logo
0
читателей
Арабески  Блог на разные темы, которые близки автору
О проекте Просмотр Уровни подписки Фильтры Статистика Обновления проекта Поделиться Метки
Все проекты
О проекте
Блог содержит размышления, заметки и художественные образы на разные темы, которые заинтересовали странствующий ум автора.
Публикации, доступные бесплатно
Уровни подписки
Единоразовый платёж

Безвозмездное пожертвование без возможности возврата. Этот взнос не предоставляет доступ к закрытому контенту.

Помочь проекту
У проекта в настоящий момент нет открытых подписок
Фильтры
Статистика
Обновления проекта
Контакты
Поделиться
Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет

«Февральскую ‎и‏ ‎Октябрьскую ‎революции ‎нужно ‎рассматривать ‎как‏ ‎крушение ‎России‏ ‎с‏ ‎ее ‎культурой ‎и‏ ‎вообще ‎великорусской‏ ‎национальности».

Из ‎выступления ‎доктора ‎истории,‏ ‎профессора‏ ‎С. ‎Ф.‏ ‎Платонова ‎на‏ ‎собрании ‎университетского ‎«Кружка ‎молодых ‎историков»‏ ‎в‏ ‎1919 ‎г. (Архив‏ ‎ФСБ ‎РФ‏ ‎по ‎С.-Петербургу ‎и ‎Ленинградской ‎области.‏ ‎П-65245.‏ ‎Т.‏ ‎5. ‎Л.‏ ‎18.)


«Я ‎—‏ ‎убеждённый ‎монархист.‏ ‎Признавал‏ ‎династию ‎и‏ ‎болел ‎душою, ‎когда ‎придворная ‎клика‏ ‎способствовала ‎падению‏ ‎авторитета‏ ‎бывшего ‎царствующего ‎дома‏ ‎Романовых».

Из ‎материалов‏ ‎допроса ‎от ‎14 ‎января‏ ‎1930‏ ‎г.


Читать: 8+ мин
logo Арабески

А. С. Пушкин: «Народ не должен привыкать к царскому лицу».

«В ‎разгар‏ ‎заключительной ‎части ‎Польского ‎восстания ‎в‏ ‎Петербурге ‎вспыхнули‏ ‎холерные‏ ‎беспорядки. ‎Страшная ‎болезнь‏ ‎обнаружилась ‎в‏ ‎середине ‎июня ‎1831 ‎г.‏ ‎Зараза‏ ‎распространялась ‎все‏ ‎сильнее. ‎Заболел‏ ‎Бенкендорф, ‎как ‎раз ‎когда ‎получил‏ ‎приказание‏ ‎поехать ‎к‏ ‎княгине ‎Лович.‏ ‎Государь, ‎не ‎знавший ‎страха, ‎навещал‏ ‎Бенкендорфа,‏ ‎как‏ ‎тот ‎свидетельствует,‏ ‎каждый ‎раз‏ ‎в ‎течение‏ ‎трех‏ ‎недель ‎его‏ ‎болезни. ‎Начались ‎волнения ‎в ‎столице.‏ ‎В ‎толпу‏ ‎подбрасывались‏ ‎слухи, ‎будто ‎доктора‏ ‎и ‎польские‏ ‎мятежники ‎отравляют ‎воду ‎и‏ ‎хлеб.‏ ‎Толпа ‎казавшихся‏ ‎ей ‎подозрительными‏ ‎останавливала ‎и ‎искала ‎у ‎них‏ ‎яд.‏ ‎Докторов ‎винили‏ ‎в ‎том,‏ ‎что ‎они ‎насильно ‎держат ‎больных‏ ‎в‏ ‎лечебницах‏ ‎и ‎мучают‏ ‎их. ‎Огромная‏ ‎толпа ‎заполнила‏ ‎22‏ ‎июня ‎Сенную‏ ‎площадь ‎и ‎собралась ‎у ‎дома,‏ ‎где ‎временно‏ ‎была‏ ‎устроена ‎лечебница. ‎Принялись‏ ‎громить ‎ее.‏ ‎Попытки ‎полиции ‎справиться ‎с‏ ‎бесчинствующими‏ ‎успеха ‎не‏ ‎имели. ‎Должен‏ ‎был ‎удалиться ‎генерал-губернатор ‎Эссен, ‎прибывший‏ ‎на‏ ‎место ‎происшествия.‏ ‎Не ‎пресек‏ ‎волнений ‎и ‎вызванный ‎батальон ‎лейб-гвардии‏ ‎Семеновского‏ ‎полка.‏ ‎Толпа ‎разбежалась‏ ‎только ‎временно‏ ‎в ‎боковые‏ ‎улицы.‏ ‎Считалось, ‎что‏ ‎около ‎Спасской ‎церкви ‎на ‎Сенной‏ ‎неистовствовали ‎5–7‏ ‎тысяч.‏ ‎Государю ‎было ‎послано‏ ‎в ‎Петергоф‏ ‎донесение ‎о ‎крупных ‎беспорядках.‏ ‎На‏ ‎следующий ‎день,‏ ‎23 ‎июня,‏ ‎Император ‎Николай ‎Павлович ‎на ‎пароходе‏ ‎„Ижора“‏ ‎прибыл ‎на‏ ‎Елагин ‎остров.‏ ‎Ознакомившись ‎с ‎обстановкой, ‎он ‎в‏ ‎коляске,‏ ‎в‏ ‎сопровождении ‎генерал-адъютанта‏ ‎князя ‎Меншикова,‏ ‎проследовал ‎на‏ ‎Преображенский‏ ‎плац. ‎Поблагодарив‏ ‎славный ‎полк, ‎Государь ‎продолжил ‎путь‏ ‎через ‎каретную‏ ‎часть,‏ ‎где ‎погрозил ‎нескольким‏ ‎скопищам ‎и‏ ‎лавочникам. ‎Затем ‎коляска ‎въехала‏ ‎на‏ ‎Сенную ‎площадь‏ ‎в ‎глубь‏ ‎большой ‎толпы. ‎По ‎свидетельству ‎Меншикова,‏ ‎Царь,‏ ‎встав ‎в‏ ‎экипаже, ‎своим‏ ‎зычным ‎голосом ‎обратился ‎к ‎толпе:‏ ‎„Вчера‏ ‎учинены‏ ‎злодейства, ‎общий‏ ‎порядок ‎был‏ ‎нарушен. ‎Стыдно‏ ‎народу‏ ‎русскому, ‎забыв‏ ‎веру ‎отцов ‎своих, ‎подражать ‎буйству‏ ‎французов ‎и‏ ‎поляков:‏ ‎они ‎вас ‎подучают,‏ ‎ловите ‎их,‏ ‎представляйте ‎подозрительных ‎начальству. ‎Но‏ ‎здесь‏ ‎учинено ‎злодейство,‏ ‎здесь ‎прогневали‏ ‎мы ‎Бога, ‎обратимся ‎к ‎Церкви,‏ ‎на‏ ‎колени ‎и‏ ‎просите ‎у‏ ‎Всемогущего ‎прощения!“ ‎Вся ‎толпа ‎опустилась‏ ‎на‏ ‎колени‏ ‎и ‎с‏ ‎умилением ‎крестилась.‏ ‎Государь ‎тоже.‏ ‎Слышны‏ ‎были ‎отдельные‏ ‎восклицания: ‎„Согрешили, ‎окаянные!“ ‎Государь, ‎продолжая‏ ‎свое ‎слово,‏ ‎сказал,‏ ‎по ‎словам ‎Меншикова,‏ ‎„что, ‎клявшись‏ ‎перед ‎Богом ‎охранять ‎благоденствие‏ ‎вверенного‏ ‎ему ‎Промыслом‏ ‎народа, ‎он‏ ‎отвечает ‎перед ‎Богом ‎и ‎за‏ ‎беспорядки,‏ ‎а ‎потому‏ ‎их ‎не‏ ‎попустит“. ‎„Сам ‎лягу, ‎но ‎не‏ ‎попущу,‏ ‎и‏ ‎горе ‎ослушникам“,‏ ‎— ‎прозвучал‏ ‎мощный ‎голос‏ ‎Царя.‏ ‎В ‎это‏ ‎время ‎несколько ‎человек ‎громко ‎пытались‏ ‎возразить. ‎Государь‏ ‎воскликнул:‏ ‎„До ‎кого ‎вы‏ ‎добираетесь, ‎кого‏ ‎вы ‎хотите, ‎меня ‎ли?‏ ‎Я‏ ‎никого ‎не‏ ‎страшусь. ‎Вот‏ ‎я ‎(показывает ‎на ‎грудь)“. ‎Народ‏ ‎в‏ ‎восторге ‎и‏ ‎в ‎слезах‏ ‎закричал ‎„ ‎ура!». ‎Государь ‎поцеловал‏ ‎одного‏ ‎старика‏ ‎и ‎сказал:‏ ‎«Молитесь ‎и‏ ‎не ‎шумите‏ ‎больше».‏ ‎После ‎этого‏ ‎он ‎покинул ‎площадь.

На ‎следующий ‎день‏ ‎волнения ‎кое-где‏ ‎вспыхнули.‏ ‎25 ‎июня ‎Государь‏ ‎снова ‎прибыл‏ ‎столицу. ‎Взяв ‎с ‎собою‏ ‎графа‏ ‎Чернышева, ‎он‏ ‎объезжал ‎город.‏ ‎Беспорядки ‎стихли. ‎Царь ‎призвал ‎городского‏ ‎голову‏ ‎и ‎велел‏ ‎немедленно ‎строить‏ ‎новую ‎больницу ‎для ‎холерных. ‎Крупные‏ ‎средства‏ ‎были‏ ‎отпущены ‎из‏ ‎государственного ‎казначейства‏ ‎на ‎борьбу‏ ‎с‏ ‎эпидемией. ‎К‏ ‎концу ‎августа ‎холера ‎прекратилась.

26 июня ‎Государь‏ ‎писал ‎Паскевичу‏ ‎о‏ ‎тревожном ‎настроении ‎в‏ ‎столице: ‎«Вчера‏ ‎был ‎опять ‎в ‎городе.‏ ‎Меня‏ ‎с ‎покорностью‏ ‎слушают ‎и,‏ ‎слава ‎Богу, ‎начинают ‎приходить ‎в‏ ‎порядок.‏ ‎Но, ‎признаюсь,‏ ‎все ‎это‏ ‎меня ‎крайне ‎мучает, ‎от ‎тебя‏ ‎жду‏ ‎с‏ ‎нетерпением ‎утешений.‏ ‎Да ‎поможет‏ ‎тебе ‎Бог».

