Немирович-Данченко, «Кавказские богатыри»

Немирович-Данченко ‎—‏ ‎это ‎не ‎только ‎театры. ‎Был‏ ‎еще ‎Василий‏ ‎Немирович-Данченко,‏ ‎писатель ‎и ‎журналист,‏ ‎специалист ‎главным‏ ‎образом ‎по ‎всяческой ‎колониальной‏ ‎экзотике.‏ ‎Занятно, ‎что‏ ‎к ‎горцам‏ ‎как ‎к ‎воинам ‎он ‎относится‏ ‎даже‏ ‎не ‎то‏ ‎что ‎с‏ ‎симпатией, ‎а ‎просто ‎любуется ‎ими.‏ ‎

«…Сам‏ ‎же‏ ‎озабоченно ‎посматривал‏ ‎на ‎кучку‏ ‎мюридов, ‎ещё‏ ‎распевавших‏ ‎священные ‎песни.‏ ‎Он ‎знал, ‎что ‎лучше ‎и‏ ‎безопаснее ‎иметь‏ ‎дело‏ ‎с ‎несколькими ‎тысячами‏ ‎байгушей, ‎как‏ ‎бы ‎они ‎стойки ‎ни‏ ‎были,‏ ‎чем ‎с‏ ‎сотней ‎мюридов,‏ ‎окружавших ‎наиба. ‎Мюрид ‎умирает, ‎убивая,‏ ‎и‏ ‎никогда ‎не‏ ‎бежит ‎с‏ ‎поля ‎битвы, ‎если ‎даже ‎и‏ ‎может‏ ‎спастись.‏ ‎С ‎ними‏ ‎мало ‎храбрости‏ ‎— ‎нужна‏ ‎хитрость.‏ ‎Один ‎мюрид,‏ ‎засевший ‎за ‎камень ‎или ‎в‏ ‎ауле ‎в‏ ‎сакле,‏ ‎стоит ‎целого ‎гарнизона.‏ ‎Он ‎отлично‏ ‎выбирает ‎пункты. ‎Часто, ‎бывало,‏ ‎мюрид‏ ‎поставит ‎несколько‏ ‎ружей ‎на‏ ‎сошки, ‎направив ‎их ‎в ‎каждый‏ ‎проулочек,‏ ‎уголок, ‎изворот‏ ‎тропинки, ‎откуда‏ ‎могут ‎подойти ‎наши. ‎Чтобы ‎взять‏ ‎такого‏ ‎отчаянного‏ ‎горного ‎волка,‏ ‎надо ‎решиться‏ ‎на ‎большие‏ ‎потери‏ ‎и ‎броситься‏ ‎на ‎него ‎целой ‎колонной. ‎Особенно,‏ ‎если ‎мюрид‏ ‎—‏ ‎не ‎чеченец, ‎а‏ ‎лезгин. ‎Лезгины‏ ‎талантливы ‎и ‎стойки. ‎Они‏ ‎мастера‏ ‎укрепляться. ‎Завалы‏ ‎их ‎всегда‏ ‎так ‎рассчитаны, ‎что ‎с ‎какой‏ ‎стороны‏ ‎ни ‎подойди‏ ‎к ‎ним,‏ ‎они ‎встретят ‎вас ‎перекрёстным ‎огнём.‏ ‎Противу‏ ‎артиллерии‏ ‎они ‎роют‏ ‎канавы ‎с‏ ‎покатыми ‎навесами,‏ ‎засыпанными‏ ‎землёй, ‎где‏ ‎они ‎в ‎полной ‎безопасности ‎от‏ ‎ядер ‎и‏ ‎гранат.‏ ‎Крытые ‎сводами ‎подземные‏ ‎канавы ‎их‏ ‎идут ‎в ‎несколько ‎ярусов.‏ ‎Чеченец‏ ‎нарубит ‎деревья‏ ‎и ‎спрячется‏ ‎за ‎ними. ‎Лезгин ‎пересыплет ‎их‏ ‎землёй‏ ‎и ‎каменьями‏ ‎и ‎создаст‏ ‎истинную ‎твердыню. ‎Чеченец ‎дерзок, ‎но‏ ‎под‏ ‎огнём‏ ‎нервен; ‎лезгин‏ ‎как ‎и‏ ‎наш ‎солдат‏ ‎спокоен,‏ ‎хладнокровен. ‎Чеченец-наездник‏ ‎— ‎налетел, ‎изрубил ‎и ‎исчез.‏ ‎Лезгин ‎встречает‏ ‎открытым‏ ‎боем ‎на ‎крепкой‏ ‎позиции, ‎усилив‏ ‎её ‎ещё ‎завалами, ‎башнями,‏ ‎подземными‏ ‎канавами…»

