Решиться на государственность: о «бесхозных» смыслах дня народного единства [Тимофей СЕРГЕЙЦЕВ]

От ‎редакции.Отмечаем‏ ‎всенародный ‎праздник ‎всенародного ‎единства ‎тройным‏ ‎залпом ‎РетроОднако‏ ‎– о‏ ‎смыслах ‎и ‎содержании‏ ‎дня ‎4‏ ‎ноября.

Тимофей ‎Сергейцев, 5 ноября ‎2011 ‎г.

***

День‏ ‎народного‏ ‎единства, ‎по‏ ‎идее, ‎должен‏ ‎стать ‎гражданским ‎праздником, ‎акцентирующим ‎глубинное‏ ‎внутреннее‏ ‎содержание ‎понятия‏ ‎«патриотизм». ‎Однако‏ ‎для ‎этого ‎современное ‎российское ‎государство‏ ‎должно‏ ‎определиться‏ ‎с ‎собственным‏ ‎внутренним ‎содержанием.‏ ‎

О ‎чём‏ ‎праздник‏ ‎4 ‎ноября?‏ ‎О ‎том, ‎что ‎в ‎1612‏ ‎году ‎примерно‏ ‎в‏ ‎этот ‎день, ‎но‏ ‎это ‎не‏ ‎точно, ‎«мы» ‎вышибли ‎поляков‏ ‎из‏ ‎Москвы. ‎В‏ ‎которую ‎другие‏ ‎«мы» ‎их ‎перед ‎этим ‎пригласили.‏ ‎Загадочная‏ ‎русская ‎душа‏ ‎тут ‎ни‏ ‎при ‎чём. ‎Скорее, ‎дело ‎в‏ ‎разнообразии‏ ‎точек‏ ‎зрения ‎на‏ ‎методы ‎управления‏ ‎государством ‎и‏ ‎на‏ ‎то, ‎кто,‏ ‎собственно, ‎«нами» ‎должен ‎править. ‎Одна‏ ‎точка ‎зрения‏ ‎победила‏ ‎другую ‎во ‎вполне‏ ‎демократическом ‎голосовании‏ ‎ногами ‎и ‎ружьями. ‎«Наше»‏ ‎ополчение‏ ‎победило ‎«наших»‏ ‎собственных ‎бояр,‏ ‎прикрывающихся ‎поляками. ‎Конечно, ‎поляки ‎и‏ ‎сами‏ ‎были ‎не‏ ‎прочь ‎в‏ ‎Москве ‎и ‎на ‎Руси ‎похозяйничать,‏ ‎принести,‏ ‎так‏ ‎сказать, ‎цивилизацию‏ ‎в ‎варварскую‏ ‎страну. ‎Но‏ ‎без‏ ‎«нашей» ‎собственной‏ ‎помощи ‎у ‎них ‎до ‎этого‏ ‎бы ‎не‏ ‎дошло.

Так‏ ‎что ‎весьма ‎давний‏ ‎и ‎хорошо‏ ‎подзабытый ‎эпизод ‎отечественной ‎истории‏ ‎при‏ ‎ближайшем ‎рассмотрении‏ ‎оказывается ‎не‏ ‎столько ‎избавлением ‎от ‎интервентов, ‎сколько‏ ‎восстановлением‏ ‎суверенитета ‎и‏ ‎прекращением ‎внешнего‏ ‎управления ‎государством. ‎Это ‎серьёзно ‎его‏ ‎отличает‏ ‎от‏ ‎более ‎памятных‏ ‎избавлений ‎—‏ ‎1812 ‎и‏ ‎1945-го.‏ ‎И ‎вроде‏ ‎бы ‎это ‎и ‎выражено ‎в‏ ‎названии ‎праздника‏ ‎—‏ ‎День ‎народного ‎единства.‏ ‎Но, ‎как‏ ‎любят ‎говорить ‎пиарщики ‎и‏ ‎рекламщики,‏ ‎как-то ‎«не‏ ‎считывается». ‎Не‏ ‎доходит. ‎А ‎точнее ‎— ‎не‏ ‎доводит‏ ‎государство. ‎Чему‏ ‎весьма ‎способствует‏ ‎относительно ‎недавнее ‎возобновление ‎праздника ‎с‏ ‎одновременной‏ ‎утратой‏ ‎его ‎православного‏ ‎статуса ‎(всё-таки‏ ‎это ‎был‏ ‎день‏ ‎иконы ‎Казанской‏ ‎Божьей ‎Матери, ‎с ‎которой ‎князь‏ ‎Пожарский ‎вошёл‏ ‎в‏ ‎Москву), ‎а ‎также‏ ‎весьма ‎сомнительное‏ ‎противопоставление ‎его ‎советскому ‎7‏ ‎ноября.

