Первая мировая война XVIII века
Не всегда привычные названия войн оправдываются их содержанием. Столетняя война, как известно, длилась больше ста лет. Не является исключением и Семилетняя война. Формально для её западноевропейских участников она продолжалась семь лет: с 1756 по 1763 год. Но фактически боевые действия начались раньше: ещё в 1754 году между англичанами и французами в их североамериканских колониях. А Россия участвовала в войне меньше пяти лет: с 1757 по 1762 год.
Больше подходит к ней название Первой мировой войны XVIII века, которое дал ей Уинстон Черчилль. Действительно, в Семилетней войне приняли участие все без исключения крупные европейские державы того времени. Военные действия происходили не только в Европе, но также в обеих Америках, Индии, Юго-Восточной Азии, а также на всех океанах.
Сложнее назвать причины войны. В ту пору, когда в большинстве стран политику единолично определяли их монархи, войны иной раз затевались просто из-за личной обиды или прихоти. Понятие «национальных интересов», как правило, отсутствовало. Их заменяло, в лучшем случае, понятие «династических интересов». А народы служили безропотным материалом их удовлетворения.
Всё же главными были противоречия между Англией и Францией, между их сталкивавшимися колониальными интересами. Но Англия не могла победить Францию на суше. Для этого «туманному Альбиону» были нужны союзники. Лучше всего подходила на эту роль Пруссия с её амбициозным и воинственным королём Фридрихом II. Он уже примерял на себя прозвище «Великий», которым наградят его впоследствии немецкие патриотические историки.
В свою очередь, Франции необходимо было что-то противопоставить мощи Пруссии в Европе. Австрия давно была с ней на ножах, споря за гегемонию в Центральной Европе. В частности, дом Габсбургов не мог простить дому Гогенцоллернов, или дому Бранденбурга (центральной части Пруссии), отъёма в 1742 году Силезии. Австрия хотела реванша. К франко-австрийскому союзу удалось подключить и Россию.
«Союз трёх юбок» против прусского короля
Сложившийся против него альянс король Фридрих презрительно назвал «союзом трёх юбок», намекая на то, что ведущую роль в политике всех трёх стран играли женщины. В России царствовала императрица Елизавета Петровна. В Австрии тоже правила женщина, императрица Мария-Терезия. Её муж император Франц I был фактически оттёрт ею от политики. Во Франции все считали любовницу короля Людовика XV маркизу Жанну-Антуанетту де Помпадур некоронованной королевой, оказывавшей решающее влияние в делах на монарха.
Известную роль в складывании союза против Пруссии взбалмошность мадам де Помпадур и галантность её возлюбленного действительно сыграли. Фридрих презирал сложившуюся во Франции систему фаворитизма, презирал саму Помпадур, причём настолько, что назвал в честь Помпадур… одну из своих комнатных собак. Мало того, он нарочно сделал так, чтобы это стало известно при версальском дворе. Помпадур пришла в бешенство и убедила Людовика начать из-за этого войну против Пруссии.
К слову, сложившаяся в Европе перед Семилетней войной геополитическая конфигурация настолько противоречила всем привычным союзам, что её даже назвали дипломатической революцией. Действительно, традиционным противником Франции в Центральной Европе всегда была Австрия, а не Пруссия. К тому же Франция была издавна ярой противницей России, поддерживая против неё Турцию. В то же время Англия находилась с Россией в дружественных отношениях уже больше двух столетий, со времён царя Ивана Грозного и королевы Елизаветы. Фридрих, идя на конфронтацию, рассчитывал, прежде всего, что Англия своим влиянием удержит Россию от участия в союзе, направленном против Пруссии. Здесь он просчитался.
Фридрих ни во что не ставил политические и стратегические таланты австрийской и французской «юбок» и оказался прав. Русская же императрица была для него в этом плане неизвестной величиной. Но прусский король невысоко расценивал способности России и русских в целом. Здесь он тоже ошибся.
Высокомерие Фридриха II
Россию и русскую армию тогда уже успели немного узнать в Европе. В 1712-1715 годах русские войска действовали против Швеции в немецкой Померании, причём союзниками России были Пруссия, Саксония и некоторые другие германские государства. На отца будущей Екатерины II, Ангальт-Цербстского принца Августа, служившего тогда в прусской армии, русские войска произвели самое выгодное впечатление. Но не всего его разделяли. Так, будущий король Фридрих вынес из рассказов старших представление о русских как о «варварах». Это мнение он и пронёс через всю жизнь, и даже победы русских над его хвалёной армией не заставили его усомниться.
На взгляды Фридриха оказала влияние записка Иоганна Фоккеродта. Этот человек больше двадцати лет прожил в России при Петре Великом и его преемницах, служил секретарём прусского посольства и гувернёром у знатных россиян. В 1737 году знаменитый французский писатель Вольтер обратился к Фридриху, тогда ещё наследному кронпринцу, с просьбой помочь ему материалами по истории царствования Петра Великого. Фридрих навёл справки у Фоккеродта. Результатом стала записка этого наблюдателя русской жизни.
