Перевод: «Россияне знали наши пути выдвижения…»

Автор ‎—‏ ‎Виолетта ‎Киртока, ‎«Цензор.нет»

Юрист, ‎который ‎с‏ ‎2014 ‎года‏ ‎время‏ ‎от ‎времени ‎присоединялся‏ ‎к ‎добровольцам‏ ‎в ‎Авдеевке, ‎в ‎2022‏ ‎году‏ ‎попал ‎в‏ ‎47-ю ‎бригаду‏ ‎и ‎потерял ‎ногу ‎во ‎время‏ ‎первой‏ ‎же ‎атаки‏ ‎своего ‎подразделения‏ ‎на ‎Запорожском ‎направлении ‎в ‎июне‏ ‎2023‏ ‎года.

Только‏ ‎месяц ‎назад‏ ‎Николай ‎снова‏ ‎поднялся ‎на‏ ‎свою‏ ‎единственную ‎ногу.‏ ‎38-летний ‎мужчина ‎трижды ‎подорвался ‎и‏ ‎получил ‎тяжелые‏ ‎ранения.‏ ‎Ему ‎не ‎только‏ ‎оторвало ‎правую‏ ‎ногу, ‎но ‎и ‎разорвало‏ ‎левую,‏ ‎обожгло ‎обе‏ ‎руки ‎и‏ ‎лицо. ‎Поэтому ‎лечение ‎было ‎довольно‏ ‎продолжительным,‏ ‎пока ‎киевлянин‏ ‎наконец-то ‎смог‏ ‎передвигаться ‎в ‎колесном ‎кресле, ‎а‏ ‎затем‏ ‎и‏ ‎начать ‎ходить‏ ‎с ‎помощью‏ ‎ходунков. ‎Николай‏ ‎мечтает‏ ‎о ‎протезе,‏ ‎но ‎и ‎культя ‎должна ‎хорошо‏ ‎зарубцеваться, ‎сформироваться…‏ ‎Да‏ ‎и ‎стопу ‎правой‏ ‎нужно ‎восстановить‏ ‎— ‎с ‎ней ‎сейчас‏ ‎работают‏ ‎реабилитологи ‎центра‏ ‎NextStepUkraine. ‎А‏ ‎это ‎боль ‎и ‎постоянные ‎медицинские‏ ‎неожиданности‏ ‎— ‎то‏ ‎раны ‎воспалились,‏ ‎то ‎нерв ‎нужно ‎сшивать… ‎И‏ ‎не‏ ‎видно‏ ‎этому ‎конца.

— К‏ ‎началу ‎полномасштабного‏ ‎наступления ‎ты‏ ‎был…

— …командиром‏ ‎стрелкового ‎взвода.‏ ‎Мы ‎обороняли ‎Киев. ‎В ‎июне‏ ‎2022 ‎года‏ ‎мой‏ ‎взвод ‎стал ‎зенитно-ракетным.‏ ‎Кстати, ‎имели‏ ‎неплохие ‎успехи, ‎даже ‎БПЛА‏ ‎оперативно-тактического‏ ‎уровня ‎сбивали.‏ ‎Но ‎потом‏ ‎командир ‎47 ‎полка ‎Ваня ‎Шаламага‏ ‎пригласил‏ ‎меня ‎на‏ ‎должность ‎командира‏ ‎роты. ‎Я ‎согласился.

— Вы ‎до ‎этого‏ ‎были‏ ‎знакомы?

— У‏ ‎нас ‎были‏ ‎общие ‎друзья,‏ ‎скажем ‎так,‏ ‎по‏ ‎националистической ‎линии.‏ ‎У ‎него ‎отец ‎— ‎националист.‏ ‎Я ‎сам‏ ‎себя‏ ‎стараюсь ‎относить ‎к‏ ‎этой ‎категории,‏ ‎хотя ‎сейчас ‎она ‎иногда‏ ‎дискредитирована.‏ ‎Ваня ‎увидел‏ ‎во ‎мне‏ ‎перспективу. ‎В ‎принципе, ‎за ‎время‏ ‎обороны‏ ‎Киева ‎я‏ ‎надеюсь ‎зарекомендовал‏ ‎себя ‎нормально, ‎как ‎и ‎наш‏ ‎взвод.

— До‏ ‎2022‏ ‎года ‎ты‏ ‎всегда ‎был‏ ‎с ‎добровольцами,‏ ‎приезжал‏ ‎на ‎войну.‏ ‎Какой ‎у ‎тебя ‎военный ‎опыт‏ ‎и ‎с‏ ‎кем‏ ‎сотрудничал?

— Я ‎сотрудничал ‎с‏ ‎1-й ‎штурмовой‏ ‎ротой. ‎Как ‎сотрудничал, ‎был‏ ‎подчиненным.‏ ‎Приезжал ‎и‏ ‎становился ‎в‏ ‎строй, ‎выполнял ‎те ‎задачи, ‎которые‏ ‎мне‏ ‎давали. ‎Надо‏ ‎было ‎мыть‏ ‎пол ‎— ‎мыл, ‎нужно ‎было‏ ‎носить‏ ‎мины‏ ‎— ‎я‏ ‎таскал ‎мины,‏ ‎нужно ‎было‏ ‎еще‏ ‎что-то ‎делать‏ ‎— ‎брал ‎и ‎делал. ‎Я‏ ‎не ‎обжаловал‏ ‎не‏ ‎то ‎что ‎ни‏ ‎приказа ‎—‏ ‎ни ‎пожелания, ‎ни ‎«Тенгиза»,‏ ‎ни‏ ‎«Да ‎Винчи»,‏ ‎ни ‎других‏ ‎своих ‎друзей-командиров. ‎Потому ‎что, ‎честно,‏ ‎в‏ ‎этой ‎иерархии‏ ‎я ‎был‏ ‎не ‎на ‎очень ‎высокой ‎позиции,‏ ‎но‏ ‎это‏ ‎меня ‎устраивало,‏ ‎потому ‎что‏ ‎я: ‎а)‏ ‎считал,‏ ‎что ‎обороняю‏ ‎Украину; ‎б) ‎помогал ‎своим ‎друзьям.‏ ‎Именно ‎этот‏ ‎опыт‏ ‎помог ‎мне ‎быстро‏ ‎сколотить ‎взвод,‏ ‎когда ‎надо ‎было ‎защищать‏ ‎Киев.‏ ‎Я ‎знал,‏ ‎что ‎делать,‏ ‎знал, ‎что ‎такое ‎война, ‎понимал‏ ‎вызовы.‏ ‎И, ‎в‏ ‎принципе, ‎понимал,‏ ‎что ‎делать ‎с ‎солдатами, ‎чтобы‏ ‎они‏ ‎просто‏ ‎не ‎разбежались.‏ ‎Мы ‎все‏ ‎помним, ‎какой‏ ‎бардак‏ ‎был ‎в‏ ‎первые ‎дни ‎обороны ‎Киева, ‎как,‏ ‎простите, ‎отдельные‏ ‎стрелковые‏ ‎взводы, ‎даже ‎роты‏ ‎просто ‎убегали‏ ‎с ‎позиций. ‎Почему? ‎Потому‏ ‎что‏ ‎эйфория ‎заканчивается‏ ‎в ‎тот‏ ‎момент, ‎когда ‎тебе ‎дают ‎автомат‏ ‎и‏ ‎говорят: ‎«Иди‏ ‎туда, ‎обороняй‏ ‎сектор». ‎У ‎нас ‎тоже ‎по-всякому‏ ‎бывало.‏ ‎Но‏ ‎мы ‎выполняли‏ ‎любой ‎приказ.‏ ‎В ‎том‏ ‎батальоне,‏ ‎где ‎мы‏ ‎были, ‎наш ‎взвод ‎считался ‎одним‏ ‎из ‎самых‏ ‎лучших.

— С‏ ‎чего ‎вы ‎начали‏ ‎в ‎47-й‏ ‎бригаде? ‎Я ‎так ‎понимаю,‏ ‎ты‏ ‎с ‎ними‏ ‎вместе ‎прошел‏ ‎обучение ‎за ‎границей.

— Когда ‎меня ‎звали‏ ‎в‏ ‎47-ю, ‎говорили,‏ ‎что ‎это‏ ‎будет ‎новая ‎рота, ‎которую ‎я‏ ‎смогу‏ ‎создать‏ ‎сам. ‎Но‏ ‎в ‎результате‏ ‎я ‎пришел‏ ‎уже‏ ‎в ‎созданную‏ ‎роту. ‎Она ‎даже ‎прошла ‎обучение‏ ‎на ‎западе‏ ‎Украины.‏ ‎Прихожу, ‎мне ‎говорят:‏ ‎«Вот ‎110‏ ‎человек, ‎принимай». ‎Спрашиваю: ‎«Как?‏ ‎Мне‏ ‎говорили ‎создавать‏ ‎роту». ‎—‏ ‎«Она ‎уже ‎создана, ‎лови». ‎Что‏ ‎делать‏ ‎— ‎принял.