Но‏ ‎это ‎не‏ ‎причины, ‎а‏ ‎скорее ‎следствия ‎торможения ‎такого ‎социокультурного‏ ‎проекта,‏ ‎как ‎создание‏ ‎(или ‎возрождение)‏ ‎праздника, ‎которому ‎придаётся ‎исключительное ‎государственное‏ ‎и‏ ‎идеологическое‏ ‎значение. ‎

Реальных‏ ‎(празднуемых) ‎неправославных‏ ‎праздников ‎у‏ ‎нас‏ ‎всего ‎два:‏ ‎Новый ‎год ‎и ‎День ‎Победы.‏ ‎При ‎этом‏ ‎из‏ ‎этих ‎двух ‎лишь‏ ‎один ‎—‏ ‎День ‎Победы ‎— ‎выражает‏ ‎и‏ ‎закрепляет ‎историческую‏ ‎память ‎и‏ ‎сознание, ‎то ‎есть ‎служит ‎укреплению‏ ‎государства,‏ ‎сплочению ‎народа‏ ‎и ‎формированию‏ ‎гражданина. ‎Новый ‎год ‎выражает ‎чисто‏ ‎традиционное‏ ‎сознание,‏ ‎живущее ‎в‏ ‎космическом ‎круговороте‏ ‎смены ‎времен‏ ‎года,‏ ‎вне ‎какого-либо‏ ‎исторического ‎времени, ‎то ‎есть ‎сознание‏ ‎крестьянское.

Остальные ‎«праздники»‏ ‎—‏ ‎всего ‎лишь ‎многочисленные‏ ‎«дни», ‎отмечаемые,‏ ‎но ‎не ‎празднуемые, ‎используемые‏ ‎каждым‏ ‎по-своему, ‎а‏ ‎значит ‎формально,‏ ‎без ‎эффекта ‎создания ‎сознательной ‎общности,‏ ‎то‏ ‎есть ‎собственно‏ ‎народа. ‎Ибо‏ ‎народ ‎как ‎реальность ‎есть ‎как‏ ‎раз‏ ‎сознательная‏ ‎и ‎осознающая‏ ‎себя ‎общность,‏ ‎а ‎вовсе‏ ‎не‏ ‎материальное ‎родство‏ ‎крови ‎или ‎единство ‎языка. ‎Праздник‏ ‎же ‎—‏ ‎одна‏ ‎из ‎немногочисленных ‎форм‏ ‎действительного ‎существования‏ ‎именно ‎народа.

Из ‎этого ‎уже‏ ‎видна‏ ‎передержка ‎в‏ ‎названии: ‎коли‏ ‎это ‎и ‎в ‎самом ‎деле‏ ‎праздник,‏ ‎то ‎хватило‏ ‎бы ‎и‏ ‎просто ‎Дня ‎единства, ‎когда ‎бы‏ ‎само‏ ‎«единство»‏ ‎было ‎всем‏ ‎понятно ‎и‏ ‎радостно. ‎Попытка‏ ‎выстроить‏ ‎этот ‎праздник‏ ‎по ‎типу ‎Дня ‎Победы, ‎тем‏ ‎более ‎при‏ ‎понятном‏ ‎желании ‎сделать ‎его‏ ‎элементом ‎именно‏ ‎гражданского ‎культа, ‎а ‎не‏ ‎религиозного‏ ‎(значит, ‎это‏ ‎уже ‎не‏ ‎возрождение, ‎а ‎нечто ‎новое), ‎неуспешна‏ ‎именно‏ ‎из-за ‎потери‏ ‎позиции ‎в‏ ‎отношении ‎содержания ‎праздника, ‎невнятности ‎его‏ ‎идеологической‏ ‎трактовки.‏ ‎

…4 ноября ‎как‏ ‎конец ‎Смуты,‏ ‎как ‎гражданское‏ ‎объединение‏ ‎народа, ‎выборы‏ ‎царя ‎из ‎четырёх ‎конкурентных ‎кандидатов,‏ ‎вполне ‎цивилизованные‏ ‎и‏ ‎по ‎современной ‎политической‏ ‎моде ‎скроенные‏ ‎ограничения ‎военной, ‎судебной ‎и‏ ‎исполнительной‏ ‎власти ‎монарха,‏ ‎— ‎всё‏ ‎это ‎сюжет ‎более ‎чем ‎актуальный,‏ ‎в‏ ‎полном ‎смысле‏ ‎слова ‎современный‏ ‎и ‎для ‎нас ‎совершенно ‎не‏ ‎исчерпанный.‏ ‎Ведь‏ ‎что ‎может‏ ‎быть ‎современнее,‏ ‎чем ‎история‏ ‎с‏ ‎демократией ‎и‏ ‎переучреждением ‎государства ‎«Россия»?

Почему ‎же ‎мы‏ ‎так ‎невнятно‏ ‎выражаемся‏ ‎на ‎государственном ‎уровне,‏ ‎ограничиваясь ‎в‏ ‎обозначении ‎главного ‎содержания ‎праздничного‏ ‎события‏ ‎лишь ‎повторением‏ ‎названия ‎(мол,‏ ‎кто ‎умный, ‎тот ‎сам ‎поймёт),‏ ‎а‏ ‎само ‎событие‏ ‎маскируем ‎под‏ ‎«военно-патриотический» ‎стандарт? ‎Почему ‎мы ‎допускаем‏ ‎патриотическую‏ ‎патетику,‏ ‎основанную ‎на‏ ‎образе ‎внешнего‏ ‎врага, ‎и‏ ‎как‏ ‎огня ‎боимся‏ ‎— ‎даже ‎на ‎историческом ‎материале‏ ‎— ‎выращивать‏ ‎более‏ ‎глубокий, ‎внутренний ‎патриотизм,‏ ‎основанный ‎на‏ ‎самоутверждении ‎государства ‎и, ‎как‏ ‎следствие,‏ ‎народа?

…Конечно, ‎встав‏ ‎на ‎этот‏ ‎путь, ‎мы ‎вынуждены ‎будем ‎поставить‏ ‎в‏ ‎сравнительный ‎ряд‏ ‎уже ‎иные‏ ‎события, ‎в ‎сопоставлении ‎с ‎которыми‏ ‎4‏ ‎ноября‏ ‎не ‎военная‏ ‎акция, ‎а‏ ‎всё-таки ‎революция‏ ‎и‏ ‎государственная ‎реформа.‏ ‎Мы ‎увидим ‎в ‎этом ‎ряду‏ ‎взятие ‎Казани‏ ‎—‏ ‎не ‎как ‎военный,‏ ‎а ‎как‏ ‎внутренне- ‎учреждающий ‎государство ‎акт.‏ ‎Увидим‏ ‎и ‎революции‏ ‎1917-го: ‎и‏ ‎февральскую, ‎и ‎октябрьскую ‎— ‎ту‏ ‎самую,‏ ‎которую, ‎возможно,‏ ‎предполагалось ‎вытеснить‏ ‎из ‎исторической ‎памяти. ‎

…При ‎этом‏ ‎при‏ ‎всех‏ ‎преимуществах ‎исторической‏ ‎политкорректности ‎как‏ ‎языка ‎современные‏ ‎вопросы‏ ‎всё ‎равно‏ ‎придется ‎ставить ‎честно. ‎Наша ‎Смута‏ ‎уже ‎закончилась‏ ‎или,‏ ‎напротив, ‎только ‎начинается?‏ ‎На ‎что‏ ‎(и ‎на ‎кого) ‎мы‏ ‎готовы‏ ‎ополчиться ‎ради‏ ‎спасения ‎Отечества?‏ ‎Какие ‎реальные ‎демократические ‎ограничения ‎должны‏ ‎быть‏ ‎наложены ‎на‏ ‎царя ‎(президента),‏ ‎а ‎что ‎лишь ‎декорация ‎под‏ ‎именем‏ ‎демократии,‏ ‎скрывающая ‎действительные‏ ‎механизмы ‎власти?

Не‏ ‎отвечая ‎на‏ ‎эти‏ ‎вопросы, ‎не‏ ‎включая ‎собственно ‎гражданское, ‎а ‎не‏ ‎только ‎военно-патриотическое‏ ‎содержание‏ ‎в ‎идеологию ‎праздника,‏ ‎мы ‎попадаем‏ ‎в ‎ситуацию ‎незавершённого ‎действия.

Праздник‏ ‎уже‏ ‎есть, ‎а‏ ‎его ‎полную‏ ‎идеологическую ‎интерпретацию ‎и ‎использование ‎мы‏ ‎в‏ ‎результате ‎отдаем‏ ‎на ‎откуп‏ ‎радикальным ‎и ‎маргинализованным ‎элементам. ‎Закономерно,‏ ‎что‏ ‎день‏ ‎4 ‎ноября‏ ‎стремятся ‎присвоить‏ ‎(и ‎отчасти‏ ‎преуспели‏ ‎в ‎этом)‏ ‎объединившиеся ‎ради ‎такой ‎возможности ‎разномастные‏ ‎националистические ‎силы.‏ ‎И‏ ‎государство ‎пасует ‎перед‏ ‎ними ‎—‏ ‎не ‎в ‎силовом ‎противостоянии‏ ‎(пока),‏ ‎но ‎в‏ ‎идеологическом ‎спарринге‏ ‎(пока ‎это ‎спарринг). ‎Оно, ‎с‏ ‎одной‏ ‎стороны, ‎заигрывает‏ ‎с ‎ними,‏ ‎проявляя ‎«терпимость» ‎и ‎«понимание» ‎к‏ ‎«умеренным»,‏ ‎создавая‏ ‎даже ‎видимость‏ ‎приглашения ‎их‏ ‎и ‎инкорпорации‏ ‎в‏ ‎правящий ‎политический‏ ‎консенсус. ‎С ‎другой ‎стороны, ‎по‏ ‎возможности ‎подаёт‏ ‎знаки‏ ‎наиболее ‎радикальным ‎и‏ ‎обозленным, ‎выборочно‏ ‎карая ‎за ‎реальные ‎преступления‏ ‎представителей‏ ‎нацменьшинств.

А ‎что‏ ‎остаётся, ‎если‏ ‎невнятная ‎государственная ‎идеология ‎подразумевает ‎что-то‏ ‎вроде‏ ‎строительства ‎национального‏ ‎государства? ‎И‏ ‎формально, ‎следовательно, ‎должна ‎существовать ‎официальная‏ ‎версия‏ ‎русского‏ ‎национализма, ‎легитимно‏ ‎и ‎по‏ ‎возможности ‎легально‏ ‎поддерживаемая‏ ‎самим ‎государством.‏ ‎При ‎такой ‎расстановке ‎сил ‎государство‏ ‎оказывается ‎в‏ ‎одной‏ ‎весовой ‎категории ‎со‏ ‎всеми ‎участниками‏ ‎националистического ‎фронта ‎и ‎стратегически‏ ‎с‏ ‎неизбежностью ‎проигрывает‏ ‎ему.

…Таким ‎же‏ ‎образом ‎производится ‎и ‎захват ‎националистами‏ ‎праздника‏ ‎4 ‎ноября‏ ‎как ‎гражданского‏ ‎культа ‎— ‎через ‎«безхозное» ‎содержание,‏ ‎которого‏ ‎само‏ ‎же ‎государство‏ ‎откровенно ‎побаивается.‏ ‎

…В ‎чём‏ ‎главный‏ ‎минус ‎националистов?‏ ‎Прежде ‎всего ‎в ‎том, ‎что‏ ‎ими ‎движут‏ ‎вовсе‏ ‎не ‎идеи ‎и‏ ‎политическое ‎содержание.‏ ‎Им ‎нельзя ‎«поручить» ‎или‏ ‎«отдать»‏ ‎часть ‎политической‏ ‎работы ‎по‏ ‎обустройству ‎государства, ‎даже ‎отфильтровав ‎«нежелательные‏ ‎элементы».‏ ‎Потому ‎что‏ ‎все ‎«элементы»‏ ‎окажутся ‎«нежелательными».

Националисты ‎вовсе ‎не ‎выражают‏ ‎позитивную‏ ‎идеологию‏ ‎какой-либо ‎народной‏ ‎общности, ‎собравшейся‏ ‎и ‎сплотившейся‏ ‎вокруг‏ ‎собравшего ‎и‏ ‎сплотившего ‎ее ‎государства, ‎то ‎есть‏ ‎собственно ‎нации.‏ ‎Они‏ ‎паразитируют ‎на ‎проблемах‏ ‎её ‎отсутствия‏ ‎или ‎становления, ‎представляя ‎собой‏ ‎чисто‏ ‎разрушительную ‎силу.‏ ‎Они ‎эксплуатируют‏ ‎ненависть ‎как ‎финальное ‎социально-психологическое ‎состояние,‏ ‎оформляя‏ ‎ее ‎в‏ ‎националистические ‎клише,‏ ‎поскольку ‎клише ‎классовые ‎репрессированы. ‎Сегодня‏ ‎быть‏ ‎подлинным‏ ‎коммунистом ‎или‏ ‎даже ‎социалистом,‏ ‎то ‎есть‏ ‎ненавидеть‏ ‎капиталистов ‎с‏ ‎оружием ‎в ‎руках, ‎и ‎невозможно,‏ ‎и ‎неприлично,‏ ‎а‏ ‎вот ‎делать ‎то‏ ‎же ‎самое‏ ‎по ‎отношению ‎к ‎«чёрным»,‏ ‎может‏ ‎быть, ‎даже‏ ‎респектабельно. ‎

Вывод‏ ‎прост: ‎деструктивные ‎силы ‎нельзя ‎подпускать‏ ‎ни‏ ‎к ‎какому‏ ‎социокультурному ‎проекту‏ ‎по ‎определению, ‎тем ‎более ‎к‏ ‎такому‏ ‎позитиву,‏ ‎как ‎праздник.‏ ‎Но ‎для‏ ‎этого ‎нужно‏ ‎контролировать‏ ‎не ‎один‏ ‎день ‎в ‎году, ‎а ‎все‏ ‎365.

***

Читайте ‎также‏ ‎актуальные‏ ‎рассуждения ‎

- о ‎единстве‏ ‎русской ‎истории

- и‏ ‎о ‎заминке ‎в ‎государственной‏ ‎идеологии