Паскевич‏ ‎ответил‏ ‎Государю: ‎«Зачем‏ ‎Вы ‎сами ‎отдаетесь ‎на ‎произвол‏ ‎народа ‎и‏ ‎холерных?‏ ‎Вы ‎часто ‎упрекаете‏ ‎меня, ‎зачем‏ ‎в ‎сражениях ‎я ‎часто‏ ‎бываю‏ ‎там, ‎где‏ ‎главнокомандующему ‎не‏ ‎должно ‎быть. ‎Не ‎смею, ‎но‏ ‎должен‏ ‎сказать ‎то‏ ‎же ‎самое:‏ ‎разве ‎нет ‎генерал- ‎губернаторов, ‎министров…‏ ‎в‏ ‎таких‏ ‎ли ‎трудных‏ ‎положениях ‎Европы‏ ‎Вы ‎подвергаете‏ ‎свою‏ ‎жизнь ‎[опасности]‏ ‎для ‎удержания ‎черни ‎от ‎намерения‏ ‎к ‎бунту!‏ ‎Прикажите‏ ‎Вашим ‎генерал-губернаторам, ‎министрам:‏ ‎они ‎должны‏ ‎ответить ‎головою, ‎если ‎не‏ ‎успеют…‏ ‎тогда ‎только‏ ‎позволительно. ‎Нет!‏ ‎Я ‎не ‎буду ‎Вас ‎слушаться‏ ‎и‏ ‎буду ‎ездить‏ ‎со ‎стрелками‏ ‎в ‎сражениях. ‎Вы ‎мне ‎пример‏ ‎подаете»‏ ‎(черновик‏ ‎письма ‎в‏ ‎семейном ‎архиве‏ ‎князя ‎Паскевича).

Пушкин,‏ ‎находившийся‏ ‎в ‎это‏ ‎время ‎в ‎Царском ‎Селе ‎и‏ ‎питавшийся ‎слухами,‏ ‎приходившими‏ ‎из ‎столицы, ‎29‏ ‎июня ‎писал‏ ‎П. ‎А. ‎Осиповой: ‎«Времена‏ ‎очень‏ ‎грустны. ‎Эпидемия‏ ‎свирепствует ‎в‏ ‎Петербурге. ‎Народ ‎бунтовался ‎несколько ‎раз.‏ ‎Нелепые‏ ‎слухи ‎получили‏ ‎распространение. ‎Говорили,‏ ‎что ‎врачи ‎отравляют ‎народ. ‎Двое‏ ‎из‏ ‎них‏ ‎были ‎убиты‏ ‎беснующейся ‎толпой.‏ ‎Император ‎явился‏ ‎посреди‏ ‎бунтовщиков. ‎Мне‏ ‎пишут: ‎„Государь ‎говорил ‎с ‎народом.‏ ‎Чернь ‎слушала‏ ‎на‏ ‎коленях ‎— ‎тишина‏ ‎— ‎один‏ ‎царский ‎голос ‎как ‎звон‏ ‎святой‏ ‎раздавался ‎на‏ ‎площади“. ‎Мужества‏ ‎и ‎дара ‎слова ‎ему ‎не‏ ‎занимать;‏ ‎на ‎этот‏ ‎раз ‎бунт‏ ‎усмирен; ‎но ‎беспорядки ‎потом ‎возобновились.‏ ‎Быть‏ ‎может,‏ ‎придется ‎прибегнуть‏ ‎к ‎картечи».

Возникла‏ ‎новая ‎тревога.‏ ‎В‏ ‎середине ‎июля‏ ‎вспыхнули ‎беспорядки, ‎тоже ‎из-за ‎холеры,‏ ‎в ‎военных‏ ‎поселениях‏ ‎в ‎Старой ‎Руссе‏ ‎Новгородской ‎губернии.‏ ‎Толпа ‎убила ‎доктора, ‎а‏ ‎также‏ ‎заступавшихся ‎за‏ ‎него ‎офицеров,‏ ‎унтера ‎и ‎фельдшера. ‎Ротный ‎командир‏ ‎распорядился‏ ‎арестовать ‎виновных,‏ ‎но ‎команда‏ ‎его ‎не ‎послушала. ‎Ротный ‎и‏ ‎другие‏ ‎офицеры‏ ‎были ‎избиты,‏ ‎мучимы ‎и‏ ‎заперты ‎в‏ ‎сарай.‏ ‎Государь ‎поручил‏ ‎графу ‎Орлову ‎произвести ‎расследование. ‎Сам‏ ‎он ‎проехал‏ ‎в‏ ‎Ижору. ‎Приняв ‎прибывших‏ ‎туда ‎ходоков,‏ ‎он ‎грозно ‎обличил ‎их‏ ‎и‏ ‎приказал ‎слушаться‏ ‎Орлова. ‎Последний,‏ ‎прибыв ‎на ‎место, ‎освободил ‎военное‏ ‎начальство.

Орлов,‏ ‎водворив ‎порядок,‏ ‎выполнил ‎с‏ ‎помощью ‎единственно ‎не ‎растерявшегося ‎во‏ ‎время‏ ‎бесчинств‏ ‎инженера ‎Панова‏ ‎завет ‎Государя‏ ‎— ‎внушить‏ ‎распустившимся‏ ‎поселенцам ‎душевную‏ ‎потребность ‎искупить ‎свой ‎грех ‎совершением‏ ‎панихид ‎по‏ ‎убиенным‏ ‎ими ‎жертвам. ‎Панихида‏ ‎кончалась, ‎когда‏ ‎прискакал ‎фельдъегерь ‎с ‎сообщением,‏ ‎что‏ ‎через ‎два‏ ‎часа ‎прибудет‏ ‎Государь. ‎Когда ‎царская ‎коляска ‎остановилась‏ ‎у‏ ‎здания ‎штаба,‏ ‎полковник ‎Панов‏ ‎подал ‎Государю ‎печальный ‎рапорт. ‎«Спасибо,‏ ‎старый‏ ‎сослуживец‏ ‎(Государь ‎ранее‏ ‎командовал ‎инженерами.‏ ‎— ‎Н.Т.),‏ ‎что‏ ‎ты ‎здесь‏ ‎один ‎не ‎терял ‎разума. ‎Я‏ ‎этого ‎никогда‏ ‎не‏ ‎забуду». ‎Потом ‎Царь‏ ‎прошел ‎в‏ ‎манеж ‎к ‎собранным ‎батальонам‏ ‎поселенцев.‏ ‎Их ‎лиц‏ ‎ему ‎не‏ ‎было ‎видно: ‎они ‎все ‎плашмя‏ ‎лежали‏ ‎на ‎земле,‏ ‎ожидая ‎суда.‏ ‎Увидя ‎впереди ‎стариков ‎с ‎хлебом-солью,‏ ‎Государь‏ ‎отказался‏ ‎принять ‎подношение.‏ ‎«Вывести ‎из‏ ‎рядов ‎зачинщиков‏ ‎и‏ ‎сейчас ‎предать‏ ‎военному ‎суду!» ‎— ‎приказал ‎он.‏ ‎Виновные ‎вышли‏ ‎и‏ ‎были ‎отправлены ‎на‏ ‎гауптвахту. ‎Одному‏ ‎батальону, ‎особенно ‎провинившемуся, ‎Государь‏ ‎велел‏ ‎немедленно ‎идти‏ ‎в ‎полном‏ ‎составе ‎в ‎Петербург, ‎в ‎крепость,‏ ‎и‏ ‎подвергнуть ‎виновных‏ ‎суду. ‎Строго‏ ‎осудив ‎все ‎содеянное ‎и ‎выслушав‏ ‎голоса‏ ‎раскаяния‏ ‎от ‎оставшихся,‏ ‎Государь ‎подошел‏ ‎к ‎старикам,‏ ‎отломил‏ ‎и ‎скушал‏ ‎кусок ‎кренделя ‎и ‎сказал: ‎«Ну‏ ‎вот, ‎я‏ ‎ем‏ ‎теперь ‎вашу ‎хлеб-соль.‏ ‎Конечно, ‎могу‏ ‎вас ‎простить, ‎но ‎как-то‏ ‎Бог‏ ‎вас ‎простит?»‏ ‎Толпа ‎упала‏ ‎опять ‎в ‎ноги. ‎Государь ‎махнул‏ ‎рукой,‏ ‎сел ‎в‏ ‎коляску ‎и‏ ‎ускакал, ‎поцеловав ‎еще ‎раз ‎Панова.

Государь‏ ‎28‏ ‎июля‏ ‎писал ‎графу‏ ‎П. ‎А.‏ ‎Толстому: ‎«Бог‏ ‎меня‏ ‎наградил ‎за‏ ‎поездку ‎в ‎Новгород, ‎ибо ‎спустя‏ ‎несколько ‎часов‏ ‎после‏ ‎моего ‎возвращения ‎Бог‏ ‎даровал ‎жене‏ ‎счастливое ‎разрешение ‎от ‎бремени‏ ‎сыном‏ ‎Николаем». ‎Младенец,‏ ‎родившийся ‎27‏ ‎июля, ‎отдан ‎был ‎счастливым ‎отцом‏ ‎под‏ ‎небесное ‎покровительство‏ ‎празднуемого ‎в‏ ‎сей ‎день ‎блаженного ‎Николая ‎Кочанова,‏ ‎Христа‏ ‎ради‏ ‎юродивого ‎Новгородского.