— Кто‏ ‎там ‎был,‏ ‎люди ‎каких ‎профессий? ‎Был ‎ли‏ ‎кто-то‏ ‎с‏ ‎военным ‎опытом?

— Было‏ ‎несколько ‎так‏ ‎называемых ‎атошников,‏ ‎но‏ ‎среди ‎них‏ ‎случались ‎совершенно ‎разные ‎люди. ‎Были‏ ‎те, ‎кто‏ ‎просто‏ ‎отсидел ‎некоторое ‎время‏ ‎в ‎блиндажах.‏ ‎Такие ‎вообще ‎не ‎собирались‏ ‎ничего‏ ‎штурмовать. ‎Их‏ ‎главная ‎задача,‏ ‎как ‎я ‎увидел, ‎была ‎проебатись‏ ‎[так‏ ‎в ‎оригинале‏ ‎— ‎Е.Н.]. Мы‏ ‎потом ‎с ‎ними ‎расстались. ‎Но‏ ‎были‏ ‎люди,‏ ‎действительно ‎прошедшие‏ ‎АТО. ‎Вот‏ ‎у ‎меня‏ ‎Петя‏ ‎Колодий ‎стал‏ ‎техником ‎роты. ‎Человек, ‎во-первых, ‎на‏ ‎своем ‎месте,‏ ‎во-вторых,‏ ‎храбрый, ‎в-третьих, ‎ты‏ ‎понимаешь, ‎что‏ ‎человек ‎воевал ‎и ‎знает,‏ ‎что‏ ‎делать. ‎Это‏ ‎человек, ‎который‏ ‎мог ‎разобраться ‎в ‎любом ‎моторе,‏ ‎достать‏ ‎детали. ‎И‏ ‎когда ‎нас‏ ‎подбили, ‎он ‎меня ‎прикрывал, ‎кричал:‏ ‎«Командир,‏ ‎я‏ ‎рядом!» ‎Я‏ ‎заставил ‎его‏ ‎отойти, ‎прыгнуть‏ ‎в‏ ‎траншею. ‎Но‏ ‎он ‎действительно ‎храбр, ‎я ‎его‏ ‎уважаю.

В ‎общем‏ ‎контингент‏ ‎был ‎очень ‎разношерстный.‏ ‎Был ‎человек,‏ ‎который ‎откровенно ‎сказал: ‎«У‏ ‎меня‏ ‎много ‎детей.‏ ‎Я ‎на‏ ‎боевые ‎не ‎пойду. ‎И ‎вообще,‏ ‎у‏ ‎меня ‎энурез‏ ‎— ‎вот‏ ‎справка». ‎Что ‎сделаешь? ‎Были ‎те,‏ ‎кто‏ ‎не‏ ‎всегда ‎понимал,‏ ‎куда ‎попал.‏ ‎Были ‎просто‏ ‎мобилизованы,‏ ‎их ‎привезли,‏ ‎бросили, ‎и ‎они ‎тоже ‎не‏ ‎понимали, ‎что‏ ‎происходит.

Но‏ ‎у ‎большинства ‎была‏ ‎высокая ‎мотивация.‏ ‎Люди ‎приходили ‎из ‎бизнеса.‏ ‎Я‏ ‎задавал ‎вопрос:‏ ‎«Зачем? ‎У‏ ‎тебя ‎все ‎было ‎хорошо». ‎—‏ ‎«Я‏ ‎считаю, ‎что‏ ‎это ‎правильно‏ ‎— ‎защищать ‎Украину». ‎Именно ‎на‏ ‎людей‏ ‎с‏ ‎высокой ‎мотивацией‏ ‎я ‎пытался‏ ‎опираться.

— Расскажи ‎о‏ ‎подготовке,‏ ‎потому ‎что‏ ‎ваша ‎бригада ‎едва ‎ли ‎не‏ ‎дольше ‎всего‏ ‎готовилась,‏ ‎прошла ‎разные ‎согласования.‏ ‎Как ‎ты‏ ‎оцениваешь, ‎людей ‎в ‎принципе‏ ‎научили‏ ‎воевать?

— Подготовка ‎была‏ ‎длительной, ‎потому‏ ‎что ‎сначала ‎это ‎был, ‎насколько‏ ‎я‏ ‎помню, ‎разведбат.‏ ‎Затем ‎это‏ ‎стал ‎штурмовой ‎полк, ‎позже ‎—‏ ‎механизированная‏ ‎бригада.‏ ‎Тактика ‎штурмового‏ ‎полка ‎и‏ ‎механизированной ‎бригады‏ ‎совершенно‏ ‎разная. ‎Поэтому‏ ‎людей ‎пришлось ‎переучить. ‎Была ‎ли‏ ‎подготовка ‎чрезмерно‏ ‎длительной?‏ ‎Да, ‎была. ‎Но‏ ‎виноваты ‎ли‏ ‎люди ‎в ‎этом? ‎Нет.‏ ‎Солдат‏ ‎не ‎виноват‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎у ‎командования ‎постоянно ‎меняются‏ ‎планы.

— Ну‏ ‎так ‎хорошо,‏ ‎что ‎подготовка‏ ‎проходила ‎долго, ‎люди ‎учились…

— Понимаете, ‎в‏ ‎большинстве‏ ‎люди‏ ‎«перегорали», ‎и‏ ‎ты ‎просто‏ ‎заставлял ‎их‏ ‎еще‏ ‎раз ‎найти‏ ‎в ‎себе ‎огонь. ‎Постоянное ‎общение,‏ ‎постоянные ‎объяснения,‏ ‎почему‏ ‎так ‎происходит. ‎Поймите:‏ ‎сначала ‎ты‏ ‎штурмовой ‎полк ‎и ‎учишься‏ ‎штурмовать‏ ‎дома. ‎Потом‏ ‎говорят: ‎ты‏ ‎— ‎механизированная ‎бригада ‎и ‎дают‏ ‎MaxxPro,‏ ‎который ‎ты‏ ‎видишь ‎впервые‏ ‎в ‎жизни. ‎На ‎них ‎дают‏ ‎гранатометы,‏ ‎кажется,‏ ‎МК-13 ‎и‏ ‎ты ‎не‏ ‎понимаешь, ‎как‏ ‎их‏ ‎поставить. ‎А‏ ‎потом ‎у ‎тебя ‎все ‎забирают,‏ ‎и ‎дают‏ ‎Брэдли,‏ ‎но ‎на ‎них‏ ‎тоже ‎нужно‏ ‎поехать ‎учиться. ‎То ‎есть‏ ‎реально‏ ‎произошло ‎три‏ ‎процесса ‎обучения,‏ ‎люди ‎прошли ‎три ‎КМБ. ‎Разумеется,‏ ‎они‏ ‎«перегорали». ‎И‏ ‎я ‎очень‏ ‎рад, ‎что ‎в ‎моей ‎роте‏ ‎люди‏ ‎не‏ ‎потеряли ‎этот‏ ‎огонь, ‎и‏ ‎когда ‎нужно‏ ‎было‏ ‎выполнять ‎задания,‏ ‎они ‎выполняли. ‎Я ‎скажу, ‎что‏ ‎очень ‎большая‏ ‎ответственность‏ ‎была ‎на ‎командирах‏ ‎взводов, ‎которые‏ ‎где-то ‎поняли ‎мою ‎логику,‏ ‎где-то‏ ‎сами ‎пришли‏ ‎к ‎выводам.‏ ‎И ‎когда ‎сказали, ‎например: ‎«Вы‏ ‎будете‏ ‎штурмовать ‎ночью»,‏ ‎люди ‎совершенно‏ ‎сознательно ‎тренировались ‎ночью, ‎ставили ‎себе‏ ‎метки‏ ‎и‏ ‎учились ‎ходить‏ ‎по ‎траншеям‏ ‎— ‎ночью.‏ ‎Даже‏ ‎после ‎учебы‏ ‎в ‎Германии ‎мы ‎продолжали ‎учиться.‏ ‎Мы ‎не‏ ‎давали‏ ‎солдатам ‎расслабиться.

— Хорошо, ‎а‏ ‎ты ‎сам?‏ ‎Ты ‎знал, ‎что ‎твои‏ ‎друзья,‏ ‎пока ‎ты‏ ‎учишься, ‎воюют.‏ ‎Как ‎ты ‎сам ‎себя ‎мотивировал,‏ ‎что‏ ‎наступит ‎тот‏ ‎день, ‎когда‏ ‎и ‎ты ‎пригодишься?

— Было ‎тяжело ‎понимать,‏ ‎что‏ ‎друзья‏ ‎воюют, ‎а‏ ‎ты… ‎Да‏ ‎ты ‎понимаешь,‏ ‎какая‏ ‎на ‎тебе‏ ‎ответственность. ‎Ты ‎— ‎командир ‎роты,‏ ‎у ‎тебя‏ ‎119‏ ‎человек ‎личного ‎состава.‏ ‎Если ‎ты‏ ‎сейчас ‎начнешь ‎ныть, ‎то‏ ‎все,‏ ‎рота ‎развалится.‏ ‎Сложно. ‎Ну‏ ‎ладно. ‎Взял ‎мяч ‎— ‎играй…

— «Брэдли»‏ ‎действительно‏ ‎надежная ‎машина?‏ ‎Какое ‎впечатление‏ ‎она ‎производила ‎на ‎тебя?