«…

— Бог, ‎даровавший‏ ‎вчера ‎победу‏ ‎вам, ‎завтра, ‎быть ‎может, ‎дарует‏ ‎её‏ ‎нам… ‎Сегодня‏ ‎наверху ‎вы,‏ ‎— ‎завтра ‎будем ‎мы! ‎Мера‏ ‎гнева‏ ‎Его‏ ‎исполнится, ‎и‏ ‎перед ‎Его‏ ‎лицом ‎мы‏ ‎найдём‏ ‎благоволение… ‎Мы,‏ ‎поэтому, ‎просим ‎у ‎вас ‎милости‏ ‎такой ‎же,‏ ‎какую,‏ ‎если ‎будет ‎угодно‏ ‎Великому ‎и‏ ‎Всемогущему, ‎и ‎вам ‎окажем‏ ‎потом,‏ ‎— ‎он‏ ‎гордо ‎поднялся‏ ‎на ‎стременах ‎и ‎уже ‎громко‏ ‎и‏ ‎с ‎достоинством‏ ‎заговорил. ‎—‏ ‎Не ‎униженными ‎просителями ‎явились ‎мы‏ ‎здесь,‏ ‎а‏ ‎равными ‎к‏ ‎равным, ‎воинами‏ ‎к ‎воинам…‏ ‎Судьбы‏ ‎битв ‎переменчивы,‏ ‎побеждали ‎вы, ‎побеждали ‎и ‎мы…‏ ‎Нам ‎нечего‏ ‎считаться!‏ ‎Я ‎не ‎раз‏ ‎встречал ‎старого‏ ‎полковника, ‎— ‎кивнул ‎он‏ ‎на‏ ‎Степана ‎Фёдоровича,‏ ‎— ‎в‏ ‎бою ‎грудь ‎с ‎грудью. ‎У‏ ‎меня‏ ‎на ‎плечах‏ ‎есть ‎шрам‏ ‎от ‎его ‎шашки, ‎и ‎мой‏ ‎кинжал,‏ ‎должно‏ ‎быть, ‎оставил‏ ‎след ‎на‏ ‎его ‎груди.

— Я‏ ‎узнаю‏ ‎тебя, ‎наиб‏ ‎Юсуф…

Брызгалов, ‎улыбаясь, ‎подал ‎ему ‎руку.‏ ‎Тот ‎её‏ ‎пожал…‏ ‎Странно ‎было ‎видеть‏ ‎эту ‎суровую‏ ‎улыбку ‎на ‎лице ‎того‏ ‎и‏ ‎другого.

— Мы ‎с‏ ‎тобою ‎поквитались.‏ ‎У ‎меня ‎нет ‎зла ‎ни‏ ‎против‏ ‎тебя, ‎ни‏ ‎против ‎твоих.‏ ‎Ты, ‎верно, ‎пришёл ‎просить ‎разрешения‏ ‎убирать‏ ‎трупы?

— Да,‏ ‎по ‎шариату,‏ ‎— ‎они‏ ‎не ‎могут‏ ‎оставаться‏ ‎гнить ‎на‏ ‎полях ‎как ‎падаль.

— Так ‎вот ‎вам‏ ‎моё ‎разрешение.‏ ‎До‏ ‎вечера ‎сегодня, ‎пока‏ ‎солнце ‎не‏ ‎зайдёт ‎за ‎Шахдаг, ‎вы‏ ‎можете‏ ‎приходить ‎под‏ ‎самую ‎крепость‏ ‎и ‎убирать ‎трупы, ‎но ‎с‏ ‎двумя‏ ‎условиями: ‎те,‏ ‎которых ‎пришлёшь‏ ‎ты, ‎должны ‎быть ‎безоружными.

— Слушаю, ‎саиб.

— Потом:‏ ‎с‏ ‎трупов‏ ‎должно ‎быть‏ ‎снято ‎оружие‏ ‎и ‎брошено‏ ‎на‏ ‎земле.

— И ‎кинжалы?‏ ‎Ты ‎знаешь, ‎саиб, ‎нельзя ‎мусульманина,‏ ‎павшего ‎на‏ ‎земле,‏ ‎хоронить ‎без ‎кинжала.

— Кинжалы‏ ‎можете ‎оставлять‏ ‎на ‎трупах ‎и ‎на‏ ‎раненых,‏ ‎а ‎остальное‏ ‎— ‎долой.‏ ‎Мои ‎солдаты ‎сверху ‎будут ‎следить‏ ‎за‏ ‎исполнением ‎этого,‏ ‎и ‎при‏ ‎малейшем ‎нарушении ‎условий ‎начнут ‎стрелять‏ ‎по‏ ‎ослушникам.‏ ‎Прощай, ‎наиб‏ ‎Юсуф! ‎Мне‏ ‎бы ‎приятнее‏ ‎было‏ ‎драться ‎не‏ ‎против ‎тебя, ‎а ‎рядом ‎с‏ ‎тобою.

— И ‎мне‏ ‎тоже,‏ ‎саиб!…»