Мудрый‏ ‎Пушкин ‎и‏ ‎на ‎эти‏ ‎события‏ ‎отозвался. ‎В‏ ‎«Дневнике» ‎26 ‎июля ‎1831 ‎г.‏ ‎он ‎записывает:‏ ‎«Вчера‏ ‎Государь ‎Император ‎отправился‏ ‎в ‎военные‏ ‎поселения ‎(в ‎Новгородской ‎губернии)‏ ‎для‏ ‎усмирения ‎возникших‏ ‎там ‎беспокойств.‏ ‎Несколько ‎офицеров ‎и ‎лекарей ‎убито‏ ‎бунтовщиками.‏ ‎Их ‎депутаты‏ ‎пришли ‎в‏ ‎Ижору ‎с ‎повинною ‎головою ‎и‏ ‎с‏ ‎распискою‏ ‎одного ‎из‏ ‎офицеров, ‎которого‏ ‎перед ‎смертью‏ ‎принудили‏ ‎бунтовщики ‎письменно‏ ‎показать, ‎будто ‎бы ‎он ‎и‏ ‎лекаря ‎отравливали‏ ‎людей.‏ ‎Государь ‎говорил ‎с‏ ‎депутатами ‎мятежников,‏ ‎послал ‎их ‎назад, ‎приказал‏ ‎во‏ ‎всем ‎слушаться‏ ‎графа ‎Орлова,‏ ‎посланного ‎в ‎поселения ‎при ‎первом‏ ‎известии‏ ‎о ‎бунте,‏ ‎и ‎обещал‏ ‎сам ‎к ‎ним ‎приехать. ‎„Тогда‏ ‎я‏ ‎вас‏ ‎прощу“, ‎—‏ ‎сказал ‎он‏ ‎им. ‎Кажется,‏ ‎все‏ ‎усмирено, ‎а‏ ‎ежели ‎еще ‎нет, ‎то ‎все‏ ‎усмирится ‎присутствием‏ ‎Государя.‏ ‎Однако ‎же ‎сие‏ ‎решительное ‎средство,‏ ‎как ‎последнее, ‎не ‎должно‏ ‎быть‏ ‎всуе ‎употребляемо.‏ ‎Народ ‎не‏ ‎должен ‎привыкать ‎к ‎царскому ‎лицу,‏ ‎как‏ ‎обыкновенному ‎явлению.‏ ‎Расправа ‎полицейская‏ ‎должна ‎одна ‎вмешиваться ‎в ‎волнения‏ ‎площади,‏ ‎—‏ ‎и ‎царский‏ ‎голос ‎не‏ ‎должен ‎угрожать‏ ‎ни‏ ‎картечью, ‎ни‏ ‎кнутом. ‎Чернь ‎перестанет ‎скоро ‎бояться‏ ‎таинственной ‎власти‏ ‎и‏ ‎начнет ‎тщеславиться ‎своими‏ ‎сношениями ‎с‏ ‎Государем. ‎Скоро ‎в ‎своих‏ ‎мятежах‏ ‎она ‎будет‏ ‎требовать ‎появления‏ ‎его, ‎как ‎необходимого ‎обряда. ‎Доныне‏ ‎Государь,‏ ‎обладающий ‎даром‏ ‎слова, ‎говорил‏ ‎один; ‎но ‎может ‎найтись ‎в‏ ‎толпе‏ ‎голос‏ ‎для ‎возражения.‏ ‎Таковые ‎разговоры‏ ‎неприличны, ‎а‏ ‎прения‏ ‎площадные ‎превращаются‏ ‎тотчас ‎в ‎рев ‎и ‎вой‏ ‎голодного ‎зверя.‏ ‎Россия‏ ‎имеет ‎12 ‎000‏ ‎верст ‎в‏ ‎ширину. ‎Государь ‎не ‎может‏ ‎явиться‏ ‎везде, ‎где‏ ‎может ‎вспыхнуть‏ ‎мятеж».

Из ‎книги ‎Н. ‎Д. ‎Тальберга‏ ‎«Русская‏ ‎быль. ‎От‏ ‎Екатерины ‎II‏ ‎до ‎Николая ‎II».


Читать: 2+ мин
logo Арабески

Портрет


Дар ‎напрасный,‏ ‎дар ‎случайный,

Жизнь, ‎зачем ‎ты ‎мне‏ ‎дана?

Иль ‎зачем‏ ‎судьбою‏ ‎тайной

Ты ‎на ‎казнь‏ ‎осуждена?


Кто ‎меня‏ ‎враждебной ‎властью

Из ‎ничтожества ‎воззвал,

Душу‏ ‎мне‏ ‎наполнил ‎страстью,

Ум‏ ‎сомненьем ‎взволновал?..


Цели‏ ‎нет ‎передо ‎мною:

Сердце ‎пусто, ‎празден‏ ‎ум,

И‏ ‎томит ‎меня‏ ‎тоскою

Однозвучный ‎жизни‏ ‎шум.


А. ‎С. ‎Пушкин. ‎26 ‎мая‏ ‎1828‏ ‎г.



Не‏ ‎напрасно, ‎не‏ ‎случайно

Жизнь ‎от‏ ‎Бога ‎нам‏ ‎дана,

Не‏ ‎без ‎воли‏ ‎Бога ‎тайной

И ‎на ‎казнь ‎осуждена.


Сам‏ ‎я ‎своенравной‏ ‎властью

Зло‏ ‎из ‎темных ‎бездн‏ ‎воззвал,

Сам ‎наполнил‏ ‎душу ‎страстью,

Ум ‎сомненьем ‎взволновал.


Вспомнись‏ ‎мне,‏ ‎забвенный ‎мною!

Просияй‏ ‎сквозь ‎сумрак‏ ‎дум, ‎–

И ‎созиждется ‎Тобою

Сердце ‎чисто,‏ ‎светел‏ ‎ум.


Святитель ‎Филарет‏ ‎(Дроздов), ‎митрополит‏ ‎Московский ‎и ‎Коломенский.




В ‎часы ‎забав‏ ‎иль‏ ‎праздной‏ ‎скуки,

Бывало, ‎лире‏ ‎я ‎моей

Вверял‏ ‎изнеженные ‎звуки

Безумства,‏ ‎лени‏ ‎и ‎страстей.


Но‏ ‎и ‎тогда ‎струны ‎лукавой

Невольно ‎звон‏ ‎я ‎прерывал,

Когда‏ ‎твой‏ ‎голос ‎величавый

Меня ‎внезапно‏ ‎поражал.


Я ‎лил‏ ‎потоки ‎слез ‎нежданных,

И ‎ранам‏ ‎совести‏ ‎моей

Твоих ‎речей‏ ‎благоуханных

Отраден ‎чистый‏ ‎был ‎елей.


И ‎ныне ‎с ‎высоты‏ ‎духовной

Мне‏ ‎руку ‎простираешь‏ ‎ты,

И ‎силой‏ ‎кроткой ‎и ‎любовной

Смиряешь ‎буйные ‎мечты.


Твоим‏ ‎огнем‏ ‎душа‏ ‎согрета

Отвергла ‎мрак‏ ‎земных ‎сует,

И‏ ‎внемлет ‎арфе‏ ‎Филарета

В‏ ‎священном ‎ужасе‏ ‎поэт.


(В ‎другой ‎редакции:

Твоим ‎огнем ‎душа‏ ‎палима

Отвергла ‎мрак‏ ‎земных‏ ‎сует,

И ‎внемлет ‎арфе‏ ‎серафима

В ‎священном‏ ‎ужасе ‎поэт.)


А. ‎С. ‎Пушкин.‏ ‎19‏ ‎января ‎1830‏ ‎г.


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Живопись


Читать: 9+ мин
logo Арабески

Портрет

«Коммунизм ‎—‏ ‎Дымовая ‎Завеса ‎антихристианства, ‎нарисованный ‎на‏ ‎тюле ‎макет‏ ‎якобы‏ ‎будущего ‎общества ‎процветания‏ ‎и ‎всеобщего‏ ‎равенства. ‎На ‎деле ‎же‏ ‎было‏ ‎установлено ‎рабовладельческое‏ ‎общество ‎библейского‏ ‎образца». ‎// 1990 г.

«Швондер ‎и ‎Шариков ‎—‏ ‎эпохальные‏ ‎новые ‎типы,‏ ‎герои ‎Нашей‏ ‎эпохи ‎послереволюционной, ‎увиденные ‎зорким ‎глазом‏ ‎Михаила‏ ‎Булгакова,‏ ‎человека, ‎наделенного‏ ‎не ‎только‏ ‎литературным ‎даром,‏ ‎но‏ ‎и ‎большим‏ ‎умом. ‎В ‎руки ‎этих ‎героев‏ ‎попала ‎Россия,‏ ‎с‏ ‎которой ‎они ‎обошлись‏ ‎беспощадно ‎и‏ ‎жестоко, ‎в ‎конце ‎концов‏ ‎окончательно‏ ‎ее ‎уничтожив.‏ ‎Первый ‎из‏ ‎них ‎представлял ‎из ‎себя ‎воплощение‏ ‎идеи‏ ‎уничтожения ‎Великой‏ ‎Православной ‎Державы.‏ ‎Второй ‎— ‎воплощение ‎низменности, ‎порождение‏ ‎города,‏ ‎его‏ ‎миазмы: ‎пивные,‏ ‎собачьи ‎клетки».‏ ‎// 1991 г.

«Русские ‎революции‏ ‎и‏ ‎войны ‎нашего‏ ‎века ‎были ‎не ‎так ‎уж‏ ‎и ‎бесполезны‏ ‎для‏ ‎иных ‎людей ‎и‏ ‎иных ‎народов.‏ ‎„Благодетель“ ‎нищей ‎России ‎—‏ ‎г-н‏ ‎Хаммер ‎(и‏ ‎многие ‎другие)‏ ‎— ‎сколотил ‎чуть ‎ли ‎не‏ ‎миллиардное‏ ‎состояние, ‎вывозя‏ ‎драгоценности ‎(золото‏ ‎и ‎серебро) ‎целыми ‎железнодорожными ‎составами‏ ‎в‏ ‎обмен‏ ‎на ‎оружие,‏ ‎необходимое ‎большевикам‏ ‎для ‎победы‏ ‎в‏ ‎Гражданской ‎войне‏ ‎и ‎закабаления ‎сбитого ‎с ‎толку‏ ‎народа. ‎Они‏ ‎посадили‏ ‎его, ‎этот ‎народ,‏ ‎на ‎железную‏ ‎цепь, ‎бесконечно ‎унижая ‎его,‏ ‎третируя,‏ ‎истребляя ‎его‏ ‎святыни, ‎его‏ ‎веру ‎Православную, ‎его ‎культуру, ‎а‏ ‎главное‏ ‎— ‎сам‏ ‎этот ‎народ,‏ ‎который ‎служил ‎своей ‎безликой ‎массой‏ ‎своим‏ ‎палачам‏ ‎и ‎тиранам,‏ ‎кровью ‎своею‏ ‎питая ‎их‏ ‎чудовищную,‏ ‎беспощадную ‎власть.» // 1991 г.