— У ‎американцев‏ ‎совершенно‏ ‎другой‏ ‎подход ‎к‏ ‎обучению, ‎не‏ ‎совковый. ‎Как‏ ‎происходит‏ ‎обучение ‎на‏ ‎БМП ‎в ‎украинской ‎армии? ‎«Детки,‏ ‎вот ‎БМП,‏ ‎только‏ ‎мы ‎не ‎будем‏ ‎ее ‎заводить,‏ ‎потому ‎что ‎соляры ‎нет.‏ ‎А‏ ‎вот ‎пушка,‏ ‎но ‎мы‏ ‎не ‎будем ‎стрелять, ‎потому ‎что‏ ‎патронов‏ ‎нет. ‎И‏ ‎вообще, ‎руками‏ ‎ничего ‎не ‎трогайте, ‎потому ‎что‏ ‎развалится.‏ ‎Лучше‏ ‎отработаем ‎десантирование‏ ‎— ‎и‏ ‎все». То ‎есть‏ ‎фактически‏ ‎солдат ‎знает,‏ ‎как ‎десантироваться ‎с ‎«боевой ‎могилы‏ ‎пехоты» ‎(потому‏ ‎что‏ ‎БМП-2 ‎— ‎это‏ ‎боевая ‎могила),‏ ‎и ‎все. ‎Вот ‎так‏ ‎происходит‏ ‎процесс ‎обучения‏ ‎в ‎нашей‏ ‎армии. ‎А ‎в ‎американской: ‎«Вот‏ ‎„Брэдли“.‏ ‎И ‎соляра‏ ‎не ‎заканчивается,‏ ‎патроны ‎тоже. ‎В ‎день ‎мы‏ ‎настреливаем‏ ‎по‏ ‎74 ‎выстрела,‏ ‎наезжали ‎нормальные‏ ‎километражи.

Американцы ‎не‏ ‎боялись.‏ ‎В ‎первый‏ ‎день ‎объяснили, ‎где ‎что, ‎а‏ ‎во ‎второй‏ ‎день‏ ‎мы ‎уже ‎сели‏ ‎на ‎«Брэдли».‏ ‎И ‎каждый ‎из ‎экипажа‏ ‎(пехота‏ ‎училась ‎отдельно,‏ ‎экипажи ‎—‏ ‎отдельно) ‎проехал ‎по ‎пять-десять ‎километров.‏ ‎Я‏ ‎в ‎первый‏ ‎день ‎езды‏ ‎элементарно ‎ночью ‎уже ‎сдавал ‎задки‏ ‎[я‏ ‎не‏ ‎понял, ‎что‏ ‎это ‎значит,‏ ‎возможно, ‎диалектизм‏ ‎какой-то‏ ‎— ‎Е.Н.], заправлял‏ ‎технику. ‎И ‎они ‎всегда ‎спрашивали:‏ ‎«Хотите ‎еще?»‏ ‎Я‏ ‎говорил: ‎«Хочу». ‎У‏ ‎нас ‎были‏ ‎и ‎ночные ‎стрельбы, ‎и‏ ‎дневные‏ ‎стрельбы, ‎и‏ ‎круглосуточные, ‎и‏ ‎мы ‎спали ‎в ‎машинах. ‎Опять‏ ‎же,‏ ‎пока ‎мы‏ ‎не ‎научились,‏ ‎пока ‎каждый ‎механик ‎не ‎понял,‏ ‎что‏ ‎от‏ ‎него ‎требуется,‏ ‎пока ‎каждый‏ ‎наводчик ‎-оператор,‏ ‎каждый‏ ‎командир ‎машины‏ ‎не ‎разобрали ‎и ‎не ‎собрали‏ ‎тот ‎«Бушмастер»‏ ‎за‏ ‎семь ‎минут… ‎[бушмастер‏ ‎— ‎автоматическая‏ ‎пушка, ‎основное ‎оружие ‎«Брэдли»‏ ‎—‏ ‎Е.Н.] К ‎сожалению,‏ ‎когда ‎у‏ ‎меня ‎не ‎получалось, ‎я ‎очень‏ ‎эмоционально‏ ‎реагировал, ‎поэтому‏ ‎американские ‎солдаты‏ ‎говорили: ‎«О! ‎Николай, ‎еб ‎твою‏ ‎мать!» Но‏ ‎с‏ ‎восьмого ‎раза‏ ‎у ‎меня‏ ‎получилось, ‎я‏ ‎понял,‏ ‎как ‎это‏ ‎делается. ‎Пока ‎ты ‎не ‎научишься‏ ‎делать ‎все‏ ‎на‏ ‎автомате, ‎ты ‎никуда‏ ‎не ‎идешь.‏ ‎Ты ‎не ‎выполняешь ‎следующее‏ ‎упражнение.‏ ‎Возле ‎каждого‏ ‎был ‎инструктор,‏ ‎около ‎каждого ‎переводчик. ‎Не ‎научиться‏ ‎использовать‏ ‎современные ‎машины‏ ‎— ‎невозможно.

— Слушай,‏ ‎а ‎было ‎такое ‎ощущение: ‎о,‏ ‎это‏ ‎крутая‏ ‎машина! ‎Мы‏ ‎сейчас ‎на‏ ‎них ‎точно‏ ‎победим!

— Да,‏ ‎было ‎ощущение,‏ ‎что ‎это ‎крутая ‎машина. ‎И‏ ‎было ‎чувство‏ ‎уверенности.‏ ‎Ты ‎на ‎ней‏ ‎настолько ‎научился,‏ ‎ты ‎понимал, ‎что ‎при‏ ‎чем,‏ ‎какие ‎поломки‏ ‎могут ‎быть,‏ ‎как ‎их ‎ликвидировать. ‎Опять ‎же,‏ ‎как‏ ‎проходят ‎ротно-тактические‏ ‎учения? ‎В‏ ‎первый ‎день ‎ты ‎изучаешь, ‎что‏ ‎от‏ ‎тебя‏ ‎надо, ‎но‏ ‎вот ‎тебе‏ ‎поле ‎—‏ ‎огромное,‏ ‎вот ‎тебе‏ ‎«Брэдли» ‎— ‎учись ‎маневрировать. ‎И‏ ‎ты ‎учишься‏ ‎маневрировать‏ ‎взводами, ‎ротами, ‎ты‏ ‎общаешься ‎с‏ ‎каждым ‎командиром ‎машины. ‎Были‏ ‎те,‏ ‎кто ‎работали‏ ‎на ‎«бехах»,‏ ‎они ‎говорили: ‎«О, ‎это ‎бомба-ракета!»

— Тогда‏ ‎вы‏ ‎уже ‎знали,‏ ‎что ‎вас‏ ‎готовят, ‎чтобы ‎на ‎каком-то ‎направлении‏ ‎провести‏ ‎мощный‏ ‎штурм, ‎что‏ ‎на ‎вас‏ ‎делается ‎большая‏ ‎ставка?

— Я‏ ‎это ‎понял‏ ‎на ‎ротных ‎учениях, ‎а ‎убедился‏ ‎на ‎батальонно-тактических.‏ ‎Потому‏ ‎что ‎то, ‎что‏ ‎мы ‎на‏ ‎ротно-тактических ‎и ‎батальонных ‎штурмовали,‏ ‎отражало‏ ‎и ‎рельеф‏ ‎Херсонщины, ‎и‏ ‎«зубы ‎дракона». ‎Американцы ‎заморочились ‎и‏ ‎сделали‏ ‎все, ‎что‏ ‎нам ‎нужно‏ ‎штурмовать. ‎Единственное, ‎что ‎не ‎было‏ ‎предусмотрено,‏ ‎это‏ ‎заминированные ‎посадки.‏ ‎Во ‎время‏ ‎ротно-тактических ‎и‏ ‎батальонных‏ ‎учений ‎мы‏ ‎это ‎постоянно ‎использовали, ‎заходя ‎через‏ ‎посадки ‎в‏ ‎тыл‏ ‎(американцы ‎играли ‎роль‏ ‎россиян). ‎Я‏ ‎гордился ‎своими ‎ребятами, ‎которые‏ ‎реально‏ ‎проходили ‎по‏ ‎шесть-восемь ‎километров‏ ‎по ‎лесу, ‎вскрывали ‎наблюдательные ‎пункты‏ ‎противника.‏ ‎Очень ‎интересно‏ ‎было. ‎У‏ ‎каждого ‎командира ‎роты ‎был ‎такой‏ ‎же‏ ‎командир‏ ‎роты ‎—‏ ‎американец, ‎и‏ ‎ты ‎должен‏ ‎был‏ ‎задавать ‎ему‏ ‎вопросы. ‎Если ‎ты ‎не ‎стеснялся,‏ ‎тебе ‎все‏ ‎объясняли.‏ ‎Я ‎постоянно ‎задавал‏ ‎вопросы. ‎Мой‏ ‎«кептен ‎Джек»… ‎У ‎него‏ ‎от‏ ‎меня ‎даже‏ ‎глаз ‎дергался,‏ ‎но ‎пока ‎я ‎до ‎конца‏ ‎не‏ ‎понимал ‎задачи,‏ ‎я ‎от‏ ‎него ‎не ‎отходил.