По Фоккеродту выходило, что русские – народ варварский, а Пётр вообще зря старался, пытаясь привить этому народу европейскую цивилизацию. Записка Фоккеродта была использована не только Вольтером, но и многими немецкими историками. Её можно считать одной из первых попыток оправдания немецкого высокомерия, идеологии «расы господ» в отношении России.
Фридрих целиком воспринял оценку Фоккеродта. Он поначалу не считал Россию серьёзным противником. Хотя победы русской армии заставили его поколебаться в мнении насчёт её военных способностей, но чувство высокомерного превосходства осталось у него навсегда и заразило значительную часть элиты Пруссии. Парадоксально, что доказательство своей оценки «никчёмности» русских Фридрих увидел в том, как царь Пётр III вернул ему все плоды русских побед, хотя этот царь был немцем и совершенно не выражал русского менталитета!
Интересы России
Можно совершенно точно сказать, что никакого подлинно национального интереса для участия в войне против Пруссии у России не было. Россия даже не имела общей границы с этим государством. Единственный интерес мог возникнуть позднее, уже в ходе войны, когда русская армия оккупировала Восточную Пруссию. Предполагалось, что Россия сможет присоединить к себе эту важную область в вознаграждение за военные расходы или же обменяет Восточную Пруссию у Польши на прилегавшую к русской границе Курляндию. Но внезапно сложившиеся к концу войны политические обстоятельства, о которых мы скажем в своём месте, исключили обе эти комбинации.
Пытаясь играть заметную роль в европейской политике, продемонстрировать мощь своей армии, Россия по сути служила поставщиком пушечного мяса для реализации интересов Франции (всегда враждебной России) и Австрии (которой предстояло стать врагом России в будущем). Адекватен ли был выигрыш, в виде боязни в Европе перед русской армией, той цене, которую Россия платила за участие в этой войне? На этот счёт разделилось мнение уже у современников. Так, наследник российского престола, будущий император Пётр III, и его жена, будущая императрица Екатерина II, считали эту войну ненужной России. Впрочем, их суждение не может быть принято некритически, так как они были немцами.
Разумеется, уже после того, как война началась, и русская армия добилась в ней крупных успехов, победы следовало чем-то закрепить. Безвозмездный отказ Петра III от произведённых завоеваний был, конечно, прямой изменой национальным интересам России, плевком на могилы погибшим русским солдатам. Характерно, однако, что Екатерина (а её вряд ли кто упрекнёт в непонимании русских национальных интересов!), свергнувшая своего мужа во многом благодаря национальной реакции, поднявшейся в стране против совершённого им предательства, не сделала попытки исправить его деяние и возобновить войну. Впрочем, в той обстановке это было, вероятно, уже невозможно.
В перспективе решительная победа России над Пруссией наверняка предотвратила бы последующее возвышение этого немецкого государства, предотвратила бы создание Германской империи и обе мировые войны ХХ века в том виде, в каком они произошли. В этом смысле Семилетняя война воистину стала для России войной неиспользованных возможностей. Но избавило бы это нашу страну от будущих бедствий? Ведь если бы не Пруссия, то наверняка нашёлся бы в Европе другой агрессор. Им могла стать, например, чрезмерно усилившаяся в случае своей победы в Семилетней войне Австрия.
Интриги и заговоры
Учитывая, что в тогдашней политике очень многое зависело от роли личностей, в том числе и случайных, большое значение приобретали тайные интриги и заговоры. При русском дворе также угнездились иностранные интриги.
Прежде всего, мы имеем в виду, конечно, цесаревича Петра Фёдоровича. Этого внука Петра Великого, сына его дочери Анны и голштинского герцога Карла Фридриха, звали при рождении Карл Петер Ульрих. Елизавета Петровна, пришедшая к власти в результате дворцового переворота 1741 года, наметила его себе в преемники. В 1742 году Карл Петер Ульрих был вывезен из Голштинии в результате спецоперации, которой руководил барон Николай фон Корф. В России племянник императрицы был крещён в православие и стал называться Петром Фёдоровичем.
Всю жизнь Пётр Фёдорович ни во что не ставил Россию, преклонялся перед своей германской родиной и в особенности перед прусским королём Фридрихом II. И вот, зная о такой наклонности своего наследника, Елизавета Петровна, тем не менее, решилась вступить в войну с Пруссией. Очевидно, она надеялась довершить дело до конца ещё при своей жизни, но, как видим, не успела.
Впрочем, Пётр Фёдорович до вступления на трон не вмешивался в политику. Значительно больше активности проявляла его жена, ангальт-цербстская принцесса Софья Августа Фридерика, которую в России после обращения в православие нарекли Екатериной. Елизавета Петровна сама наметила Софью в жёны цесаревичу. Повенчанные ради династической политики, супруги не любили друг друга. Энергичной, честолюбивой Екатерине было невыносимо представлять себя нелюбимой женой будущего императора, открыто увлекавшегося своими фаворитками. Задолго до кончины Елизаветы Петровны Екатерина прокладывала себе путь к престолу, не чуждаясь и внешнеполитических интриг.