«Роковое‏ ‎противоречие ‎между ‎народом ‎и ‎дворянской‏ ‎интеллигенцией ‎было‏ ‎снято‏ ‎Лениным ‎с ‎подкупающей‏ ‎простотой. ‎Уничтожены‏ ‎— ‎оба! ‎Интеллигенты ‎„почитались“‏ ‎как‏ ‎„говно“, ‎русский‏ ‎народ, ‎обманутый‏ ‎обещаниями ‎земли ‎и ‎дележа ‎прибылей‏ ‎от‏ ‎фабрик ‎и‏ ‎заводов, ‎мгновенно‏ ‎разложился ‎в ‎грабеже, ‎пьянке, ‎безбожии‏ ‎и‏ ‎распутстве.‏ ‎Перебиты ‎аристократы,‏ ‎класс ‎государственного‏ ‎чиновничества, ‎фабриканты,‏ ‎землевладельцы,‏ ‎духовенство ‎и‏ ‎вся ‎церковная ‎среда. ‎Неслыханная ‎утрата,‏ ‎лишившая ‎народ‏ ‎какой-либо‏ ‎нравственной ‎опоры ‎и‏ ‎отдавшая ‎его‏ ‎в ‎руки ‎Швондера, ‎воцарившегося‏ ‎над‏ ‎всеми ‎народами,‏ ‎сбитыми ‎в‏ ‎интернациональную ‎кучу, ‎доносившими ‎друг ‎на‏ ‎друга,‏ ‎убивавшими ‎друг‏ ‎друга, ‎оскотинившимися‏ ‎до ‎потери ‎всего ‎человеческого…» ‎// 1990 г.

«Русские‏ ‎поэты,‏ ‎восторженные,‏ ‎пылкие ‎романтики,‏ ‎горячо ‎приветствовавшие‏ ‎революцию, ‎погибли‏ ‎одними‏ ‎из ‎первых‏ ‎(Блок, ‎Есенин, ‎Клюев), ‎— ‎тот,‏ ‎кто ‎принял‏ ‎революцию,‏ ‎„бросился ‎в ‎ее‏ ‎многопенный ‎вал“.‏ ‎Власть ‎с ‎недоумением ‎глядела‏ ‎на‏ ‎них ‎—‏ ‎на ‎Блока,‏ ‎написавшего ‎„Двенадцать“ ‎о ‎привлечении ‎в‏ ‎революцию‏ ‎наиболее ‎ненавистного‏ ‎переворотчикам ‎Христа.‏ ‎Блок, ‎Клюев, ‎Есенин ‎— ‎первыми‏ ‎из‏ ‎поэтов‏ ‎пошли ‎навстречу‏ ‎революционерам ‎и‏ ‎первыми ‎же‏ ‎погибли‏ ‎от ‎их‏ ‎рук. ‎Именно ‎они ‎первыми ‎нашли‏ ‎гибель, ‎абсолютно‏ ‎не‏ ‎поняв, ‎что ‎после‏ ‎„многопенного ‎вала“‏ ‎суматохи ‎и ‎беспорядков ‎Гражданской‏ ‎войны‏ ‎у ‎Власти,‏ ‎неожиданно ‎для‏ ‎многих ‎и ‎многих, ‎оказалась ‎твердо‏ ‎организованная‏ ‎интернациональная ‎Партия.‏ ‎<…> ‎Все,‏ ‎привлекаемые ‎к ‎Партии, ‎были ‎организованы‏ ‎по‏ ‎принципу‏ ‎семейственного ‎Бандитизма.‏ ‎<…> ‎Здесь‏ ‎каждый ‎отвечал‏ ‎головой,‏ ‎и ‎все‏ ‎были ‎соединены ‎кровной ‎круговой ‎порукой.‏ ‎Уничтожение ‎царской‏ ‎семьи‏ ‎было ‎не ‎только‏ ‎личным ‎подарком‏ ‎<…> ‎Ленину, ‎отомстившему ‎за‏ ‎смерть‏ ‎брата, ‎но‏ ‎и ‎способом‏ ‎сплочения ‎людей, ‎совершивших ‎поистине ‎гнусное‏ ‎дело,‏ ‎которым ‎некуда‏ ‎было ‎отступать».‏ ‎// ‎1989 г.

«Октябрьский ‎переворот ‎обозначил, ‎что‏ ‎мир‏ ‎вступает‏ ‎в ‎эпоху‏ ‎религиозных ‎войн,‏ ‎наиболее ‎жестоких‏ ‎и‏ ‎кровавых ‎конфликтов.‏ ‎И ‎началом ‎этой ‎чудовищной ‎эпохи‏ ‎послужили ‎Октябрьский‏ ‎переворот‏ ‎и ‎начатая ‎новыми‏ ‎владыками ‎России‏ ‎чудовищная ‎гражданская ‎война ‎против‏ ‎своих‏ ‎народов ‎(в‏ ‎первую ‎очередь),‏ ‎которая ‎никогда ‎не ‎прекращалась. ‎Еще‏ ‎со‏ ‎школьных ‎лет‏ ‎я ‎запомнил‏ ‎лозунг ‎Ленина: ‎„Превратить ‎империалистическую ‎войну‏ ‎в‏ ‎войну‏ ‎гражданскую“. ‎Это‏ ‎означало ‎эпоху‏ ‎Террора, ‎не‏ ‎прекращающуюся‏ ‎до ‎сего‏ ‎дня. ‎Внутри ‎страны ‎действует ‎большая‏ ‎сила, ‎сознательно‏ ‎провоцирующая‏ ‎разнообразные ‎конфликты, ‎восстанавливающая‏ ‎одни ‎народы‏ ‎против ‎других, ‎одну ‎группу‏ ‎населения‏ ‎против ‎другой.‏ ‎Все ‎это‏ ‎обрело ‎„профессиональный“ ‎характер ‎благодаря ‎бесконечной‏ ‎практике‏ ‎и ‎опыту».‏ ‎// 1989–1990 гг.

«Не ‎время‏ ‎разрушило ‎усадьбу ‎Рахманинова, ‎а ‎Октябрьская‏ ‎революция‏ ‎и‏ ‎Советская ‎власть.‏ ‎Как ‎же‏ ‎в ‎статье‏ ‎не‏ ‎сказать ‎о‏ ‎том ‎преследовании ‎музыки ‎и ‎самого‏ ‎имени ‎Рахманинова‏ ‎советской‏ ‎властью. ‎Напрасно ‎разрывать‏ ‎Л<енини>зм ‎со‏ ‎Ст<алини>змом, ‎Брежневизмом, ‎Черненковизмом ‎и‏ ‎т.‏ ‎д. ‎Все‏ ‎это ‎—‏ ‎единая ‎наша, ‎родная ‎С<оветская> ‎власть.‏ ‎Ее‏ ‎лидеры ‎менялись‏ ‎совсем ‎не‏ ‎по ‎прихоти. ‎Я ‎думаю, ‎хороший,‏ ‎умный,‏ ‎глубокий‏ ‎историк ‎увидит‏ ‎в ‎этих‏ ‎сменах ‎свою‏ ‎закономерность.‏ ‎Сталин, ‎его‏ ‎имя ‎(так ‎же, ‎как ‎имя‏ ‎Л<енина> ‎—‏ ‎его‏ ‎отца ‎и ‎предшественника)‏ ‎тяготеет ‎почти‏ ‎над ‎всей ‎жизнью ‎людей‏ ‎моего‏ ‎поколения, ‎моего‏ ‎возраста. ‎Закрыв‏ ‎глаза, ‎кажется, ‎ничего ‎более ‎не‏ ‎слышишь,‏ ‎кроме ‎бесконечного‏ ‎гула ‎восторгов,‏ ‎приветствий, ‎изъяснений ‎в ‎любви, ‎воспевания‏ ‎величия.‏ ‎Представляется‏ ‎какое-то ‎гигантское‏ ‎безликое ‎и‏ ‎тупое ‎лицо,‏ ‎вопящее‏ ‎эту ‎славу…‏ ‎Теперь, ‎на ‎старости ‎лет, ‎я‏ ‎вижу ‎то‏ ‎же‏ ‎тупое, ‎безликое ‎лицо,‏ ‎изрыгающее ‎бесконечную‏ ‎хулу, ‎проклятия ‎и ‎всевозможную‏ ‎грязь…‏ ‎В ‎общем-то,‏ ‎это ‎похоже‏ ‎одно ‎на ‎другое. ‎И ‎ни‏ ‎единого‏ ‎иного ‎нового‏ ‎слова…» // 1989–1990 гг.

«И ‎не‏ ‎нужно ‎валить ‎все ‎на ‎Ст<алина>.‏ ‎Чудовищный,‏ ‎поистине‏ ‎библейский ‎террор‏ ‎начался ‎до‏ ‎его ‎воцарения.‏ ‎И‏ ‎до ‎него‏ ‎действовали ‎библейские ‎палачи, ‎получившие ‎целую,‏ ‎и ‎притом‏ ‎великую,‏ ‎страну ‎на ‎поток‏ ‎и ‎разграбление.‏ ‎Этот ‎поток ‎и ‎разграбление‏ ‎продолжаются‏ ‎и ‎до‏ ‎сего ‎дня.‏ ‎Часто ‎рассуждают: ‎на ‎кого ‎похож‏ ‎сын‏ ‎грузинского ‎сапожника?‏ ‎Ищут ‎аналогии‏ ‎в ‎образе ‎Ивана ‎Грозного, ‎Петра‏ ‎Великого,‏ ‎Ленина,‏ ‎Сталин ‎—‏ ‎это ‎Ленин‏ ‎сегодня ‎(параллели‏ ‎приводились‏ ‎и ‎художественной‏ ‎литературой, ‎и ‎драматургией, ‎и ‎т.‏ ‎д.). ‎Но‏ ‎он‏ ‎более ‎всего ‎напоминает‏ ‎библейских ‎владык,‏ ‎уничтожавших ‎выборочно ‎целые ‎народы‏ ‎и‏ ‎племена: ‎„хананеев‏ ‎нечестивых“, ‎амаликитян‏ ‎(кого ‎еще?) ‎и ‎т. ‎д.»  // 1991 г.