Мы ‎очень ‎часто‏ ‎ночевали‏ ‎на‏ ‎тех ‎вышках,‏ ‎и ‎он‏ ‎в ‎двадцатый‏ ‎раз‏ ‎объяснял ‎мне,‏ ‎как ‎правильно ‎использовать ‎«Брэдли». ‎Опять‏ ‎же ‎были‏ ‎люди,‏ ‎воевавшие ‎в ‎Персидском‏ ‎заливе, ‎и‏ ‎они ‎объясняли, ‎каким ‎образом‏ ‎они‏ ‎там ‎противодействовали‏ ‎танкам. ‎Всё‏ ‎это ‎было ‎интересно. ‎В ‎принципе,‏ ‎я‏ ‎всех ‎очень‏ ‎жестоко ‎мучил.‏ ‎Со ‎мной ‎был ‎такой ‎«Крис»,‏ ‎он‏ ‎уже‏ ‎погиб… ‎У‏ ‎него ‎был‏ ‎очень ‎хороший‏ ‎английский,‏ ‎и ‎мы‏ ‎вдвоем ‎постоянно ‎долбили ‎американцев, ‎чтобы‏ ‎все ‎понять.‏ ‎Думаю,‏ ‎проблема ‎нескольких ‎рот‏ ‎бригады, ‎офицеров‏ ‎бригады ‎была ‎в ‎том,‏ ‎что‏ ‎вместо ‎того,‏ ‎чтобы ‎так‏ ‎же ‎долбить ‎своих ‎инструкторов, ‎они‏ ‎шли‏ ‎спать. ‎Это‏ ‎мое ‎мнение.

— Когда‏ ‎вы ‎заехали ‎в ‎зону ‎ответственности‏ ‎и‏ ‎получили‏ ‎задание? ‎Когда‏ ‎ты ‎получил‏ ‎приказ ‎идти‏ ‎на‏ ‎штурм?

— Сначала ‎нас‏ ‎передислоцировали ‎в ‎Запорожскую ‎область, ‎на‏ ‎юг, ‎это‏ ‎было‏ ‎еще ‎в ‎середине‏ ‎мая. ‎Там‏ ‎было ‎уже ‎корпусное ‎совещание,‏ ‎на‏ ‎него ‎пригласили‏ ‎всех ‎командиров‏ ‎рот. ‎Там ‎нам ‎начали ‎объяснять,‏ ‎что‏ ‎будет ‎дальше.‏ ‎То ‎есть,‏ ‎в ‎мае ‎я ‎прекрасно ‎понимал,‏ ‎что‏ ‎нужно‏ ‎делать, ‎понял‏ ‎задачу ‎своей‏ ‎роты. ‎Собрал‏ ‎командиров‏ ‎взводов ‎и‏ ‎командиров ‎отделений ‎и ‎стал ‎каждому‏ ‎доводить ‎его‏ ‎действия.‏ ‎Мы ‎даже ‎смогли‏ ‎смоделировать ‎позиции,‏ ‎которые ‎нам ‎нужно ‎штурмовать,‏ ‎и‏ ‎каждую ‎ночь‏ ‎мы ‎отрабатывали-отрабатывали-отрабатывали…‏ ‎Мы ‎напрягли ‎все ‎наши ‎финансовые‏ ‎ресурсы,‏ ‎покупали ‎приборы‏ ‎ночного ‎видения,‏ ‎потому ‎что ‎их ‎не ‎хватало,‏ ‎хотя‏ ‎мы‏ ‎были ‎лучше‏ ‎заряжены, ‎чем‏ ‎другие ‎бригады.‏ ‎Было‏ ‎очень ‎сильное‏ ‎родство. ‎Каждый ‎солдат ‎понимал ‎свою‏ ‎задачу, ‎каждый‏ ‎мог‏ ‎ясно ‎сказать, ‎что‏ ‎он ‎делает‏ ‎на ‎каждом ‎этапе.

— А ‎груз‏ ‎ответственности,‏ ‎что ‎вся‏ ‎страна ‎на‏ ‎вас ‎смотрит, ‎что ‎вот ‎сейчас‏ ‎вы‏ ‎до ‎Мариуполя‏ ‎дойдете, ‎и‏ ‎мы ‎победим… ‎Это ‎на ‎вас‏ ‎не‏ ‎давило?

— Слушайте,‏ ‎я ‎уже‏ ‎давно ‎эту‏ ‎жизнь ‎живу…‏ ‎Я‏ ‎понимаю, ‎что‏ ‎такое ‎пафосный ‎треп. ‎И ‎понимаю:‏ ‎то, ‎что‏ ‎планируется,‏ ‎может ‎пойти ‎не‏ ‎по ‎плану.‏ ‎И ‎я ‎своим ‎солдатам‏ ‎говорил‏ ‎простую ‎вещь:‏ ‎будет ‎сложно,‏ ‎и ‎тогда ‎вы ‎не ‎будете‏ ‎сражаться‏ ‎за ‎Украину‏ ‎— ‎вы‏ ‎будете ‎сражаться ‎друг ‎за ‎друга,‏ ‎за‏ ‎того,‏ ‎кто ‎справа,‏ ‎слева, ‎сзади,‏ ‎впереди. ‎А‏ ‎я‏ ‎буду ‎драться‏ ‎за ‎вас ‎до ‎того ‎момента,‏ ‎пока ‎буду‏ ‎в‏ ‎состоянии. ‎И ‎я‏ ‎совершенно ‎спокойно‏ ‎объяснил: ‎после ‎меня ‎руководит‏ ‎друг‏ ‎Лис ‎(Евтушенко‏ ‎Дмитрий ‎Саныч),‏ ‎лучший ‎офицер, ‎которого ‎я ‎только‏ ‎видел.‏ ‎Честно, ‎я‏ ‎считаю, ‎что‏ ‎у ‎него ‎очень ‎большие ‎перспективы.‏ ‎Дмитрий‏ ‎Саныч‏ ‎выпадает ‎—‏ ‎за ‎ним‏ ‎друг ‎Крис‏ ‎(Царство‏ ‎Небесное), ‎Крис‏ ‎выпадет ‎— ‎Профессор ‎(Царство ‎Небесное),‏ ‎тот ‎выпадает‏ ‎—‏ ‎другой ‎командует… ‎Все‏ ‎в ‎роте‏ ‎понимали ‎передачу ‎управления ‎взводами,‏ ‎все‏ ‎понимали ‎передачу‏ ‎управления ‎отделениями.‏ ‎Да, ‎это ‎проходило ‎из-за ‎определенного‏ ‎непонимания‏ ‎со ‎стороны‏ ‎солдат: ‎ну‏ ‎что ‎ты ‎от ‎нас ‎еще‏ ‎хочешь?‏ ‎Мы‏ ‎учимся ‎уже‏ ‎девять ‎месяцев,‏ ‎мы ‎турникеты‏ ‎с‏ ‎закрытыми ‎глазами‏ ‎накручиваем… ‎Что ‎ты ‎еще ‎хочешь?

— Когда‏ ‎был ‎первый‏ ‎штурм,‏ ‎на ‎который ‎вы‏ ‎пошли? ‎Каков‏ ‎ваш ‎первый ‎опыт?

— Первый ‎опыт‏ ‎—‏ ‎мы ‎опоздали‏ ‎на ‎штурм‏ ‎… ‎По ‎плану ‎мы ‎должны‏ ‎были‏ ‎штурмовать ‎сразу‏ ‎за ‎3-м‏ ‎батальоном. ‎Но ‎из-за ‎провалов ‎в‏ ‎планировании‏ ‎мы,‏ ‎мягко ‎говоря,‏ ‎опоздали ‎часа‏ ‎на ‎три,‏ ‎так,‏ ‎конечно, ‎помочь‏ ‎уже ‎не ‎могли. ‎Уже ‎было‏ ‎утро, ‎а‏ ‎днем‏ ‎​​с ‎россиянами ‎было‏ ‎очень ‎сложно‏ ‎воевать ‎из-за ‎их ‎превосходства‏ ‎в‏ ‎артиллерии, ‎авиации,‏ ‎БПЛА. ‎Потому‏ ‎мы ‎стали ‎в ‎посадке ‎уточнять‏ ‎задачи.‏ ‎Они, ‎учитывая‏ ‎полученный ‎опыт‏ ‎3-го ‎бата, ‎были ‎откорректированы. ‎Теперь‏ ‎нам‏ ‎нужно‏ ‎было ‎пройти‏ ‎не ‎12‏ ‎километров, ‎а‏ ‎всего‏ ‎шесть. ‎Но‏ ‎из ‎того, ‎что ‎мы ‎уже‏ ‎услышали ‎от‏ ‎3-го‏ ‎бата ‎и ‎других…‏ ‎Вы ‎же‏ ‎понимаете, ‎армия ‎— ‎это‏ ‎большой‏ ‎колхоз, ‎все‏ ‎начали ‎друг‏ ‎друга ‎спрашивать: ‎что, ‎как, ‎где?‏ ‎Услышав,‏ ‎что ‎и‏ ‎как ‎было,‏ ‎объяснил ‎командирам ‎взводов ‎и ‎отделений‏ ‎их‏ ‎задачи,‏ ‎пообещал ‎подразделениям‏ ‎разграждения, ‎что‏ ‎мы ‎будем‏ ‎прикрывать‏ ‎их ‎до‏ ‎тех ‎пор, ‎пока ‎будут ‎стрелять‏ ‎«Бушмастеры». ‎Так‏ ‎и‏ ‎вышло. ‎Мы ‎их‏ ‎прикрывали, ‎они‏ ‎проделали ‎свою ‎работу, ‎за‏ ‎счет‏ ‎этого ‎нам‏ ‎все-таки ‎удалось‏ ‎захватить ‎определенные ‎позиции, ‎отразить ‎контратаки‏ ‎и,‏ ‎в ‎принципе,‏ ‎спокойно ‎подготовиться‏ ‎к ‎обороне. ‎Русские ‎контратаки ‎не‏ ‎смогли‏ ‎нас‏ ‎выбить.