Есть мнение, что Екатерина ехала в Россию, уже обязавшись служить прусскому королю. В подтверждение приводят тот факт, что мать Екатерины по пути в Россию заехала вместе с дочерью в Потсдам на аудиенцию к Фридриху. Более того, вскоре после венчания наследника русского трона и Екатерины, её мать была выслана из России именно по подозрению в шпионаже в пользу Пруссии, а Екатерине было запрещено с ней переписываться. Но никаких подтверждений контактов Екатерины и Фридриха после этих событий и до того, как Екатерина взошла на престол уже единоличной самодержавной императрицей, нет.
Зато историки давно обнаружили следы тесных связей Екатерины в бытность великой княгиней с английскими посланниками. Лондон нащупал слабое место русского двора – мотовство великой княгини – и через это игольное ушко зацепил будущую императрицу. С 1750 года английский двор оплачивал карточные долги и роскошные платья Екатерины, ссужая ей «в долг» значительные суммы. От посланника Чарльза Ханбери Вильямса до его отъезда из России в 1759 году Екатерина успела получить почти 100 тысяч рублей. Его преемник Роберт Мюррей Кейт также ссужал её деньгами, в частности – передал ей через знакомого банкира 10 тысяч фунтов стерлингов уже для подготовки переворота в 1762 году.
Благодаря посланника Уильямса за оказанную помощь, Екатерина в одном из писем обещала ему «привести Россию к дружественному союзу с Англией, оказывать ей всюду содействие и предпочтение, необходимое для блага всей Европы и особенно России перед их общим врагом Францией». Екатерина поддерживала дружеские отношения с канцлером графом Алексеем Бестужевым и с главнокомандующим русской армией генерал-фельдмаршалом Степаном Апраксиным. Последний делился с великой княгиней сведениями о русской армии, которые будущая императрица передавала англичанам – союзникам пруссаков. Обоим сановникам их дружба и откровенность стоили карьеры и едва ли не самой жизни, а Екатерине посчастливилось избежать опалы. Что произошло – расскажем далее.
Удивительное было дело! Россия воевала против Пруссии, в союзе с которой находилась Англия. Но с Англией не было состояния войны, и британское посольство не уезжало из Петербурга. Однако вряд ли английский посланник скрывал полученные им у российской великой княгини секретные сведения от своих прусских союзников.
Первое вторжение в Восточную Пруссию, битва при Гросс-Егерсдорфе и отступление
В августе 1756 года Фридрих превентивно начал военные действия нападением на союзную с Австрией Саксонию. 12 сентября того же года императрица Елизавета Петровна объявила прусскому королю войну. Но полновесно вступить в военные действия Россия могла не раньше лета следующего года.
В мае 1757 года 65-тысячная русская армия была сосредоточена в герцогстве Курляндском – вассальном владении Речи Посполитой. С нейтралитетом Польши в ту пору никто не считался, помешать использованию её территории враждующими сторонами Польша не могла.
Армию возглавлял 54-летний царедворец Степан Апраксин. Он медлил, несмотря на полученные приказания, и только в июле того же года пересёк границу Восточной Пруссии.
Пруссаки, основные силы которых были задействованы против австрийцев, оказывали слабое сопротивление. Русские легко взяли Мемель (Клайпеду), Гумбиннен (Гусев), Инстербург (Черняховск). Наконец, прусский командующий генерал-фельдмаршал Иоганн фон Левальд решил выступить против главных сил Апраксина. У пруссаков было 28 тысяч солдат, у русских ровно вдвое больше. Несмотря на неравенство сил, Левальд решил атаковать. Сказывалось чувство превосходства пруссаков, которому соответствовала «превеликая робость, трусость и боязнь» в русских штабах, как характеризовал положение писатель Андрей Болотов, участник похода. Прусская армия успела создать себе в мирное время рекламу непобедимой, и даже недавние победы австрийцев над пруссаками не поколебали её.
Утром 30 августа 1757 года Левальд собирался атаковать русский лагерь у деревни Гросс-Егерсдорф (ныне несуществующей; место в четырёх километрах от посёлка Междуречье Калининградской области, носившего в Восточной Пруссии название Норкиттен). Однако рассвет застал русские войска марширующими. Сперва так казалось даже лучше для планов прусского генерала: атаковать ничего не ожидающих русских на походе.
Поначалу пруссакам всюду сопутствовал успех, обусловленный внезапностью. Русские понесли большие потери, отступили, но не бежали. Правда, положение их оставалось тяжёлым. Однако в тот момент, когда пруссаки уже готовились торжествовать победу, на их левый фланг обрушилась контратака четырёх свежих русских полков под командованием генерал-майора Петра Румянцева. Эту атаку Румянцев предпринял по собственной инициативе, и она стала зарёй этого восходящего светила русской полководческой школы.
За пять часов прусская армия была совершенно разгромлена и в панике бежала. Потери были больше у русских – 6000 против 4000 – так как русских легло много в начальной тяжёлой фазе битвы.
Генерал Апраксин совершенно не руководил сражением. Победа русской армии под Гросс-Егерсдорфом – целиком и полностью заслуга нижестоящих командиров, в первую очередь – Румянцева.