«Итак,‏ ‎Демократия‏ ‎— ‎т.‏ ‎е. ‎власть‏ ‎демоса ‎— ‎народная ‎власть. ‎В‏ ‎который‏ ‎раз,‏ ‎господа, ‎она‏ ‎возглашается? ‎За‏ ‎свою ‎жизнь‏ ‎я‏ ‎слышу ‎ее‏ ‎беспрерывно, ‎безостановочно, ‎неумолимо, ‎каждый ‎раз‏ ‎она ‎подразумевает‏ ‎как‏ ‎будто ‎бы ‎разное,‏ ‎а ‎в‏ ‎самом ‎деле ‎абсолютно ‎одинаковое.‏ ‎Прежде‏ ‎всего ‎—‏ ‎единообразие ‎и‏ ‎диктаторскую ‎неумолимость. ‎Только ‎демократия ‎и‏ ‎ничего‏ ‎более. ‎Кто‏ ‎же ‎доказал,‏ ‎что ‎она ‎— ‎единственный ‎выход‏ ‎из‏ ‎создавшегося‏ ‎тупика, ‎главное‏ ‎— ‎единственный‏ ‎и ‎притом‏ ‎знаемый‏ ‎безошибочно ‎вождями,‏ ‎а ‎главное ‎— ‎возглашателями-пропагандистами. ‎Демократия‏ ‎и ‎ничего‏ ‎более.‏ ‎Любая ‎другая ‎точка‏ ‎зрения ‎—‏ ‎подозрительна, ‎враждебна, ‎отрицается, ‎подлежит‏ ‎громкому‏ ‎посрамлению, ‎искоренению,‏ ‎уничтожению. ‎<…>‏  ‎Открытые ‎работники ‎служб ‎ЦРУ, ‎вроде‏ ‎дикторов‏ ‎по ‎TV,‏ ‎состоящие ‎в‏ ‎услужении ‎пропагандистской ‎<машины?>, ‎построенной ‎по‏ ‎типу‏ ‎откровенно‏ ‎фашистскому ‎—‏ ‎желанные ‎гости,‏ ‎перешли ‎на‏ ‎работу‏ ‎в ‎радио‏ ‎и ‎TV ‎бывшего ‎Советского ‎Союза,‏ ‎а ‎ныне‏ ‎неизвестной‏ ‎страны, ‎не ‎имеющей‏ ‎опять ‎даже‏ ‎названия, ‎кроме ‎аббревиатуры ‎РСФСР,‏ ‎которая‏ ‎в ‎дни‏ ‎моего ‎детства‏ ‎расшифровывалась: ‎„Ребята, ‎смотрите ‎— ‎Федька‏ ‎сопли‏ ‎распустил“. ‎И‏ ‎теперь ‎налицо‏ ‎правящая ‎неумолимая ‎диктатура, ‎пока, ‎кажется,‏ ‎без‏ ‎массовых‏ ‎расстрелов, ‎но‏ ‎это ‎ведь‏ ‎только ‎пока.‏ ‎За‏ ‎этим ‎дело‏ ‎не ‎станет. ‎Все ‎те ‎же‏ ‎люди, ‎доканчивающие‏ ‎разгром‏ ‎великой ‎Русской ‎империи‏ ‎и ‎уничтожение‏ ‎Русского ‎народа ‎(а ‎это‏ ‎их‏ ‎главная ‎цель‏ ‎— ‎истребить‏ ‎русскую ‎нацию, ‎перебить ‎ее, ‎перестрелять,‏ ‎рассеять‏ ‎по ‎свету)».‏ ‎// 1991 г.

«Мы ‎живем‏ ‎в ‎стране, ‎которая ‎осквернена ‎многолетним‏ ‎господством‏ ‎захватчиков.‏ ‎Это ‎господство‏ ‎царства ‎Швондеров‏ ‎продолжается ‎и‏ ‎теперь.‏ ‎В ‎нашей‏ ‎столице ‎Русского ‎народа ‎Москве ‎уничтожены‏ ‎исторические ‎памятники‏ ‎и‏ ‎святыни ‎нашего ‎народа.‏ ‎Вместо ‎них‏ ‎поставлены ‎памятники ‎<…> ‎К.‏ ‎Марксу‏ ‎— ‎теоретику‏ ‎духовного ‎завоевания.‏ ‎Упразднить ‎преподавание ‎М<арксизма> ‎и ‎Л<енинизма>‏ ‎—‏ ‎этой ‎изуверской‏ ‎псевдонауки, ‎приведшей‏ ‎наш ‎народ ‎к ‎рабскому, ‎колониальному‏ ‎положению.‏ ‎Уничтожить,‏ ‎низвергнуть ‎памятники‏ ‎М<арксу>, ‎Л<енину>,‏ ‎С<талину>, ‎Д<зержинскому>‏ ‎—‏ ‎палачам ‎нашего‏ ‎народа. ‎Ликвидировать ‎трупную ‎свалку ‎на‏ ‎Красной ‎площади,‏ ‎заново‏ ‎сложить ‎участок ‎Кремлевской‏ ‎стены. ‎Убрать‏ ‎Мавзолей ‎и ‎упразднить ‎лицезрение‏ ‎и‏ ‎народное ‎поклонение‏ ‎трупу ‎Л<енина>».‏ ‎// 1989 г.

«Вечером ‎смотрел ‎по ‎телевизору ‎выступление‏ ‎перед‏ ‎Заутреней ‎Патриарха‏ ‎— ‎грустное,‏ ‎но ‎спокойное, ‎потом ‎водружение ‎Святого‏ ‎Креста‏ ‎на‏ ‎купол ‎Казанского‏ ‎собора ‎в‏ ‎Петербурге-Петрограде-Ленинграде. ‎Не‏ ‎знаешь,‏ ‎как ‎и‏ ‎назвать ‎этот ‎город, ‎наиболее ‎пропитанный‏ ‎Злом ‎(больше‏ ‎даже,‏ ‎чем ‎Москва ‎или‏ ‎грязная ‎Одесса,‏ ‎полная ‎теперь ‎малороссийского ‎тупого‏ ‎национализма,‏ ‎но ‎все‏ ‎же ‎не‏ ‎столь ‎и ‎полностью ‎дьявольского, ‎как‏ ‎Зиновьевский‏ ‎Ленинград ‎—‏ ‎эта ‎северная‏ ‎Одесса). ‎Но ‎все ‎же ‎именно‏ ‎там‏ ‎был‏ ‎вчера ‎водружен‏ ‎светлый ‎Золотой‏ ‎Крест ‎Христа‏ ‎на‏ ‎оскверненном ‎Казанском‏ ‎соборе. ‎Выступление ‎Патриарха ‎— ‎некая‏ ‎казенная ‎выдержанность‏ ‎и‏ ‎спокойствие. ‎Боже, ‎неужели‏ ‎это ‎не‏ ‎фарс, ‎а ‎подлинное ‎Возрождение,‏ ‎медленное,‏ ‎трудное ‎очищение‏ ‎от ‎Зла?‏ ‎Но ‎кажется ‎иногда, ‎что ‎именно‏ ‎это‏ ‎наиболее ‎верный‏ ‎путь. ‎А‏ ‎народ ‎расслоился: ‎с ‎одной ‎стороны,‏ ‎окончательное‏ ‎падение‏ ‎в ‎бандитизм,‏ ‎проституцию ‎во‏ ‎всем, ‎с‏ ‎другой‏ ‎стороны ‎—‏ ‎Церковь ‎и ‎интерес ‎к ‎жизни‏ ‎Духа». ‎// 1 мая‏ ‎1994‏ ‎г.

Из ‎книги ‎дневников‏ ‎и ‎воспоминаний‏ ‎Г. ‎В. ‎Свиридова ‎«Музыка‏ ‎как‏ ‎судьба».


Читать: 2+ мин
logo Арабески

Портрет

«Перед ‎этапом‏ ‎сюда ‎друзья ‎говорили ‎мне, ‎что‏ ‎„кто ‎побывает‏ ‎на‏ ‎‚десятке‘, ‎становится ‎сторонником‏ ‎Салазара ‎или‏ ‎Франко“. ‎Со ‎мной ‎тоже‏ ‎произошел‏ ‎именно ‎там‏ ‎идейный ‎переворот,‏ ‎но ‎не ‎потому, ‎что ‎я‏ ‎узрел‏ ‎низы ‎человеческой‏ ‎породы, ‎а‏ ‎совсем ‎по ‎другому ‎поводу. ‎Один‏ ‎эстонец,‏ ‎с‏ ‎которым ‎я‏ ‎общался ‎в‏ ‎рабочей ‎зоне‏ ‎(а‏ ‎в ‎ней,‏ ‎в ‎отличие ‎от ‎жилой ‎зоны,‏ ‎можно ‎было‏ ‎свободно‏ ‎перемещаться: ‎камер, ‎понятно,‏ ‎там ‎не‏ ‎было, ‎тем ‎более ‎что‏ ‎мы‏ ‎вяло ‎строили‏ ‎какое-то ‎кирпичное‏ ‎здание); ‎так ‎вот, ‎этот ‎эстонец‏ ‎рассказал‏ ‎об ‎одном‏ ‎ярком ‎эпизоде‏ ‎советско-финской ‎войны ‎1939–1940 ‎гг. ‎Поведал‏ ‎об‏ ‎одном‏ ‎бое, ‎когда‏ ‎советские ‎солдаты,‏ ‎т. ‎е.‏ ‎молодые‏ ‎русские ‎ребята‏ ‎из ‎деревни, ‎иссеченной ‎коллективизацией, ‎шли‏ ‎фронтальной ‎атакой‏ ‎на‏ ‎финские ‎укрепления. ‎Пулеметы‏ ‎косили ‎их‏ ‎цепь ‎за ‎цепью, ‎а‏ ‎их‏ ‎толкали ‎и‏ ‎толкали ‎вперед.‏ ‎Скосят ‎одну ‎цепь ‎бойцов, ‎появляется‏ ‎другая,‏ ‎третья, ‎четвертая…‏ ‎Пулемет ‎раскален,‏ ‎у ‎стрелка ‎с ‎ладоней ‎сходит‏ ‎кожа‏ ‎от‏ ‎жара, ‎а‏ ‎они ‎идут‏ ‎и ‎идут,‏ ‎уже‏ ‎гора ‎трупов‏ ‎и ‎конца ‎не ‎видно. ‎Их‏ ‎командиры ‎не‏ ‎применят‏ ‎артиллерию, ‎авиацию, ‎не‏ ‎прикажут ‎обойти‏ ‎с ‎фланга, ‎с ‎тыла.‏ ‎Нет‏ ‎— ‎только‏ ‎во ‎фронт‏ ‎— ‎под ‎яростный ‎огонь. ‎Я‏ ‎был‏ ‎потрясен ‎рассказом.‏ ‎Мне ‎было‏ ‎наплевать ‎на ‎цели ‎той ‎войны,‏ ‎я‏ ‎понял‏ ‎одно: ‎никому‏ ‎нет ‎дела‏ ‎до ‎русского‏ ‎народа.‏ ‎Ни ‎у‏ ‎кого ‎нет ‎жалости ‎к ‎этому‏ ‎народу, ‎к‏ ‎МОЕМУ‏ ‎народу. ‎Я ‎почти‏ ‎не ‎спал‏ ‎в ‎эту ‎ночь ‎и‏ ‎утром‏ ‎встал ‎русским‏ ‎националистом. ‎Понял,‏ ‎что ‎до ‎конца ‎дней ‎буду‏ ‎служить‏ ‎своей ‎нации.‏ ‎Прежний ‎аморфный,‏ ‎рассеянный ‎и ‎беспечный ‎патриотизм ‎превратился‏ ‎в‏ ‎дело‏ ‎и ‎смысл‏ ‎моей ‎жизни.‏ ‎Вслед ‎за‏ ‎этим‏ ‎я ‎довольно‏ ‎быстро ‎стал ‎монархистом ‎и ‎православным‏ ‎фундаменталистом ‎(в‏ ‎том‏ ‎смысле, ‎что ‎истина‏ ‎— ‎в‏ ‎Православии, ‎и ‎другой ‎истины‏ ‎быть‏ ‎не ‎может).‏ ‎С ‎тех‏ ‎пор ‎прошло ‎37 ‎лет, ‎и‏ ‎мои‏ ‎взгляды ‎одни‏ ‎и ‎те‏ ‎же. ‎Если ‎что ‎и ‎менялось,‏ ‎то‏ ‎только‏ ‎в ‎частностях.».

Из‏ ‎книги ‎воспоминаний‏ ‎В. ‎Н.‏ ‎Осипова‏ ‎«Дубравлаг».


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет

«Единственный ‎человек,‏ ‎который ‎что-нибудь ‎выводит, ‎— ‎это‏ ‎Ленин, ‎его‏ ‎статьи‏ ‎в ‎„Правде“ ‎—‏ ‎образцы ‎логического‏ ‎безумия. ‎Я ‎не ‎знаю,‏ ‎существует‏ ‎ли ‎такая‏ ‎болезнь ‎—‏ ‎логическое ‎безумие, ‎но ‎летописец ‎русский‏ ‎не‏ ‎назовет ‎наше‏ ‎время ‎другим‏ ‎именем». // 1918 год

«Для ‎нас ‎загадочны ‎Октябрьские ‎дни,‏ ‎и‏ ‎мы‏ ‎им ‎не‏ ‎судьи ‎пока,‏ ‎но ‎завеса‏ ‎в‏ ‎настоящем ‎упала:‏ ‎коммунизм ‎— ‎это ‎названье ‎государственного‏ ‎быта ‎воров‏ ‎и‏ ‎разбойников». // 1920 год

«В ‎Лавре ‎снимают‏ ‎колокола, ‎и‏ ‎тот ‎в ‎4000 ‎пудов,‏ ‎единственный‏ ‎в ‎мире,‏ ‎тоже ‎пойдет‏ ‎в ‎переливку. ‎Чистое ‎злодейство, ‎и‏ ‎заступиться‏ ‎нельзя ‎никому‏ ‎и ‎как-то‏ ‎неприлично: ‎слишком ‎много ‎жизней ‎губят‏ ‎ежедневно,‏ ‎чтобы‏ ‎можно ‎было‏ ‎отстаивать ‎колокол».‏ ‎// 1929 год

«Нечто ‎страшное‏ ‎постепенно‏ ‎доходит ‎до‏ ‎нашего ‎обывательского ‎сознания, ‎это ‎—‏ ‎что ‎зло‏ ‎может‏ ‎оставаться ‎совсем ‎безнаказанным‏ ‎и ‎новая‏ ‎ликующая ‎жизнь ‎может ‎вырастать‏ ‎на‏ ‎трупах ‎замученных‏ ‎людей ‎и‏ ‎созданной ‎ими ‎культуры ‎без ‎памяти‏ ‎о‏ ‎них».  ‎// 1930 год

«Не‏ ‎могу ‎с‏ ‎большевиками, ‎потому ‎что ‎у ‎них‏ ‎столько‏ ‎было‏ ‎насилия, ‎что‏ ‎едва ‎ли‏ ‎им ‎уже‏ ‎простит‏ ‎история ‎за‏ ‎него». // 1938 год

«Русский ‎при ‎всех ‎своих ‎государственных‏ ‎и ‎общественных‏ ‎невзгодах‏ ‎остается ‎личностью. ‎Даже‏ ‎и ‎сквозь‏ ‎коммунизм ‎русский ‎пронесет ‎свое‏ ‎особенное‏ ‎лицо». ‎// 1946 год

«Ленин‏ ‎был ‎не‏ ‎мыслитель, ‎а ‎революционный ‎делец.» ‎…«Вдруг‏ ‎понял‏ ‎Ленина: ‎он‏ ‎сектант, ‎один‏ ‎из ‎обыкновенных ‎русских ‎сектантов, ‎коих‏ ‎я‏ ‎на‏ ‎своем ‎веку‏ ‎повидал ‎предостаточно».‏ ‎// 1952 год

Из ‎дневников‏ ‎М.‏ ‎М. ‎Пришвина‏ ‎разных ‎лет.


Читать: 4+ мин
logo Арабески

Портрет

Письмо ‎в‏ ‎Совет ‎Народных ‎Комиссаров ‎СССР ‎от‏ ‎21 ‎декабря‏ ‎1934‏ ‎года

Революция ‎застала ‎меня‏ ‎почти ‎в‏ ‎70 ‎лет. ‎А ‎в‏ ‎меня‏ ‎засело ‎как-то‏ ‎твёрдое ‎убеждение,‏ ‎что ‎срок ‎дельной ‎человеческой ‎жизни‏ ‎именно‏ ‎70 ‎лет.‏ ‎И ‎потому‏ ‎я ‎смело ‎и ‎открыто ‎критиковал‏ ‎революцию.‏ ‎Я‏ ‎говорил ‎себе:‏ ‎«чорт ‎с‏ ‎ними! ‎Пусть‏ ‎расстреляют.‏ ‎Всё ‎равно,‏ ‎жизнь ‎кончена, ‎а ‎я ‎сделаю‏ ‎то, ‎что‏ ‎требовало‏ ‎от ‎меня ‎моё‏ ‎достоинство». ‎На‏ ‎меня ‎поэтому ‎не ‎действовали‏ ‎ни‏ ‎приглашение ‎в‏ ‎старую ‎чеку,‏ ‎правда, ‎кончившееся ‎ничем, ‎ни ‎угрозы‏ ‎при‏ ‎Зиновьеве ‎в‏ ‎здешней ‎«Правде»‏ ‎по ‎поводу ‎одного ‎моего ‎публичного‏ ‎чтения:‏ ‎«можно‏ ‎ведь ‎и‏ ‎ушибить…».

Теперь ‎дело‏ ‎показало, ‎что‏ ‎я‏ ‎неверно ‎судил‏ ‎о ‎моей ‎работоспособности. ‎И ‎сейчас,‏ ‎хотя ‎раньше‏ ‎часто‏ ‎о ‎выезде ‎из‏ ‎отечества ‎подумывал‏ ‎и ‎даже ‎иногда ‎заявлял,‏ ‎я‏ ‎решительно ‎не‏ ‎могу ‎расстаться‏ ‎с ‎родиной ‎и ‎прервать ‎здешнюю‏ ‎работу,‏ ‎которую ‎считаю‏ ‎очень ‎важной,‏ ‎способной ‎не ‎только ‎хорошо ‎послужить‏ ‎репутации‏ ‎русской‏ ‎науки, ‎но‏ ‎и ‎толкнуть‏ ‎вперед ‎человеческую‏ ‎мысль‏ ‎вообще. ‎Но‏ ‎мне ‎тяжело, ‎по ‎временам ‎очень‏ ‎тяжело ‎жить‏ ‎здесь‏ ‎— ‎и ‎это‏ ‎есть ‎причина‏ ‎моего ‎письма ‎в ‎Совет.

Вы‏ ‎напрасно‏ ‎верите ‎в‏ ‎мировую ‎пролетарскую‏ ‎революцию. ‎Я ‎не ‎могу ‎без‏ ‎улыбки‏ ‎смотреть ‎на‏ ‎плакаты: ‎«да‏ ‎здравствует ‎мировая ‎социалистическая ‎революция, ‎да‏ ‎здравствует‏ ‎мировой‏ ‎октябрь». ‎Вы‏ ‎сеете ‎по‏ ‎культурному ‎миру‏ ‎не‏ ‎революцию, ‎а‏ ‎с ‎огромным ‎успехом ‎фашизм. ‎До‏ ‎Вашей ‎революции‏ ‎фашизма‏ ‎не ‎было. ‎Ведь‏ ‎только ‎нашим‏ ‎политическим ‎младенцам ‎Временного ‎Правительства‏ ‎было‏ ‎мало ‎даже‏ ‎двух ‎Ваших‏ ‎репетиций ‎перед ‎Вашим ‎октябрьским ‎торжеством.‏ ‎Все‏ ‎остальные ‎правительства‏ ‎вовсе ‎не‏ ‎желают ‎видеть ‎у ‎себя ‎то,‏ ‎что‏ ‎было‏ ‎и ‎есть‏ ‎у ‎нас‏ ‎и, ‎конечно,‏ ‎вовремя‏ ‎догадываются ‎применить‏ ‎для ‎предупреждения ‎этого ‎то, ‎чем‏ ‎пользовались ‎и‏ ‎пользуетесь‏ ‎Вы ‎— ‎террор‏ ‎и ‎насилие.‏ ‎Разве ‎это ‎не ‎видно‏ ‎всякому‏ ‎зрячему! ‎Сколько‏ ‎раз ‎в‏ ‎Ваших ‎газетах ‎о ‎других ‎странах‏ ‎писалось:‏ ‎«час ‎настал,‏ ‎час ‎пробил»,‏ ‎а ‎дело ‎постоянно ‎кончалось ‎лишь‏ ‎новым‏ ‎фашизмом‏ ‎то ‎там,‏ ‎то ‎сям.‏ ‎Да, ‎под‏ ‎Вашим‏ ‎косвенным ‎влиянием‏ ‎фашизм ‎постепенно ‎охватит ‎весь ‎культурный‏ ‎мир, ‎исключая‏ ‎могучий‏ ‎англо-саксонский ‎отдел ‎(Англию‏ ‎наверное, ‎американские‏ ‎Соединённые ‎Штаты, ‎вероятно), ‎который‏ ‎воплотит-таки‏ ‎в ‎жизнь‏ ‎ядро ‎социализма:‏ ‎лозунг ‎— ‎труд ‎как ‎первую‏ ‎обязанность‏ ‎и ‎главное‏ ‎достоинство ‎человека‏ ‎и ‎как ‎основу ‎человеческих ‎отношений,‏ ‎обеспечивающую‏ ‎соответствующее‏ ‎существование ‎каждого‏ ‎— ‎и‏ ‎достигнет ‎этого‏ ‎с‏ ‎сохранением ‎всех‏ ‎дорогих, ‎стоивших ‎больших ‎жертв ‎и‏ ‎большого ‎времени,‏ ‎приобретений‏ ‎культурного ‎человечества.

Но ‎мне‏ ‎тяжело ‎не‏ ‎оттого, ‎что ‎мировой ‎фашизм‏ ‎попридержит‏ ‎на ‎известный‏ ‎срок ‎темп‏ ‎естественного ‎человеческого ‎прогресса, ‎а ‎оттого,‏ ‎что‏ ‎делается ‎у‏ ‎нас ‎и‏ ‎что, ‎по ‎моему ‎мнению, ‎грозит‏ ‎серьёзною‏ ‎опасностью‏ ‎моей ‎родине.

Во-первых‏ ‎то, ‎что‏ ‎Вы ‎делаете‏ ‎есть,‏ ‎конечно, ‎только‏ ‎эксперимент ‎и ‎пусть ‎даже ‎грандиозный‏ ‎по ‎отваге,‏ ‎как‏ ‎я ‎уже ‎и‏ ‎сказал, ‎но‏ ‎не ‎осуществление ‎бесспорной ‎насквозь‏ ‎жизненной‏ ‎правды ‎—‏ ‎и, ‎как‏ ‎всякий ‎эксперимент, ‎с ‎неизвестным ‎пока‏ ‎окончательным‏ ‎результатом. ‎Во-вторых‏ ‎эксперимент ‎страшно‏ ‎дорогой ‎(и ‎в ‎этом ‎суть‏ ‎дела),‏ ‎с‏ ‎уничтожением ‎всего‏ ‎культурного ‎покоя‏ ‎и ‎всей‏ ‎культурной‏ ‎красоты ‎жизни.

Мы‏ ‎жили ‎и ‎живём ‎под ‎неослабевающим‏ ‎режимом ‎террора‏ ‎и‏ ‎насилия. ‎Если ‎бы‏ ‎нашу ‎обывательскую‏ ‎действительность ‎воспроизвести ‎целиком, ‎без‏ ‎пропусков,‏ ‎со ‎всеми‏ ‎ежедневными ‎подробностями‏ ‎— ‎это ‎была ‎бы ‎ужасающая‏ ‎картина,‏ ‎потрясающее ‎впечатление‏ ‎от ‎которой‏ ‎на ‎настоящих ‎людей ‎едва ‎ли‏ ‎бы‏ ‎значительно‏ ‎смягчилось, ‎если‏ ‎рядом ‎с‏ ‎ней ‎поставить‏ ‎и‏ ‎другую ‎нашу‏ ‎картину ‎с ‎чудесно ‎как ‎бы‏ ‎вновь ‎вырастающими‏ ‎городами,‏ ‎днепростроями, ‎гигантами-заводами ‎и‏ ‎бесчисленными ‎учёными‏ ‎и ‎учебными ‎заведениями. ‎Когда‏ ‎первая‏ ‎картина ‎заполняет‏ ‎моё ‎внимание,‏ ‎я ‎всего ‎более ‎вижу ‎сходства‏ ‎нашей‏ ‎жизни ‎с‏ ‎жизнью ‎древних‏ ‎азиатских ‎деспотий. ‎А ‎у ‎нас‏ ‎это‏ ‎называется‏ ‎республиками. ‎Как‏ ‎это ‎понимать?‏ ‎Пусть, ‎может‏ ‎быть,‏ ‎это ‎временно.‏ ‎Но ‎надо ‎помнить, ‎что ‎человеку,‏ ‎происшедшему ‎из‏ ‎зверя,‏ ‎легко ‎падать, ‎но‏ ‎трудно ‎подниматься.‏ ‎Тем, ‎которые ‎злобно ‎приговаривают‏ ‎к‏ ‎смерти ‎массы‏ ‎себе ‎подобных‏ ‎и ‎с ‎удовлетворением ‎приводят ‎это‏ ‎в‏ ‎исполнение, ‎как‏ ‎и ‎тем,‏ ‎насильственно ‎приучаемым ‎участвовать ‎в ‎этом,‏ ‎едва‏ ‎ли‏ ‎возможно ‎остаться‏ ‎существами, ‎чувствующими‏ ‎и ‎думающими‏ ‎человечно.‏ ‎И ‎с‏ ‎другой ‎стороны. ‎Тем, ‎которые ‎превращены‏ ‎в ‎забитых‏ ‎животных,‏ ‎едва ‎ли ‎возможно‏ ‎сделаться ‎существами‏ ‎с ‎чувством ‎собственного ‎человеческого‏ ‎достоинства.

Когда‏ ‎я ‎встречаюсь‏ ‎с ‎новыми‏ ‎случаями ‎из ‎отрицательной ‎полосы ‎нашей‏ ‎жизни‏ ‎(а ‎их‏ ‎легион), ‎я‏ ‎терзаюсь ‎ядовитым ‎укором, ‎что ‎оставался‏ ‎и‏ ‎остаюсь‏ ‎среди ‎неё.‏ ‎Не ‎один‏ ‎же ‎я‏ ‎так‏ ‎чувствую ‎и‏ ‎думаю?! ‎Пощадите ‎же ‎родину ‎и‏ ‎нас.

Академик ‎Иван‏ ‎ПАВЛОВ.


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет

Пока ‎бросает‏ ‎ураганами

Державный ‎Вождь ‎свои ‎полки,

Вы ‎наклоняетесь‏ ‎над ‎ранами

С‏ ‎глазами,‏ ‎полными ‎тоски.


И ‎имя‏ ‎Вашего ‎Величества

Не‏ ‎позабудется, ‎доколь

Смиряет ‎смерть ‎любви‏ ‎владычество

И‏ ‎ласка ‎утешает‏ ‎боль.


Несчастных ‎кроткая‏ ‎заступница,

России ‎милая ‎сестра,

Где ‎Вы ‎проходите‏ ‎как‏ ‎путница,

Там ‎от‏ ‎цветов ‎земля‏ ‎пестра.


Мы ‎молим: ‎сделай ‎Бог ‎Вас‏ ‎радостной,

А‏ ‎в‏ ‎трудный ‎час‏ ‎и ‎скорбный‏ ‎час

Да ‎снизойдёт‏ ‎к‏ ‎Вам ‎Ангел‏ ‎благостный,

Как ‎Вы ‎нисходите ‎до ‎нас.


Николай‏ ‎Степанович ‎Гумилев.‏ ‎

Стихотворение,‏ ‎посвященное ‎императрице ‎Александре‏ ‎Федоровне ‎Романовой.

7 июня‏ ‎1916 ‎года, ‎Царскосельский ‎госпиталь.


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Читать: 3+ мин
logo Арабески

Русский троллинг советской действительности

«Было ‎у‏ ‎нас ‎в ‎обиходе ‎не ‎очень‏ ‎изящное, ‎но‏ ‎зато‏ ‎яркое ‎и ‎в‏ ‎общем-то ‎точное‏ ‎выражение ‎— ‎„запустить ‎вошь‏ ‎в‏ ‎голову“. ‎То‏ ‎есть ‎подкинуть‏ ‎человеку ‎мыслишку, ‎приоткрыть ‎занавеску ‎и‏ ‎показать‏ ‎правду, ‎а‏ ‎потом ‎пусть‏ ‎уж ‎он ‎сам ‎думает. ‎Запустил‏ ‎вошь‏ ‎в‏ ‎голову ‎и‏ ‎забыл ‎о‏ ‎ней. ‎Между‏ ‎тем‏ ‎человек ‎вдруг‏ ‎начинает ‎почесываться ‎то ‎в ‎одном‏ ‎месте, ‎то‏ ‎в‏ ‎другом. ‎Он ‎ходит,‏ ‎обедает, ‎спит,‏ ‎смотрит ‎телевизор, ‎а ‎дело‏ ‎делается.‏ ‎Смотришь, ‎то‏ ‎в ‎затылке‏ ‎почесал, ‎то ‎около ‎поясницы.

Мне ‎часто‏ ‎приходилось‏ ‎отмечать ‎про‏ ‎себя ‎моменты,‏ ‎когда ‎вольно ‎или ‎невольно ‎я‏ ‎именно‏ ‎«запускал‏ ‎людям ‎вошь‏ ‎в ‎голову»,‏ ‎когда ‎я‏ ‎видел‏ ‎воочию, ‎как‏ ‎шире ‎открываются ‎у ‎моего ‎собеседника‏ ‎глаза, ‎как‏ ‎все‏ ‎многочисленные ‎колесики ‎и‏ ‎шарики, ‎вращающиеся‏ ‎в ‎мозгу, ‎вдруг ‎спотыкались,‏ ‎словно‏ ‎о ‎стенку.‏ ‎Вот ‎он‏ ‎спорит, ‎горячится, ‎пылает ‎огнем ‎первых‏ ‎лет‏ ‎революции…

…Местные ‎деятели‏ ‎повезли ‎меня‏ ‎в ‎Аксаково. ‎По ‎дороге ‎заехали‏ ‎в‏ ‎бывшее‏ ‎имение ‎Карамзиных.‏ ‎Карамзиными ‎был‏ ‎посажен ‎там‏ ‎большой‏ ‎отличный ‎парк,‏ ‎нечто ‎вроде ‎Ботанического ‎сада, ‎из‏ ‎всех ‎деревьев,‏ ‎растущих‏ ‎в ‎Среднем ‎Поволжье.‏ ‎Походили, ‎посмотрели,‏ ‎как ‎запущен ‎теперь ‎парк,‏ ‎насколько‏ ‎бесхозен ‎и‏ ‎беспризорен.

— А ‎что‏ ‎стало ‎с ‎домом ‎Карамзиных?

— Его ‎разгромили‏ ‎во‏ ‎время ‎революции.

— Кто?

— Крестьяне.

— Зачем‏ ‎же?

— От ‎гнева‏ ‎и ‎ярости.

— Позвольте, ‎за ‎что ‎же‏ ‎гнев?‏ ‎Ведь‏ ‎крепостными ‎они‏ ‎давно ‎уже‏ ‎не ‎были?

— Им‏ ‎приходилось‏ ‎арендовать ‎землю‏ ‎у ‎Карамзиных. ‎Значит, ‎приходилось ‎отдавать‏ ‎и ‎часть‏ ‎урожая,‏ ‎десятую, ‎а ‎то‏ ‎и ‎больше.

— Ну‏ ‎да. ‎Теперь-то ‎они ‎совсем‏ ‎не‏ ‎отдают ‎ни‏ ‎зерна. ‎Все,‏ ‎что ‎вырастет, ‎оставляют ‎себе.

Деятель ‎знал,‏ ‎конечно,‏ ‎и ‎раньше,‏ ‎что ‎ни‏ ‎зерна ‎теперь ‎не ‎оставляют ‎колхозникам,‏ ‎все‏ ‎вывозится,‏ ‎но ‎как-то‏ ‎не ‎задумывался‏ ‎об ‎этом,‏ ‎и‏ ‎теперь ‎у‏ ‎деятеля ‎останавливается ‎взгляд, ‎словно ‎ударили‏ ‎его ‎по‏ ‎голове.

А‏ ‎то ‎еще ‎в‏ ‎том ‎же‏ ‎Бугуруслане ‎— ‎библиотека ‎в‏ ‎доме‏ ‎купца ‎Фадеева.‏ ‎В ‎верхнем‏ ‎этаже, ‎где ‎жила ‎купеческая ‎семья,‏ ‎располагается‏ ‎горисполком, ‎а‏ ‎внизу, ‎где‏ ‎были ‎магазин ‎и ‎склад, ‎теперь‏ ‎библиотека‏ ‎с‏ ‎читальным ‎залом‏ ‎вместо ‎магазина‏ ‎и ‎склада.‏ ‎Но‏ ‎опять ‎спрошу‏ ‎— ‎почему ‎вместо, ‎а ‎не‏ ‎вместе?

Библиотекарши, ‎любезные‏ ‎и‏ ‎внимательные ‎к ‎заезжему‏ ‎писателю, ‎объясняют,‏ ‎где ‎был ‎склад, ‎а‏ ‎где‏ ‎магазин.

— Видите, ‎крючья‏ ‎вделаны ‎в‏ ‎потолок? ‎Действительно, ‎вижу ‎крючья ‎по‏ ‎всему‏ ‎читальному ‎залу.‏ ‎— ‎При‏ ‎купце ‎Фадееве ‎висели ‎на ‎них‏ ‎говяжьи‏ ‎туши.‏ ‎А ‎на‏ ‎тех, ‎что‏ ‎поменьше, ‎—‏ ‎бараньи.

И‏ ‎смотрит ‎на‏ ‎меня ‎просветленными ‎глазами, ‎ждя ‎одобрения‏ ‎происходящему ‎процессу:‏ ‎книги‏ ‎вместо ‎говяжьих ‎туш.‏ ‎Но ‎я‏ ‎уж ‎третий ‎день ‎в‏ ‎Бугуруслане‏ ‎и ‎знаю,‏ ‎что ‎почем.‏ ‎Поэтому ‎я ‎наивно ‎спрашиваю:

— Как, ‎в‏ ‎Бугуруслане‏ ‎было ‎мясо?‏ ‎Висели ‎целые‏ ‎туши? ‎Говяжьи? ‎Бараньи?

Библиотекарши ‎хлопают ‎своими‏ ‎глазками,‏ ‎переглядываются.‏ ‎Одна ‎хихикнула,‏ ‎одна ‎покраснела‏ ‎за ‎неосторожность‏ ‎московского‏ ‎литератора: ‎разве‏ ‎можно ‎говорить ‎такие ‎вещи? ‎А‏ ‎сами ‎сопоставляют‏ ‎в‏ ‎уме, ‎не ‎могли‏ ‎же ‎не‏ ‎сопоставлять ‎то, ‎что ‎теперь‏ ‎в‏ ‎Бугуруслане ‎днем‏ ‎с ‎огнем‏ ‎ни ‎в ‎магазине, ‎ни ‎на‏ ‎базаре‏ ‎не ‎только‏ ‎говяжьей ‎туши‏ ‎(парной, ‎конечно), ‎но ‎и ‎мороженой,‏ ‎жилистой‏ ‎какой-нибудь‏ ‎ни ‎килограмма‏ ‎купить ‎нельзя.‏ ‎Нету.

Пошли ‎дальше,‏ ‎но‏ ‎уверен, ‎что‏ ‎теперь ‎будут ‎иногда ‎повнимательнее ‎взглядывать‏ ‎библиотекарши ‎на‏ ‎крюки‏ ‎в ‎читальном ‎зале,‏ ‎будет ‎у‏ ‎них ‎почесываться ‎то ‎там,‏ ‎то‏ ‎тут».

Из ‎книги‏ ‎В. ‎А.‏ ‎Солоухина ‎«Последняя ‎ступень».


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Фото дня


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Наш ‎век

Не‏ ‎плоть, ‎а ‎дух ‎растлился ‎в‏ ‎наши ‎дни,

И‏ ‎человек‏ ‎отчаянно ‎тоскует…

Он ‎к‏ ‎свету ‎рвется‏ ‎из ‎ночной ‎тени

И, ‎свет‏ ‎обретши,‏ ‎ропщет ‎и‏ ‎бунтует.


Безверием ‎палим‏ ‎и ‎иссушен,

Невыносимое ‎он ‎днесь ‎выносит…

И‏ ‎сознает‏ ‎свою ‎погибель‏ ‎он,

И ‎жаждет‏ ‎веры…, ‎но ‎о ‎ней ‎не‏ ‎просит.


Не‏ ‎скажет‏ ‎ввек, ‎с‏ ‎молитвой ‎и‏ ‎слезой,

Как ‎ни‏ ‎скорбит‏ ‎перед ‎замкнутой‏ ‎дверью:

«Впусти ‎меня! ‎— ‎Я ‎верю,‏ ‎Боже ‎мой!

Приди‏ ‎на‏ ‎помощь ‎моему ‎неверью!..»


Фёдор‏ ‎Тютчев. ‎1851‏ ‎г.


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет

«Между ‎величайшими‏ ‎отрогами ‎Гималаев ‎стоит ‎красивый ‎замок‏ ‎— ‎жилище‏ ‎людей.‏ ‎Француз, ‎англичанин, ‎немец,‏ ‎американец, ‎итальянец‏ ‎и ‎русский ‎недавно ‎в‏ ‎нем‏ ‎поселились. ‎Разочарование‏ ‎в ‎людях‏ ‎и ‎радостях ‎жизни ‎загнало ‎их‏ ‎в‏ ‎это ‎уединение.‏ ‎Единственною ‎отрадою‏ ‎их ‎была ‎наука. ‎Самые ‎высшие,‏ ‎самые‏ ‎отвлеченные‏ ‎стремления ‎составляли‏ ‎их ‎жизнь‏ ‎и ‎соединяли‏ ‎их‏ ‎в ‎братскую‏ ‎отшельническую ‎семью. ‎Они ‎были ‎баснословно‏ ‎богаты ‎и‏ ‎свободно‏ ‎удовлетворяли ‎все ‎свои‏ ‎научные ‎прихоти.‏ ‎Дорогие ‎опыты ‎и ‎сооружения‏ ‎постоянно‏ ‎истощали ‎их‏ ‎карманы, ‎однако‏ ‎не ‎могли ‎истощить. ‎Связь ‎с‏ ‎миром‏ ‎ограничивалась ‎этими‏ ‎сооружениями, ‎для‏ ‎которых, ‎конечно, ‎требовались ‎люди ‎и‏ ‎люди,‏ ‎но‏ ‎как ‎только‏ ‎все ‎было‏ ‎готово, ‎они‏ ‎снова‏ ‎погружались ‎в‏ ‎свои ‎изыскания ‎и ‎в ‎свое‏ ‎уединение; ‎в‏ ‎замке,‏ ‎кроме ‎них, ‎находились‏ ‎только ‎служащие‏ ‎и ‎рабочие, ‎прекрасные ‎жилища‏ ‎которых‏ ‎ютились ‎кругом.

На‏ ‎самой ‎вершине‏ ‎дворца ‎была ‎обширная ‎стеклянная ‎зала,‏ ‎куда‏ ‎особенно ‎охотно‏ ‎сходились ‎наши‏ ‎анахореты.

Вечером, ‎после ‎заката ‎солнца, ‎через‏ ‎прозрачный‏ ‎купол‏ ‎залы ‎сверкали‏ ‎планеты ‎и‏ ‎бесчисленные ‎звезды.‏ ‎Тогда‏ ‎мысль ‎невольно‏ ‎тянулась ‎к ‎небу, ‎и ‎речь‏ ‎заходила ‎о‏ ‎Луне,‏ ‎о ‎планетах, ‎о‏ ‎бесчисленных, ‎но‏ ‎далеких ‎солнцах,

Отчаянные ‎мечтатели! ‎Сколько‏ ‎раз‏ ‎создавали ‎они‏ ‎безумно ‎смелые‏ ‎проекты ‎путешествий ‎по ‎небесным ‎пространствам;‏ ‎но‏ ‎их ‎же‏ ‎собственные, ‎весьма‏ ‎обширные ‎познания ‎безжалостно ‎разбивали ‎эти‏ ‎фантазии.

В‏ ‎одну‏ ‎из ‎погожих‏ ‎летних ‎ночей‏ ‎трое ‎наших‏ ‎приятелей‏ ‎мирно ‎беседовали‏ ‎о ‎разных ‎веселых ‎материях, ‎как‏ ‎вдруг, ‎словно‏ ‎буря,‏ ‎ворвался ‎русский…». ‎

К.‏ ‎Э. ‎Циолковский.‏ ‎«Вне ‎земли» ‎(1916).

Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Читать: 1+ мин
logo Арабески

Портрет


Показать еще

Подарить подписку

Будет создан код, который позволит адресату получить бесплатный для него доступ на определённый уровень подписки.

Оплата за этого пользователя будет списываться с вашей карты вплоть до отмены подписки. Код может быть показан на экране или отправлен по почте вместе с инструкцией.

Будет создан код, который позволит адресату получить сумму на баланс.

Разово будет списана указанная сумма и зачислена на баланс пользователя, воспользовавшегося данным промокодом.

Добавить карту
0/2048