— Какого ‎это‏ ‎числа ‎произошло?

— 9 июня.‏ ‎Мы ‎захватили‏ ‎позиции,‏ ‎отразили ‎первую‏ ‎контратаку, ‎начали ‎закапываться. ‎Я ‎получил‏ ‎ранение, ‎управление‏ ‎перешло‏ ‎к ‎другу ‎Лису,‏ ‎он ‎в‏ ‎дальнейшем ‎руководил ‎ротой, ‎и‏ ‎руководил‏ ‎довольно ‎удачно.

Мы‏ ‎выполнили ‎стоящую‏ ‎перед ‎нами ‎задачу ‎с ‎минимальными‏ ‎потерями.‏ ‎Когда ‎у‏ ‎других ‎рот‏ ‎уже ‎были ‎«двухсотые», ‎большинство ‎техники‏ ‎подбито,‏ ‎у‏ ‎меня ‎было‏ ‎всего ‎десять‏ ‎«трехсотых». ‎Погибшие‏ ‎ушли‏ ‎уже ‎после‏ ‎того, ‎как ‎я ‎выпал. ‎Но‏ ‎для ‎этого‏ ‎были‏ ‎объективные ‎причины, ‎потому‏ ‎что ‎россияне‏ ‎артиллерией ‎просто ‎мешали ‎наши‏ ‎позиции‏ ‎с ‎черноземом.

— Как‏ ‎ты ‎подорвался,‏ ‎как ‎это ‎было?

— Да ‎как… ‎Мы‏ ‎вызвали‏ ‎«Брэдли», ‎который‏ ‎должен ‎был‏ ‎эвакуировать ‎первых ‎раненых. ‎Я ‎увидел,‏ ‎что‏ ‎он‏ ‎сейчас ‎поедет‏ ‎по ‎минному‏ ‎полю, ‎выпрыгнул‏ ‎из‏ ‎посадки ‎и‏ ‎принялся ‎махать ‎руками, ‎куда ‎ему‏ ‎идти. ‎Почувствовал‏ ‎выстрелы,‏ ‎увидел, ‎как ‎улетает‏ ‎моя ‎нога,‏ ‎удивился… ‎Скорее ‎всего, ‎это‏ ‎был‏ ‎крупнокалиберный ‎пулемет,‏ ‎потому ‎что‏ ‎на ‎вражеской ‎позиции ‎«Реал» ‎стояли‏ ‎танки,‏ ‎они ‎и‏ ‎работали. ‎Я‏ ‎принялся ‎прыгать ‎на ‎левой ‎ноге,‏ ‎наступил‏ ‎на‏ ‎противопехотную ‎мину,‏ ‎упал ‎на‏ ‎спину. ‎Пожалуй,‏ ‎сработал‏ ‎«лепесток», ‎потому‏ ‎что ‎в ‎тот ‎период, ‎когда‏ ‎мы ‎захватили‏ ‎позицию‏ ‎и ‎отразили ‎первую‏ ‎атаку, ‎произошло‏ ‎массовое ‎дистанционное ‎минирование. ‎В‏ ‎небе‏ ‎через ‎каждые‏ ‎десять ‎метров‏ ‎было ‎взрыв, ‎взрыв, ‎взрыв… ‎От‏ ‎того‏ ‎небо ‎стало‏ ‎черным, ‎я‏ ‎такого ‎даже ‎в ‎фильмах ‎не‏ ‎видел.‏ ‎Мина‏ ‎сдетонировала, ‎перевернула‏ ‎меня ‎в‏ ‎живот. ‎Под‏ ‎грудью‏ ‎тоже ‎что-то‏ ‎сработало ‎— ‎меня ‎снова ‎подбросило.‏ ‎Броник ‎у‏ ‎меня‏ ‎хороший, ‎потому ‎взрывная‏ ‎волна ‎пошла‏ ‎по ‎рукам. ‎После ‎этих‏ ‎всех‏ ‎подрывов ‎я‏ ‎упал, ‎лежу‏ ‎и ‎разглядываю: ‎руки ‎сожжены. ‎Понимаю,‏ ‎что‏ ‎ничего ‎сейчас‏ ‎себе ‎накрутить‏ ‎не ‎могу. ‎Но ‎возле ‎меня‏ ‎был‏ ‎друг‏ ‎Пиро, ‎я‏ ‎крикнул: ‎«Пиро,‏ ‎спасай!» ‎Пиро‏ ‎побежал‏ ‎по ‎минному‏ ‎полю ‎меня ‎спасать. ‎И ‎спас.‏ ‎Через ‎минуту‏ ‎или‏ ‎две ‎наложил ‎мне‏ ‎четыре ‎турникета,‏ ‎привязал ‎паракордом ‎ту ‎ногу‏ ‎и‏ ‎потащил. ‎[«турникет»‏ ‎— ‎жгут,‏ ‎паракорд ‎— ‎легкий ‎шнур ‎—‏ ‎прим.‏ ‎Е.Н.]

— Она ‎была‏ ‎рядом? ‎То‏ ‎есть ‎пытались ‎спасти ‎оторванную ‎ногу?

— она‏ ‎держалась‏ ‎на‏ ‎куске ‎мышцы,‏ ‎болталась. ‎Пока‏ ‎это ‎происходило,‏ ‎я‏ ‎ему ‎кричал,‏ ‎чтобы ‎передал ‎по ‎рации ‎о‏ ‎ранениях, ‎о‏ ‎передаче‏ ‎управления. ‎Не ‎знаю,‏ ‎почему ‎не‏ ‎потерял ‎сознание. ‎Пока ‎не‏ ‎услышал,‏ ‎что ‎все‏ ‎понимают ‎о‏ ‎передаче ‎управления, ‎я ‎не ‎успокоился,‏ ‎я‏ ‎его ‎долбил.‏ ‎Он ‎с‏ ‎одной ‎стороны ‎перевязывает ‎мне ‎ногу,‏ ‎а‏ ‎с‏ ‎другой ‎я‏ ‎ему ‎кричу:‏ ‎«Передавай ‎управление!»‏ ‎За‏ ‎это ‎время‏ ‎«Брэдли» ‎увидел, ‎где ‎минное ‎поле‏ ‎заехал ‎в‏ ‎проход.‏ ‎Эта ‎машина ‎меня‏ ‎и ‎эвакуировала.‏ ‎Поэтому ‎меня ‎вывезли ‎довольно‏ ‎быстро.‏ ‎Дальше ‎хорошо‏ ‎сработал ‎наш‏ ‎батальонный ‎медик ‎друг ‎Ковер.

— Ты ‎говорил,‏ ‎что‏ ‎за ‎две‏ ‎минуты ‎до‏ ‎подрыва ‎собрат ‎посоветовал ‎тебе ‎застегнуть‏ ‎воротник‏ ‎на‏ ‎бронежилете…

— Когда ‎мы‏ ‎увидели, ‎что‏ ‎идет ‎мощное‏ ‎дистанционное‏ ‎минирование, ‎друг‏ ‎Пиро ‎сказал: ‎«Командир, ‎давай ‎все-таки‏ ‎воротник ‎тебе‏ ‎натянем».‏ ‎Мой ‎кевларовый ‎воротник‏ ‎был ‎свернут,‏ ‎мне ‎его ‎через ‎две-три‏ ‎минуты‏ ‎натянули. ‎Во‏ ‎время ‎моих‏ ‎подрывов ‎его ‎разорвало ‎в ‎лохмотья.‏ ‎Я‏ ‎его ‎сохранил,‏ ‎потому ‎что‏ ‎в ‎нем ‎были ‎осколки. ‎Они‏ ‎были‏ ‎даже‏ ‎в ‎турникетах,‏ ‎которые ‎были‏ ‎у ‎меня‏ ‎на‏ ‎обвесах. ‎Они‏ ‎были ‎повсюду. ‎Кевларовый ‎воротник, ‎напашник,‏ ‎броня ‎меня‏ ‎спасли,‏ ‎я ‎выжил.