Судьба генерала Апраксина
После победы под Гросс-Егерсдорфом перед русской армией открывался беспрепятственный путь на Кёнигсберг. Однако генерал Апраксин не стал преследовать неприятеля. Более того, он сам повёл себя, как будто потерпел поражение. Он начал отступление, которое больше походило на бегство.
Сам Апраксин объяснял своё решение трудностями предстоящей зимовки в неприятельской стране при отсутствии провианта и фуража. Это объяснение совершенно надуманное, так как до зимы было ещё далеко, а припасов в Российской империи едва ли могло быть собрано для армии больше, чем в Восточной Пруссии. Все историки считают действия Апраксина частью большой политической игры, что, впрочем, вскоре нашло косвенное подтверждение в аресте Апраксина по обвинению в государственной измене.
Апраксин получил известие о внезапной тяжёлой болезни императрицы Елизаветы Петровны (её, как можно судить по описаниям, разбил первый инсульт). Апраксин был в курсе планов Екатерины не дать царствовать её мужу Петру. Вместе с канцлером Бестужевым они готовили, в случае смерти Елизаветы, отстранение Петра и провозглашение царём сына Петра и Екатерины – малолетнего Павла – при регентстве Екатерины. В этих обстоятельствах Апраксин рассчитывал быть ближе к Петербургу вместе со всей воинской силой.
Но слишком поспешное бегство Апраксина из Восточной Пруссии после одержанной победы вызвало неизбежные подозрения. Елизавета вскоре оправилась от удара и учинила следствие. Бестужев и Апраксин были арестованы. Екатерина спаслась только тем, что оба сановника мужественно молчали о заговоре, а сама она вовремя уничтожила всю переписку с ними. Вдобавок её выгородил её недалёкий муж, по наивности считавший свою жену глупой и неспособной на политическую интригу.
Бестужев был второй раз за свою жизнь приговорён к смертной казни и второй раз помилован: казнь ему заменили ссылкой в своё имение (Екатерина, взойдя на престол, возвратит канцлеру все чины и ордена и вознаградит его). Апраксин умер в заключении.
Так придворная интрига погубила плоды русской победы в первый год войны.
Оккупация Восточной Пруссии, вторжение в Бранденбург и битва у Цорндорфа
На следующий, 1758, год русскую армию возглавил генерал-аншеф Виллим Фермор, шотландского происхождения. Практически не встречая сопротивления, он занял русскими войсками всю Восточную Пруссию. С того времени вплоть до возвращения этой территории Прусскому королевству, четыре года – 1758-1762 – Россия владела Восточной Пруссией. Население провинции было приведено к присяге на верность русской императрице Елизавете Петровне. Россия даже взяла на содержание Кёнигсбергский университет, где в ту пору преподавал знаменитый философ Иммануил Кант.
Жители Восточной Пруссии не испытывали никаких неудобств от перспективы стать российскими подданными. Ведь ранее ими уже стали жители Ливонии – тоже в значительной своей части немцы либо шведы. Эстляндское и лифляндское дворянство было полностью уравнено в правах с коренным российским дворянством, население ливонских городов сохраняло свои старинные традиционные привилегии. Нет сомнения, что интеграция очередной немецкой провинции в Российскую империю совершилась бы легко и безболезненно. Но судьба в тот период истории распорядилась иначе.
Из Восточной Пруссии Фермор двинулся через Померанию и реку Одер во внутренние районы Прусского королевства – в Бранденбург. Русское наступление угрожало Берлину. Правда, для его продолжения было необходимо взять крепость Кюстрин, опираясь на которую пруссаки могли угрожать русским с тыла. Фермор осадил Кюстрин.
Фридрих выступил навстречу русским. У него было почти 33 тысячи солдат, у русских – 43 тысячи. Фридрих продемонстрировал один из шедевров маневренной войны того времени, преодолев с войском за десять дней больше 300 километров, оставив заслон против австрийцев. Умение быстро перебрасывать свои войска с одного угрожаемого участка на другой явилось главной чертой стратегического искусства короля. Это умение, воспринятое как лучшее свойство военачальника и развитое потом до совершенства Суворовым, позволило Фридриху не проиграть ту войну и обеспечило ему славу великого полководца. Да, русским войскам в Семилетней войне противостоял очень сильный противник, заслуженно считавшийся лучшим из полководцев современной ему Европы и одним из лучших во всей мировой истории. Тем почётнее и весомее были одержанные над ним победы.
Узнав о приближении Фридриха, Фермор снял осаду Кюстрина, предварительно хорошенько его обстреляв и нанеся большой урон припасам противника. Враждующие армии сошлись 25 августа 1758 года близ деревни Цорндорф (после Второй мировой войны оказалась на территории Польши и называется теперь Сарбиново).
Битва при Цорндорфе может считаться одним из образцовых сражений Семилетней войны благодаря отсутствию какого-то чёткого тактического рисунка в действиях обеих сторон и ожесточённости плотных штыковых атак в сомкнутом строю, благодаря которым сражение превращалось в мясорубку. Командующие представляли собой полную противоположность друг другу. Фермор практически никак не руководил своими войсками. В отличие от него, Фридрих постоянно следил за ходом сражения, отдавал распоряжения войскам и старался не терять контроль над ситуацией. Под стать ему был один из самых знаменитых прусских генералов – командующий конницы генерал Фридрих фон Зейдлиц-Курбах. Его атаки были сокрушительны, и против них не устояла бы никакая армия, кроме русской. Невиданная ещё Европой стойкость русской пехоты спасла русскую армию от разгрома. Именно после этой битвы Фридрих II сказал свои знаменитые слова: «Русского солдата мало убить, его нужно ещё и повалить».
Обе стороны понесли большие потери. У пруссаков пало убитыми и ранеными примерно 12 тысяч человек, у русских – 16 тысяч. Фридрих, чтобы придать себе больше веса, объявил, что разгромил 70-тысячную русскую армию, которая одними убитыми потеряла 20 тысяч. Неуклонно увеличивая масштаб своей «победы», король в своей корреспонденции «довёл» потери русской армии до 30 тысяч человек и 103 пушек (между тем как из русских подсчётов известно только о 30 потерянных орудиях в тот день). Но король лучше, чем любой другой, знал цену своим хвастливым заявлениям, предназначенным для публики и для истории. В кругу своих приближённых он ругал почём зря своих пехотинцев: «Моё жалкое левое крыло бросило меня, оно бежало как старые бляди» — и ставил им в пример стойкость русских. Вообще, после цорндорфского побоища Фридрих понял, что русская армия является его самым опасным противником на поле боя.
После Цорндорфа армии разошлись в разные стороны. Фермор без успеха попытался овладеть приморской крепостью Кольберг в Померании, после чего расположился на зимние квартиры частично в союзной Польше, частично в присоединённой Восточной Пруссии. Кампания 1758 года закончилась вничью.
Генерал Пётр Салтыков
Медленно в Петербурге приходило понимание того, что войну следует вести энергичнее. Летом 1759 года русская армия наконец-то получила достойного главнокомандующего. Им стал 60-летний генерал-аншеф Пётр Салтыков. Ранее он особо не проявил себя в войнах, но, будучи назначен на высокий пост, оказался вполне на своём месте.
Андрей Болотов в мемуарах рассказывал о впечатлении, которое произвёл Салтыков по прибытии в действующую армию:
«Старичок седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких дальних украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трёх человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и по всему видимому ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром толь великой армии, какова была наша, и предводительствовать ею против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, храбростию, проворством и знанием военного искусства. Он казался нам сущею курочкою, и никто не только надеждою ласкаться, но и мыслить того не отваживался, чтоб мог он учинить что-нибудь важное, столь мало обещивал нам его наружный вид и все его поступки».
В цитированных строках сквозит, однако, любовь подчинённого к начальнику. Салтыков своей скромностью сразу приобрёл популярность в войсках, а скоро доказал, что он и в стратегических способностях ничуть не уступает своему знаменитому врагу. Салтыкову было далеко до прославивших потом на века русскую армию Румянцева и Суворова. Но он как бы открывает собой плеяду выдающихся русских полководцев второй половины XVIII века.
Смена командования свершилась только летом 1759 года. Сразу после назначения Салтыков незамедлительно начал активно действовать. Первым пунктом в плане стояло соединение с австрийцами. Салтыков двинулся из Познани в направлении города Кроссен на Одере (ныне Кросно-Оджаньске в Польше). У него в распоряжении было 52 тысячи солдат при 188 орудиях. Путь ему преграждал прусский генерал Карл фон Ведель с 27 тысячами человек и 56 орудиями. Сил у Веделя было явно недостаточно. Однако и силами Салтыкова надо было суметь воспользоваться. Русский главнокомандующий сделал это блестяще.
23 июля 1759 года при местечке Пальциг (ныне деревня Пальск в Польше; немцы называют эту битву по имени другой соседней деревни – Кай) корпус Веделя был разгромлен наголову. Русские упредили противника в занятии господствующих высот, а потом очень удачно использовали свою артиллерию, в которой особого упоминания заслуживают гаубицы-единороги. Эти полевые орудия, способные стрелять поверх рядов своих войск в гущу неприятеля, были недавно приняты на вооружение русской армии благодаря кузену фаворита императрицы графу Петру Шувалову.
Салтыков также удачно оперировал резервами, выдвигаемыми из глубины на смену атаковавшим подразделениям. Пруссаки потеряли больше 8000 убитыми и ранеными (русские – 5300). Их преследование не удалось довершить до конца из-за нехватки качественной кавалерии.
30 июля Салтыков занял Франкфурт-на-Одере, где к нему вскоре присоединился австрийский корпус генерала барона Эрнста фон Лаудона. Вместе силы союзников насчитывали 60 тысяч при 248 орудиях.
Салтыков собирался двинуться отсюда на Берлин, однако вездесущий Фридрих сумел его упредить и закрыть дорогу. Оставалось только сразиться. На стороне союзников был маленький численный перевес: у Фридриха имелось с собой только 48 тысяч солдат и 200 орудий. Король же как обычно рассчитывал на превосходство прусских «сверхлюдей».
Парадоксальная победа при Кунерсдорфе
12 августа 1759 года состоялось памятное сражение при деревне Кунерсдорф в Силезии (ныне Куновице в Польше). Вначале атака, произведённая Фридрихом по всем правилам военной науки на русские и австрийские позиции, повсеместно привела к грандиозному успеху. Прусская артиллерия, хорошенько пристрелявшись, разила без промаха. Русские артиллеристы даже не успевали сделать ответных залпов. Прусская пехота без труда овладела 180 орудиями союзников, которые некому было защищать.
Победа прусской армии казалась полной. Вот только часть русских, закрепившаяся на крутом холме Шпицберг, почему-то никак не хотела уходить и признавать себя побеждённой стороной. Её присутствие явно портило всю картину успеха. Фридрих приказал своей армии атаковать эту русскую позицию, полагая, что её ликвидация не заставит себя ждать долго. Он поступил так вопреки предостережениям своих генералов, указывавших на усталость войск в жаркий летний день и советовавших ограничиться достигнутым, а самое главное – увезти трофейные пушки.
Русские никак не поддавались атакам, каждый раз сбрасывая неприятеля с холма в лощину. Королём всё больше овладевали досада и воинственный азарт. Ему казалось, что ещё чуть-чуть – и сопротивление русских будет сломлено. Он приказал провести атаку своей конницы под командованием принца Вюртембергского. Однако кавалерийская атака снизу вверх на подготовленные позиции, защищаемые не только пехотой, но и артиллерией, закончилась тем, чем и должна была. Лично пошедший вместе со своими войсками в атаку храбрый, но безрассудный в этом эпизоде, король был на волосок от смерти: от пули его спасла золотая готовальня, лежавшая в нагрудном кармане. Под Фридрихом ядром убило лошадь. После битвы Салтыкову поднесли в качестве трофея обронённую при бегстве шляпу короля.
Салтыков выждал момент, когда все атаки пруссаков на Шпицберг захлебнутся, резервы противника исчерпаются, и приказал всей армии перейти в общее контрнаступление. Разгром пруссаков был полным. Из 48 тысяч своего войска Фридрих в первые дни после битвы сумел собрать только 3000. В дальнейшем к нему прибились многие отставшие и разбежавшиеся. Всего прусская армия потеряла при Кунерсдорфе примерно 20 тысяч убитыми и ранеными. Потери русских и австрийцев, неудачно начавших сражение, тоже были приличными: 15 000 (из которых 13 000 русских).
«Всё бежит, и у меня нет больше власти над войском, — признавался в эти дни Фридрих в письме одному из друзей. — В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности… Последствия битвы будут ещё хуже самой битвы: у меня нет больше никаких средств и, сказать правду, считаю всё потерянным. Я не переживу потери моего Отечества. Прощай навсегда».
Однако судьба оказалась милостива к дому Гогенцоллернов, явно говоря ему великое будущее (и бесславный, как оказалось, конец).
«Первое чудо Бранденбургского дома»
Прежде всего, Фридриха спасла несогласованность действий союзников и жгучая зависть австрийцев к русским успехам. Понимая, что и современники, и история справедливо припишут главную заслугу победы в войне победителю при Кунерсдорфе, то есть Салтыкову, австрийский главнокомандующий фельдмаршал граф Леопольд фон Даун отказался соединить всю свою армию с русской и двинуться вместе с нею на Берлин. Он отвлёкся на совершенно второстепенные операции. Салтыкова затормозил и заведённый порядок принятия решений: он должен был оповестить Петербург о результатах битвы и ждать оттуда дальнейших распоряжений. Из Петербурга пришёл только указ о присвоении Салтыкову звания фельдмаршала, о наступлении же на Берлин не было ни слова. Между тем энергичный Фридрих спустя две недели уже собрал для защиты Берлина 33-тысячную армию.
Русские и австрийцы могли уже в 1759 году окончательно завершить войну с Пруссией в свою пользу, но ничего не сделали и дали возможность энергичному противнику оправиться от неудачи. Блестящая тактическая победа не переросла в стратегическую. Это неожиданное, вопреки всем обстоятельствам, спасение Фридриха Гогенцоллерна немецкие историки назвали «первым чудом Бранденбургского дома». Было потом и второе чудо, спасшее короля.
Взятие русскими Берлина
Итак, в 1760 году всё пришлось начинать с самого начала. Фридрих, как обычно, сыграл на опережение своих противников. Со своей мобильной 30-тысячной армией он ускользнул от преследования втрое сильнейших австрийцев и 15 августа внезапно атаковал и полностью разгромил у Лигница отдельно стоявший корпус Лаудона.
Не доверяя больше австрийцам, Салтыков действовал обособленно от них. Он полагал, что чем гоняться за Фридрихом по всей Силезии, нужно идти прямо на его столицу – Берлин. Впрочем, этому рейду придавалось совсем не такое значение, которое в ХХ веке стали придавать захвату столицы противника. Тогда мозг и центр управления армией находились в её полевом штабе, всё время перемещавшемся. Рейд на Берлин мог иметь значение только как диверсия, вынуждающая Фридриха разделить свои силы, выманить его войска на невыгодную позицию и т.д. В ходе этой войны Берлин уже был взят однажды: в октябре 1757 года австрийский генерал граф Андраш фон Футак (мадьяр по национальности) на один день захватил Берлин со своим летучим отрядом. Теперь Салтыков собирался повторить такую операцию с бóльшими силами.
Австрийцы согласились поддержать рейд на Берлин. К 20 тысячам русского корпуса генерал-поручика графа Захара Чернышёва присоединились ещё 15 тысяч австрийцев генерала от артиллерии графа Франца фон Ласси (между прочим – сына российского фельдмаршала ирландского происхождения). Австрийцы вдохновлялись возможностью помародёрствовать в неприятельской столице. Жажда грабежа была до того у них сильна, что 400 километров марша на соединение с русской армией они проделали в десять дней – ни на одну битву австрийцы не спешили с такой скоростью!
Авангард вёл русский генерал-майор Готлиб фон Тотлебен, саксонец, прекрасно знавший лично окрестности Берлина. Этот Тотлебен приходился только дальним родственником прославленному впоследствии в Крымскую войну и войну за освобождение Болгарии русскому военному инженеру генералу Эдуарду Тотлебену, но стал знаменитым ещё при жизни как один из последних кондотьеров Европы. Он служил Саксонии, Пруссии, наконец, России. Везде подвергался уголовному преследованию и бывал вынужден бежать из страны. В России его в конце концов тоже арестовали и даже приговорили к смертной казни за государственную измену: он тайно общался с Фридрихом Прусским. Правда, обстоятельства его последующей полной амнистии позволяют видеть в том эпизоде шпионскую спецоперацию по снабжению короля неверной информацией.
3 октября русские уже стояли у ворот Берлина. Город не был приспособлен к длительной обороне. Тем не менее Зейдлиц с двумя тысячами бойцов из числа выздоравливающих раненых сумел шесть дней сдерживать русские атаки. 9 октября ратуша Берлина приняла решение впустить в город одних русских, а не австрийцев. Последних не без основания опасались больше. Но это было невозможно выполнить, так как австрийцев было почти столько же, сколько русских. Потом Тотлебен докладывал по начальству, что его подчинённым приходилось стрелять в союзников, предотвращая акты их мародёрства.
Четыре дня пробыла русская армия в Берлине. Она взяла у ратуши контрибуцию на сумму полтора миллиона талеров да уничтожила военного имущества и оборонных производств на сумму почти два миллиона талеров, согласно подсчётам берлинской ратуши. Сколько союзниками было съедено в прусской столице, а особенно выпито пива – Берлин был занят в разгар Октоберфеста – подсчёту не поддаётся.
Тот же Тотлебен прославился тем, что приказал публично выпороть шпицрутенами редакторов и журналистов берлинских газет, писавших возмутительные пасквили про русскую армию. Правда, когда первый приговорённый был уже раздет донага, генерал велел помиловать осуждённых. Он полагал, что угроза такого наказания должна была подействовать на его бывших соотечественников. Не угадал – градус русофобии в Пруссии только стал выше.
Узнав о приближении армии Фридриха, союзники 12 октября 1760 года покинули Берлин, увозя трофеи и возвращённые знамёна своих полков, взятые ранее врагом в ходе этой войны. Рейд на Берлин не привёл к тем стратегическим изменениям, к каким могло привести его взятие год назад, сразу после победы под Кунерсдорфом.
Взятие крепости Кольберг
Временное занятие Берлина явилось не самым крупным событием кампании 1760 года. 3 ноября у Торгау на Эльбе состоялось крупное сражение между прусской и австрийской армиями. Фридриху, умело маневрируя, удалось вновь разъединить союзников и бить их по частям. Под Торгау 44 тысячи пруссаков нанесли поражение 53 тысячам австрийцев, однако потери сторон оказались равными. При небольшой численности прусской армии и скромности людских ресурсов это была пиррова победа. Фридрих теперь до конца войны избегал решительных сражений, надеясь на то, что общий перевес в коалиционной войне склонится на сторону его союзника – Англии. Эта надежда была обоснована: англичане уверенно побеждали французов на всех морях и во всех колониях.
Пожилой больной Салтыков был вынужден в конце 1760 года сдать командование по состоянию здоровья. Война снова потянулась медленно. В 1761 году русские войска одержали одну значимую победу, овладев крепостью Кольберг на Балтийском море. Эту крепость русские безуспешно пытались взять в 1758 и 1760 году. Её захват стал делом чести и престижа.
В 1761 году осадный корпус возглавлялся генерал-поручиком Петром Румянцевым. Он неоднократно настаивал на продолжение осады, отклоняя предложения командования прекратить это дело. После почти четырёхмесячных боёв на подступах и после блокады Румянцев добился своего. 16 декабря принц Вюртембергский сдал город. При штурме укреплённых позиций на подступах к нему Румянцев впервые широко использовал элементы рассыпного строя, ставшего своего рода визитной карточкой русской тактики полевого боя.
«Второе чудо Бранденбургского дома»
Война на суше продолжалась без чьего-либо решительного перевеса. Фридрих, экономя силы, теперь тщательно избегал генерального сражения. К временным захватам городов противником он был нечувствителен. Поймать в капкан его небольшую армию можно было только при наличии у союзников единой воли и целеполагания, чего не было. В этой обстановке какой-нибудь политический случай мог решить дело в чью-либо пользу. И этот случай произошёл. Он второй раз за войну и теперь уже окончательно выручил Пруссию.
На Рождество по старому стилю 1761 года умерла русская императрица Елизавета Петровна. На трон взошёл Пётр III, поклонник Фридриха. Первым его делом было заключение мира (5 мая 1762 года в Петербурге) с прусским королём. Россия не только отказывалась от всех завоеваний в Пруссии, но и обязывалась теперь стать союзником Пруссии и двинуть свою армию, вместе с нею, против Дании и Австрии. С Австрией уже начались боевые действия.
Этот мир, проигнорировавший национальные интересы России, стал гвоздём в гроб, который сам себе вбил Пётр III. Его хитрая жена, уже давно ткавшая паутину заговоров, воспользовалась патриотическим негодованием в среде дворянства, особенно гвардейского офицерства, и 9 июля 1762 года (в годовщину Полтавской битвы!) свергла своего мужа именем их общего сына Павла. В дальнейшем Екатерина отстранила все претензии Павла на трон и до самой своей смерти в 1796 году царствовала единолично. Пётр III был помещён под домашний арест и через несколько дней умер при неизвестных истории обстоятельствах.
Но Петербургский мир с Фридрихом Екатерина не стала разрывать. Правда, и дальнейшее участие в войне – теперь уже на стороне Пруссии – она также отклонила. Русская армия возвратилась домой после пяти лет пребывания в Центральной Европе.
В ближайшее время был подписан ещё ряд сепаратных мирных договоров, завершивших Семилетнюю войну. 22 мая 1762 года в Гамбурге заключили союз Пруссия и Швеция. Швеция отказывалась от своих владений на южном берегу Балтийского моря. Они переходили к Пруссии. 10 февраля 1763 года в Париже договорились об окончании войны Англия и Португалия, с одной стороны, Франция и Испания – с другой. Англия существенно расширила свои заморские владения в Америке и Индии. 15 февраля того же года в замке Губертусбург под Лейпцигом подписали мир Пруссия, Австрия и Саксония. Противники Пруссии отказывались от всех прежних претензий на её территорию.
Итак, Семилетняя война закончилась победой противников России. Наиболее крупных успехов добилась Великобритания, ставшая с этого времени мощнейшей колониальной державой мира. Пруссия не получила почти ничего, если не считать небольших бывших шведских владений в Померании. Но если учесть, что планы её противников предусматривали отрыв от Пруссии значительных её областей, то надо признать, что король Фридрих добился крупного успеха и заложил основы будущего объединения Германии под главенством Гогенцоллернов.
Историческое значение Семилетней войны для России
Россия, из-за внезапной смены власти в ней, не использовала в политическом плане своих военных побед в Семилетней войне. Но что же она потеряла по её итогам? Получается, что тоже ничего. Однако Россия ничего бы не потеряла также и в том случае, если бы вообще не вступала в эту войну.
Получается, что Россия совершенно зря проливала кровь своих сынов в Семилетней войне? Современники и несколько поколений потомков тех россиян так не считали. Семилетняя война расширила горизонт деятельности российских вооружённых сил. Русскую армию лучше узнали в Европе и стали больше уважать. Международный престиж России, несомненно, сильно вырос. В памяти европейцев и россиян запечатлелись победы русской армии над считавшейся лучшей армией в мире – прусской. В глазах людей той эпохи это был немаловажный результат, вполне оправдывавший участие в войне.
Семилетняя война способствовала росту профессионализма российских вооружённых сил, становлению и совершенствованию русского полководческого искусства. В преддверии новых войн, можно сказать, что это была неплохая тренировка. Спарринг-партнёр у России в ней оказался очень сильным. И то, что Россия часто выглядела лучше своего противника, надолго стало для русских одним из предметов национальной гордости.
Наконец, эта русско-прусская война, где Россия чаще побеждала, чем проигрывала, причём на территории противника, сыграла большую роль в определении дальнейшей политики Пруссии. Это сильнейшее немецкое государство с тех пор полтора столетия не воевало с Россией, за исключением короткого эпизода больше формального, чем реального, выступления Пруссии на стороне Наполеона в 1812 году. Пруссия тогда действовала как подневольный вассал, а как только появилась надежда освободиться от Наполеона с помощью русских войск, сразу переметнулась на сторону России. Так что, с 1762 по 1914 год Россия и Пруссия не воевали между собой по-настоящему и во многих делах внешней политики выступали солидарно. Это стало ещё одним несомненно положительным результатом побед России под Гросс-Егерсдорфом и Кунерсдорфом и взятия Берлина в 1760 году.
Даты даются по новому стилю, действовавшему почти во всей Европе.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
