментариев