«Серёжа» (Данелия, Таланкин, 1960) — видеоразбор фильма

Сам ‎фильм‏ ‎в ‎«отреставрированной» ‎версии ‎(с ‎минимальной‏ ‎чисткой ‎картинки‏ ‎и‏ ‎звука):

Цитата ‎из ‎«Театрального‏ ‎романа» ‎(он‏ ‎же ‎«Записки ‎покойника»), ‎которую‏ ‎я‏ ‎силился ‎вспомнить‏ ‎в ‎эфире:

Я‏ ‎хотел ‎изобразить ‎моему ‎слушателю, ‎как‏ ‎сверкают‏ ‎искорки ‎на‏ ‎золотом ‎крупе‏ ‎коня, ‎как ‎дышит ‎холодом ‎и‏ ‎своим‏ ‎запахом‏ ‎сцена, ‎как‏ ‎ходит ‎смех‏ ‎по ‎залу…‏ ‎Но‏ ‎главное ‎было‏ ‎не ‎в ‎этом. ‎Раздавив ‎в‏ ‎азарте ‎блюдечко,‏ ‎я‏ ‎страстно ‎старался ‎убедить‏ ‎Бомбардова ‎в‏ ‎том, ‎что ‎я ‎лишь‏ ‎только‏ ‎увидел ‎коня,‏ ‎как ‎сразу‏ ‎понял ‎и ‎сцену, ‎и ‎все‏ ‎ее‏ ‎мельчайшие ‎тайны.‏ ‎Что, ‎значит,‏ ‎давным-давно, ‎еще, ‎быть ‎может, ‎в‏ ‎детстве,‏ ‎а‏ ‎может ‎быть,‏ ‎и ‎не‏ ‎родившись, ‎я‏ ‎уже‏ ‎мечтал, ‎я‏ ‎смутно ‎тосковал ‎о ‎ней. ‎И‏ ‎вот ‎пришел!

— Я‏ ‎новый,‏ ‎— ‎кричал ‎я,‏ ‎— ‎я‏ ‎новый! ‎Я ‎неизбежный, ‎я‏ ‎пришел!

Тут‏ ‎какие-то ‎колеса‏ ‎поворачивались ‎в‏ ‎горящем ‎мозгу, ‎и ‎выскакивала ‎Людмила‏ ‎Сильвестровна,‏ ‎взвывала, ‎махала‏ ‎кружевным ‎платком.

— Не‏ ‎может ‎она ‎играть! ‎— ‎в‏ ‎злобном‏ ‎исступлении‏ ‎хрипел ‎я.

— Но‏ ‎позвольте!.. ‎Нельзя‏ ‎же…

— Попрошу ‎не‏ ‎противоречить‏ ‎мне, ‎—‏ ‎сурово ‎говорил ‎я, ‎— ‎вы‏ ‎притерпелись, ‎я‏ ‎же‏ ‎новый, ‎мой ‎взгляд‏ ‎остр ‎и‏ ‎свеж! ‎Я ‎вижу ‎сквозь‏ ‎нее.

— Однако!

— И‏ ‎никакая ‎те…‏ ‎теория ‎ничего‏ ‎не ‎поможет! ‎А ‎вот ‎там‏ ‎маленький,‏ ‎курносый, ‎чиновничка‏ ‎играет, ‎руки‏ ‎у ‎него ‎белые, ‎голос ‎сиплый,‏ ‎но‏ ‎теория‏ ‎ему ‎не‏ ‎нужна, ‎и‏ ‎этот, ‎играющий‏ ‎убийцу‏ ‎в ‎черных‏ ‎перчатках… ‎не ‎нужна ‎ему ‎теория!

— Аргунин…‏ ‎— ‎глухо‏ ‎донеслось‏ ‎до ‎меня ‎из-за‏ ‎завесы ‎дыма.

— Не‏ ‎бывает ‎никаких ‎теорий! ‎—‏ ‎окончательно‏ ‎впадая ‎в‏ ‎самонадеянность, ‎вскрикивал‏ ‎я ‎и ‎даже ‎зубами ‎скрежетал‏ ‎и‏ ‎тут ‎совершенно‏ ‎неожиданно ‎увидел,‏ ‎что ‎на ‎сером ‎пиджаке ‎у‏ ‎меня‏ ‎большое‏ ‎масляное ‎пятно‏ ‎с ‎прилипшим‏ ‎кружочком ‎луку.‏ ‎Я‏ ‎растерянно ‎оглянулся.‏ ‎Не ‎было ‎ночи ‎и ‎в‏ ‎помине. ‎Бомбардов‏ ‎потушил‏ ‎лампу, ‎и ‎в‏ ‎синеве ‎стали‏ ‎выступать ‎все ‎предметы ‎во‏ ‎всем‏ ‎своем ‎уродстве.

Ночь‏ ‎была ‎съедена,‏ ‎ночь ‎ушла.