— Сколько ‎рота‏ ‎оставалась ‎на‏ ‎той ‎позиции? ‎Какие ‎задачи‏ ‎она‏ ‎выполняла? ‎И‏ ‎как ‎удачно,‏ ‎можешь ‎сказать?

— Я ‎очень ‎горжусь ‎своей‏ ‎ротой,‏ ‎солдатами. ‎Я‏ ‎максимально ‎доволен‏ ‎собой, ‎потому ‎что ‎я ‎их‏ ‎научил,‏ ‎как‏ ‎правильно ‎воевать.‏ ‎Я ‎максимально‏ ‎доволен ‎тем,‏ ‎что‏ ‎понял, ‎кто‏ ‎сможет ‎командовать ‎после ‎меня ‎лучше‏ ‎всего. ‎Я‏ ‎принял‏ ‎те ‎управленческие ‎решения,‏ ‎которые ‎от‏ ‎меня ‎требовались. ‎А ‎бойцы‏ ‎не‏ ‎просто ‎отбивали‏ ‎контратаки ‎на‏ ‎этой ‎позиции, ‎находясь ‎в ‎полуокружении.‏ ‎Они‏ ‎постоянно ‎продолжали‏ ‎ее ‎штурмовать…‏ ‎Они ‎не ‎потеряли ‎управление, ‎не‏ ‎потеряли‏ ‎боеспособность.‏ ‎Они ‎потом‏ ‎штурмовали ‎«Реал»,‏ ‎штурмовали ‎«Барселону»,‏ ‎Работино.‏ ‎То ‎есть‏ ‎продолжали ‎бои.

— Почему ‎у ‎вас ‎были‏ ‎такие ‎испанские‏ ‎названия‏ ‎позиций ‎— ‎«Бенфика»,‏ ‎«Реал»?

— Не ‎знаю,‏ ‎может, ‎в ‎корпусе ‎был‏ ‎футбольный‏ ‎фанат. ‎Но‏ ‎все ‎позиции‏ ‎были ‎названы ‎в ‎честь ‎футбольных‏ ‎команд.‏ ‎Моя ‎основная‏ ‎задача ‎была‏ ‎какая? ‎Захватить ‎«Шахтер» ‎и ‎«Динамо»,‏ ‎пройдя‏ ‎через‏ ‎«Реал».

Если ‎видели‏ ‎видео, ‎как‏ ‎вражеская ‎рота‏ ‎погибает‏ ‎за ‎четыре‏ ‎минуты, ‎то ‎это ‎как ‎раз‏ ‎позиция ‎«Динамо».‏ ‎Поэтому‏ ‎очень ‎горжусь ‎своей‏ ‎ротой, ‎они‏ ‎красавчики. ‎Но ‎очень ‎многих‏ ‎потерь‏ ‎можно ‎избежать,‏ ‎если ‎бы‏ ‎не ‎формально ‎выполняли ‎приказы. ‎Я‏ ‎сейчас‏ ‎не ‎очень‏ ‎хочу ‎критиковать‏ ‎нашу ‎власть, ‎наших ‎командующих, ‎но‏ ‎иногда‏ ‎казалось,‏ ‎что ‎солдат‏ ‎не ‎берегут.‏ ‎Были ‎случаи,‏ ‎когда‏ ‎нужно ‎было‏ ‎бить ‎по ‎позициям, ‎но ‎говорили:‏ ‎«У ‎„Паладина“‏ ‎дорогие‏ ‎снаряды»… ‎Поэтому ‎тоже‏ ‎гибли ‎люди.‏ ‎Потому ‎что ‎нужно ‎было‏ ‎отработать‏ ‎артой, ‎но‏ ‎не ‎отрабатывали‏ ‎по ‎какой-то ‎непонятной ‎причине. ‎И‏ ‎поэтому‏ ‎гибли ‎мои‏ ‎пацаны.

— Как ‎долго‏ ‎дрались ‎за ‎Работино? ‎Думаю, ‎ты‏ ‎внимательно‏ ‎следил‏ ‎за ‎этим.

— Подождите:‏ ‎задача ‎взять‏ ‎Работино ‎стояла‏ ‎в‏ ‎первый ‎день.‏ ‎То ‎есть ‎бои ‎за ‎Работино‏ ‎велись ‎с‏ ‎восьмого‏ ‎июня ‎и ‎до‏ ‎того ‎момента,‏ ‎как ‎его ‎взяли.

— Твои ‎ребята‏ ‎туда‏ ‎заходили ‎тоже.

— Конечно.‏ ‎Они ‎заходили,‏ ‎очень ‎хорошо ‎отрабатывали. ‎Наша ‎4-я‏ ‎рота,‏ ‎несмотря ‎ни‏ ‎на ‎что,‏ ‎со ‎сжатыми ‎зубами ‎продолжала ‎идти‏ ‎вперед.‏ ‎Несмотря‏ ‎на ‎ранения.‏ ‎У ‎многих‏ ‎моих ‎бойцов‏ ‎пять‏ ‎контузий. ‎Друг‏ ‎Файер ‎за ‎это ‎наступление ‎имел‏ ‎многочисленные ‎ранения‏ ‎и‏ ‎постоянно ‎возвращался. ‎Ну,‏ ‎сейчас ‎его‏ ‎уже ‎размотало ‎нормально, ‎будет‏ ‎долго‏ ‎отдыхать. ‎Три‏ ‎ранения ‎только‏ ‎в ‎боях ‎за ‎Работино… ‎И‏ ‎так‏ ‎у ‎многих.

— Очевидно,‏ ‎что ‎россияне‏ ‎на ‎этом ‎направлении ‎готовились ‎к‏ ‎штурмам.‏ ‎Они‏ ‎не ‎испугались‏ ‎«Леопардов» ‎и‏ ‎не ‎побежали,‏ ‎как‏ ‎ожидалось.

— Весь ‎план‏ ‎большого ‎контрнаступления ‎базировался ‎на ‎простых‏ ‎вещах: ‎москаль‏ ‎видит‏ ‎«Брэдли», ‎«Леопард» ‎—‏ ‎и ‎убегает.‏ ‎Все. «Пацаны, ‎да ‎вы ‎их‏ ‎там‏ ‎размотаете!» ‎Но‏ ‎ведь ‎на‏ ‎«Брэдли» ‎нет ‎активной ‎защиты! ‎«А‏ ‎ты‏ ‎не ‎ссы!‏ ‎Она ‎и‏ ‎так ‎хорошая». ‎А ‎танкисты ‎ни‏ ‎разу‏ ‎не‏ ‎стреляли ‎из‏ ‎«Леопарда»! ‎«Да‏ ‎ты ‎не‏ ‎сцы,‏ ‎они ‎работали‏ ‎на ‎Т-72!» ‎Это ‎при ‎том,‏ ‎что ‎все‏ ‎пацаны‏ ‎были ‎охрененные, ‎я‏ ‎просто ‎полюбил‏ ‎наших ‎танкистов.

— Какой-то ‎танкист ‎случайно‏ ‎к‏ ‎вам ‎прибился…

— Это‏ ‎вообще ‎была‏ ‎бомба-ракета! ‎Т-64 ‎с ‎тралом ‎должен‏ ‎был‏ ‎работать ‎с‏ ‎другой ‎ротой.‏ ‎Но ‎тогда ‎был ‎определенный ‎управленческий‏ ‎бардак.‏ ‎Мне‏ ‎передают ‎Т-64,‏ ‎я ‎с‏ ‎ним ‎отрабатываю,‏ ‎вхожу‏ ‎в ‎слаживание.‏ ‎Надо ‎штурмовать ‎— ‎у ‎меня‏ ‎его ‎забирают,‏ ‎дают‏ ‎других ‎пацанов, ‎которых‏ ‎я ‎вижу‏ ‎впервые ‎в ‎жизни ‎и‏ ‎которые‏ ‎не ‎понимают‏ ‎задачи, ‎они‏ ‎просто ‎в ‎афиге ‎от ‎того,‏ ‎что‏ ‎здесь ‎оказались.‏ ‎И ‎их‏ ‎уработали, ‎кажется, ‎в ‎первые ‎же‏ ‎минуты‏ ‎боя‏ ‎с ‎ПТУРа.‏ ‎Мы ‎продолжаем‏ ‎бой, ‎откатываемся,‏ ‎закатываемся,‏ ‎продолжаем ‎маневрировать.‏ ‎И ‎тут ‎мне ‎по ‎рации:‏ ‎«Друг ‎Фриц,‏ ‎а‏ ‎что ‎мне ‎делать?»‏ ‎Говорю: ‎«Это‏ ‎кто?» ‎— ‎«Я ‎такой-то‏ ‎такой-то», — понимаю,‏ ‎что ‎это‏ ‎танкист, ‎который‏ ‎должен ‎быть ‎с ‎другим ‎подразделением.‏ ‎«Да‏ ‎ты ‎же‏ ‎должен ‎быть…» — «Да‏ ‎где ‎там, ‎я ‎с ‎вами,‏ ‎вам‏ ‎в‏ ‎хвост ‎стал…» — «Киса‏ ‎моя! ‎—‏ ‎обрадовался ‎я.‏ ‎—‏ ‎Ну, ‎сейчас‏ ‎у ‎нас ‎дело ‎пойдет! ‎Там‏ ‎первый ‎взвод,‏ ‎обходи,‏ ‎готовься». Определенные ‎элементы ‎случайности,‏ ‎связанные ‎с‏ ‎тем, ‎что ‎некоторые ‎решения‏ ‎старших‏ ‎командиров ‎не‏ ‎были ‎логичны‏ ‎конкретно ‎в ‎этой ‎ситуации, ‎только‏ ‎запутывали.‏ ‎Но ‎благодаря‏ ‎этой ‎путанице‏ ‎у ‎меня ‎оказалась ‎еще ‎одна‏ ‎«Тешка»‏ ‎с‏ ‎тралом, ‎которая‏ ‎мне ‎проторила‏ ‎путь ‎на‏ ‎позицию‏ ‎«Бенфика». ‎В‏ ‎принципе ‎УР ‎отработала ‎по ‎этой‏ ‎позиции ‎до‏ ‎того,‏ ‎в ‎первые ‎минуты‏ ‎боя. ‎Нам‏ ‎удалось ‎это ‎сделать, ‎и‏ ‎просто‏ ‎нужно ‎было,‏ ‎чтобы ‎прошел‏ ‎танк ‎и ‎еще ‎раз ‎проделал‏ ‎проход,‏ ‎чтобы ‎пехота‏ ‎не ‎подорвалась.‏ ‎Это ‎все ‎как ‎сериал ‎какой-то.

— Война‏ ‎—‏ ‎это‏ ‎всегда ‎хаос?

— Контролируемый‏ ‎хаос! ‎Здесь‏ ‎главное, ‎во-первых,‏ ‎не‏ ‎сойти ‎с‏ ‎ума, ‎а ‎во-вторых, ‎понять ‎свою‏ ‎позицию ‎в‏ ‎этом‏ ‎хаосе. ‎И ‎попытаться‏ ‎тем ‎или‏ ‎иным ‎образом ‎подчинить ‎его‏ ‎общей‏ ‎цели ‎и‏ ‎задаче. ‎Да,‏ ‎это ‎был ‎хаос. ‎Какие-то ‎роты‏ ‎из-за‏ ‎этого ‎хаоса‏ ‎заканчивались ‎через‏ ‎15 ‎минут, ‎кто-то ‎— ‎за‏ ‎30,‏ ‎другие‏ ‎бригады ‎вообще‏ ‎продемонстрировали ‎«рекорды».‏ ‎Моя ‎рота‏ ‎не‏ ‎закончилась, ‎у‏ ‎нас ‎были ‎минимальные ‎потери. ‎Да,‏ ‎были ‎машины‏ ‎подбиты.‏ ‎Меня ‎вообще ‎первым‏ ‎подбили, ‎152-й‏ ‎как ‎прилетел…

— И ‎«Брэдли»…

— …"Брэдли» ‎выдержала‏ ‎все.‏ ‎Снаряд ‎попал‏ ‎под ‎правый‏ ‎борт, ‎была ‎повреждена ‎гусянка. ‎Броня‏ ‎выдержала‏ ‎осколки, ‎но‏ ‎от ‎ударной‏ ‎волны ‎порвало ‎проводку ‎в ‎машине…‏ ‎Единственный‏ ‎случай,‏ ‎когда ‎«Брэдли»‏ ‎не ‎выдержала‏ ‎удара ‎—‏ ‎это‏ ‎была ‎работа‏ ‎вертолетов, ‎уже ‎через ‎неделю. ‎Ка-52‏ ‎ударил ‎по‏ ‎машинам,‏ ‎и ‎один ‎«Брэдли»‏ ‎взорвался. ‎Но‏ ‎есть ‎случаи, ‎когда ‎выдерживали‏ ‎и‏ ‎такие ‎удары.‏ ‎В ‎принципе‏ ‎это ‎очень ‎надежная ‎машина. ‎Это‏ ‎не‏ ‎БМП-2, ‎где‏ ‎гибнет ‎весь‏ ‎экипаж, ‎нет. ‎«Брэдли» ‎может ‎быть‏ ‎подбита,‏ ‎но‏ ‎экипаж ‎выживает.‏ ‎И ‎мотор‏ ‎всегда ‎колотится.‏ ‎Механик-водитель‏ ‎приходит ‎в‏ ‎себя ‎от ‎контузии, ‎мотор ‎колотится‏ ‎— ‎поехали‏ ‎дальше.

Да,‏ ‎хаос. ‎В ‎этом‏ ‎хаосе ‎важно‏ ‎не ‎потерять ‎связь ‎со‏ ‎старшим‏ ‎командиром. ‎Потому‏ ‎что ‎нужна‏ ‎артиллерия, ‎нужны ‎текущие ‎приказы. ‎А‏ ‎когда‏ ‎это ‎перестает‏ ‎происходить, ‎когда‏ ‎приказы ‎комбата ‎передает ‎сержант ‎батальона‏ ‎—‏ ‎это‏ ‎не ‎очень‏ ‎хорошо. ‎Потому‏ ‎что ‎приказ‏ ‎о‏ ‎передаче ‎управления‏ ‎сержанту ‎ты ‎не ‎слыхал. ‎А‏ ‎по ‎рации‏ ‎ты‏ ‎точно ‎слышишь, ‎что‏ ‎это ‎не‏ ‎твой ‎комбат ‎говорит. ‎Опять‏ ‎же‏ ‎очень ‎важно,‏ ‎чтобы ‎старшие‏ ‎командиры ‎понимали, ‎что ‎происходит ‎на‏ ‎поле‏ ‎боя. ‎Знаете,‏ ‎система ‎управления‏ ‎в ‎47-й ‎была ‎настолько ‎развитой,‏ ‎что‏ ‎у‏ ‎себя ‎на‏ ‎планшете ‎я‏ ‎видел, ‎где‏ ‎была‏ ‎каждая ‎из‏ ‎моих ‎машин. ‎Это ‎помогало ‎в‏ ‎управлении, ‎ты‏ ‎понимал,‏ ‎кто ‎где.

[Слушайте, ‎я‏ ‎все ‎понимаю,‏ ‎но ‎как ‎это ‎соотносится‏ ‎с‏ ‎тем, ‎что‏ ‎он ‎только‏ ‎что ‎лично ‎бегал ‎к ‎БМП,‏ ‎размахивая‏ ‎руками, ‎чтобы‏ ‎та ‎на‏ ‎мину ‎не ‎наехала, ‎и ‎при‏ ‎этом,‏ ‎собственно,‏ ‎подорвался? ‎—‏ ‎прим. ‎Е.Н.]

И‏ ‎комбриг ‎понимал,‏ ‎кто‏ ‎где, ‎и‏ ‎комбат ‎понимал. ‎Единственное, ‎чего ‎они‏ ‎не ‎понимали‏ ‎—‏ ‎что ‎действительно ‎происходит‏ ‎на ‎поле‏ ‎боя. ‎А ‎ситуация ‎была‏ ‎довольно‏ ‎проста: ‎ПТУРы‏ ‎в ‎каждой‏ ‎посадке. ‎Россияне ‎знали ‎наши ‎пути‏ ‎выдвижения,‏ ‎и ‎по‏ ‎этим ‎путям‏ ‎летело ‎все ‎— ‎и ‎152-е,‏ ‎120-е,‏ ‎и‏ ‎«Грады»… ‎И‏ ‎вот ‎ты‏ ‎идешь, ‎а‏ ‎где‏ ‎ты ‎будешь‏ ‎маневрировать? ‎Только ‎вперед-назад, ‎потому ‎что‏ ‎все ‎остальное‏ ‎заминировано.‏ ‎Причем ‎нами ‎же…

— Ты‏ ‎пятый ‎месяц‏ ‎лечишься, ‎реабилитируешься. ‎Какая ‎ситуация‏ ‎с‏ ‎левой ‎ногой‏ ‎— ‎она‏ ‎тоже ‎очень ‎серьезно ‎пострадала?

— Да. ‎«Противопехотка»‏ ‎сработала.‏ ‎К ‎сожалению,‏ ‎потому, ‎что‏ ‎мне ‎недостаточно ‎хорошо ‎обработали ‎раны‏ ‎в‏ ‎Запорожье,‏ ‎начался ‎процесс‏ ‎нагноения, ‎пришлось‏ ‎срезать ‎полстопы,‏ ‎хотя‏ ‎она ‎в‏ ‎принципе ‎выдержала. ‎Были ‎многочисленные ‎переломы‏ ‎плюсневых ‎косточек,‏ ‎но‏ ‎стопа ‎есть… ‎Из-за‏ ‎большого ‎наплыва‏ ‎раненых ‎у ‎врачей ‎просто‏ ‎не‏ ‎хватало ‎времени‏ ‎нормально ‎чистить‏ ‎раны. ‎Меня ‎почистили ‎первый ‎раз‏ ‎уже‏ ‎в ‎Днепре,‏ ‎через ‎двое‏ ‎суток, ‎когда ‎начался ‎процесс ‎нагноения‏ ‎и‏ ‎встал‏ ‎вопрос ‎ампутации‏ ‎и ‎левой‏ ‎ноги. ‎Но‏ ‎я‏ ‎не ‎дал,‏ ‎и ‎врачи, ‎слава ‎Богу, ‎мне‏ ‎помогли. ‎Нога‏ ‎спасена,‏ ‎но ‎не ‎целиком.‏ ‎Ну, ‎ничего,‏ ‎тренируюсь.

— У ‎тебя ‎долго ‎заживали‏ ‎руки,‏ ‎поэтому ‎ты‏ ‎не ‎мог‏ ‎самостоятельно ‎пересаживаться.

— Я ‎ничего ‎не ‎мог‏ ‎ими‏ ‎делать. ‎Руки‏ ‎были ‎разорваны‏ ‎взрывной ‎волной, ‎но ‎тут ‎подшили,‏ ‎там‏ ‎подшили‏ ‎— ‎нормально…‏ ‎Могу ‎уже‏ ‎браться ‎за‏ ‎перекладину,‏ ‎чтобы ‎подтягиваться.‏ ‎У ‎нас ‎хорошие ‎хирурги, ‎хорошо‏ ‎собирают. ‎Потому‏ ‎сейчас‏ ‎уже ‎все ‎нормально.‏ ‎Но ‎в‏ ‎первые ‎дни ‎было, ‎конечно,‏ ‎тяжело.‏ ‎Лежишь, ‎привязанный,‏ ‎руки ‎сожжены,‏ ‎трубка ‎во ‎рту, ‎только ‎одна‏ ‎мысль:‏ ‎снесло ‎тебе‏ ‎яйца ‎или‏ ‎не ‎снесло… ‎( ‎смеется. ‎)‏ ‎Слава‏ ‎Богу,‏ ‎уточнил ‎у‏ ‎медсестер, ‎они‏ ‎сказали, ‎что‏ ‎все‏ ‎нормально.

— Не ‎так‏ ‎давно ‎ты ‎впервые ‎встал ‎на‏ ‎ногу. ‎Какие‏ ‎были‏ ‎ощущения? ‎Насколько ‎больно?

— Очень‏ ‎больно! ‎Потому‏ ‎что ‎у ‎меня ‎была‏ ‎пересадка‏ ‎мышц ‎на‏ ‎стопе, ‎и‏ ‎они ‎еще ‎недостаточно ‎зажили. ‎Но‏ ‎в‏ ‎общем ‎все‏ ‎хорошо, ‎нужно‏ ‎только ‎немного ‎времени. ‎Мне ‎повезло,‏ ‎потому‏ ‎что‏ ‎здесь, ‎в‏ ‎клинике, ‎такой‏ ‎не ‎жалеющий‏ ‎тренер.‏ ‎Я ‎ему‏ ‎говорю: ‎«Не ‎смей ‎меня ‎жалеть!»‏ ‎— ‎и‏ ‎он‏ ‎красавчик: ‎«На ‎тебе‏ ‎эту ‎трапецию,‏ ‎вот ‎тебе ‎сапог, ‎чтобы‏ ‎было‏ ‎проще ‎ходить‏ ‎— ‎пошли!»‏ ‎Было ‎больно, ‎но ‎я ‎пошел.‏ ‎Это‏ ‎очень ‎важный‏ ‎этап ‎для‏ ‎меня. ‎У ‎меня ‎было ‎их‏ ‎несколько.‏ ‎Первый‏ ‎этап ‎—‏ ‎ты ‎сам‏ ‎можешь ‎сходить‏ ‎в‏ ‎туалет. ‎Это‏ ‎очень ‎важно, ‎кстати. ‎Второй ‎этап‏ ‎— ‎ты‏ ‎можешь‏ ‎подняться. ‎Я ‎поднялся‏ ‎17 ‎августа.‏ ‎А ‎в ‎сентябре ‎я‏ ‎начал‏ ‎на ‎одной‏ ‎ноге ‎ходить‏ ‎с ‎костылями. ‎Это ‎уже ‎неплохо.‏ ‎Меня‏ ‎еще ‎предстоит‏ ‎несколько ‎операций:‏ ‎перебиты ‎нервы, ‎убрать ‎контрактуры. ‎Еще‏ ‎долго‏ ‎лечиться.‏ ‎Но ‎я‏ ‎знаю, ‎что‏ ‎пойду. ‎Знаю,‏ ‎что‏ ‎у ‎меня‏ ‎будет ‎классный ‎протез, ‎я ‎буду‏ ‎человеком-терминатором. ‎И‏ ‎все‏ ‎будет ‎хорошо.

Однажды ‎мне‏ ‎позвонил ‎знакомый‏ ‎офицер ‎и ‎говорит: ‎«Ну,‏ ‎вы‏ ‎давайте, ‎восстанавливайтесь.‏ ‎В ‎следующем‏ ‎году ‎тоже ‎будет ‎контрнаступление». ‎А‏ ‎я‏ ‎ему ‎говорю:‏ ‎«У ‎меня‏ ‎ног ‎уже ‎не ‎хватит ‎на‏ ‎следующее‏ ‎контрнаступление».‏ ‎— ‎«Мы‏ ‎же ‎должны‏ ‎дойти ‎до‏ ‎Крыма!»‏ ‎— ‎«Я‏ ‎же ‎не ‎против, ‎но ‎у‏ ‎меня ‎реально‏ ‎не‏ ‎хватит ‎конечностей…» ‎Еще‏ ‎раз, ‎штурмовать‏ ‎«в ‎лоб» ‎подготовленные ‎позиции‏ ‎россиян‏ ‎— ‎не‏ ‎самая ‎лучшая‏ ‎идея. ‎Очень ‎надеюсь, ‎что ‎после‏ ‎произошедшего‏ ‎сделали ‎выводы…‏ ‎Наступление ‎—‏ ‎это ‎всегда ‎потери. ‎Но ‎все‏ ‎же‏ ‎хотелось,‏ ‎чтобы ‎было‏ ‎лучшее ‎взаимодействие‏ ‎между ‎родами‏ ‎войск,‏ ‎чтобы ‎у‏ ‎нас ‎появилась ‎авиация, ‎чтобы ‎мы‏ ‎не ‎боялись‏ ‎вертолетов,‏ ‎чтобы ‎у ‎нас‏ ‎были ‎средства‏ ‎против ‎этого. ‎Очень ‎хочется,‏ ‎чтобы‏ ‎были ‎кадровые‏ ‎выводы.

— Ты ‎все‏ ‎равно ‎хочешь ‎вернуться ‎в ‎армию?‏ ‎Что‏ ‎ты ‎думаешь‏ ‎об ‎этом?

— Не‏ ‎думаю, ‎что ‎есть ‎хоть ‎один‏ ‎человек,‏ ‎желающий‏ ‎в ‎армию.‏ ‎Но… ‎Мы‏ ‎все ‎хотим‏ ‎дальше‏ ‎защищать ‎Украину.‏ ‎Спрашиваете, ‎хочу ‎ли ‎я ‎в‏ ‎армию? ‎Нет,‏ ‎не‏ ‎желаю. ‎Вообще. ‎Я‏ ‎там ‎не‏ ‎высыпаюсь. ‎Вернусь ‎ли ‎я‏ ‎защищать‏ ‎Украину? ‎Да.‏ ‎В ‎каком‏ ‎состоянии, ‎на ‎какой ‎должности ‎—‏ ‎я‏ ‎не ‎готов‏ ‎ответить. ‎Потому‏ ‎что, ‎вероятно, ‎уже ‎не ‎получится‏ ‎штурмовать‏ ‎посадки.

— Почему‏ ‎у ‎тебя‏ ‎позывной ‎Фриц?

— Ой…‏ ‎Фрицем ‎меня‏ ‎впервые‏ ‎назвал ‎друг‏ ‎Галичанин ‎в ‎2016 ‎году. ‎И‏ ‎прижилось. ‎Я‏ ‎никогда‏ ‎не ‎скрывал, ‎что‏ ‎немец ‎наполовину.‏ ‎Знаете, ‎у ‎меня ‎семья‏ ‎«антисоветчиков»:‏ ‎одни ‎были‏ ‎в ‎«Гитлерюгенде»,‏ ‎другие ‎— ‎в ‎УПА. ‎И‏ ‎все‏ ‎встретились ‎в‏ ‎Сибири, ‎от‏ ‎этой ‎любви ‎родилась ‎моя ‎мама.‏ ‎Потому‏ ‎так‏ ‎сложилось. ‎В‏ ‎принципе, ‎я‏ ‎достаточно ‎скучен‏ ‎и‏ ‎методичен, ‎когда‏ ‎что-то ‎нужно ‎выполнять. ‎Думаю, ‎я‏ ‎где-то ‎отвечаю‏ ‎своему‏ ‎псевдо.