Сегодня — тема, которую я когда-то уже пытался поднимать, но из-за темпов и обилия новостей со всех волостей она, что называется, «ушла» из повестки ГеоэнергетикиИнфо. Виноват, каюсь, приложу максимум усилий для того, чтобы исправиться. Речь пойдет об основе основ, базе, фундаменте — о некоронованном даже не короле, а императоре подземного мира, о его величестве угле.
Уголь — это основа технологической революции, бурно стартовавшей в позапрошлом веке. Топки паровозов и пароходов в разы сократили время прохождения маршрутов, до того бывшими теми самыми путешествиями, граничащими с приключениями. «Путешествие из Петербурга в Москву» — Радищев, 1790 год, но я не про литературные красоты произведения, а о том, что на путешествие ушло то ли 4, то ли 5 дней. Не 4-5 часов, а четверо суток. С приходом «большого угля» внезапно едва ли не домашними стали моря, совершенно иначе стали выглядеть вояжи по океанам. Но это ведь только одна из отраслей применения угля, еще более важно то, что именно уголь стал базой для промышленной революции. Перерабатывающая промышленность перестала быть намертво привязана к рекам, уголь коксующихся марок обеспечил кратное масштабирование стали, причем стали качественной, позволившей строить железные дороги. 19й век сменился 20-м, уголь стал основой для величайшей в истории нашей страны индустриализации. После Второй мировой войны в той самой Европе начались интеграционные процессы, приведшие к образованию Европейского Союза, который изначально назывался иначе — Европейское объединение угля и стали. Ну, а в последние лет 10 с подачи все той же Европы уголь откровенно демонизируется, потому как даешь декарбонизацию энергетики и вообще: уголь — черный, не куртуазный и пылит. То ли дело солнечные и ветряные электростанции, а еще краше и вовсе водородные, причем водород будет всенепременно зеленым. Ну, в крайнем случае — заменить все угольные электростанции газовыми, и будет всем нам экологическое счастье. Лично у меня от подобного рода риторики — волосы дыбом, поскольку все эти басни про белоснежных единорогов верхом на радуге рассчитаны на публику, отказавшуюся думать о реальности, которая далеко не ласкова по отношению к этим мечтаниям. Самое же досадное — то, что эти сказки все чаще мелькают в выступлениях теперь уже и нашего, российского руководства, которые с энтузиазмом транслируют все наши СМИ разом. Наиболее часто повторяемое: в России в энергетическом балансе только 12% приходится на угольную генерацию. Напрягите память, уважаемые зрители и слушатели — сколько раз вы это успели услышать: сто раз или тысячу? Тогда вот самый что ни на есть простой вопрос: дяденьки и тетеньки, а о какой именно энергетике речь-то идет? Нам в России важна только и исключительно энергия электрическая или как? Правильно — или как, поскольку живем мы в самой холодной стране планеты и 70% первичных энергетических ресурсов уходит на генерацию тепловой энергии. Тепловая энергия — просто прислушайтесь, как уютно звучит. А тепловая энергия — это сотни и тысячи угольных котельных и сотни тысяч угольных печек в индивидуальных домах. Можно много-много слов говорить про газификацию Дальнего Востока, но даже самые красивые слова не обеспечат появление геологических структур, пригодных для создания подземных хранилищ газа. Напомню, что самое восточное из ПХГ в распоряжении Газпрома, находится в Ханты-Мансийском автономном округе, а без ПХГ создание газораспределительных сетей крайне проблематично. А это значит, что нам нужно перестать стоять на голове и встать ногами на землю — без угольной тепло и электрогенерации развитие Дальнего Востока, что является нашим главным национальным проектом 21 века, просто невозможно. Да, технологическое и научное совершенство атомных электростанций вызывает не только уважение, но и интеллектуальное наслаждение, а ГЭС на притоках Амура решает не только проблемы прогнозируемого дефицита электроэнергии, но часть проблем, связанных с муссонным климатом. Вот только в станционных зданиях Тынды и в жилых микрорайонах славного города Магадана теплее от этого не станет, а про великие и местами даже великолепные планы газификации Чукотки и Камчатки громкие слова нам слушать и слушать еще далеко не один год.
Вместо того, чтобы орально поддерживать пресловутую зеленую повестку, делом заниматься надо. Идею весьма четко сформулировали в Китае — в стране, на долю которой приходится около 50% от мировой добычи угля, в стране, которая вышла в лидеры мировой экономики за счет угольной энергетики. Угольные электростанции должны давать нагрузку на окружающую среду не выше, чем ее дают газовые электростанции такой же мощности. Коротко и, как мне кажется, достаточно понятно. Собственно говоря, именно такой подход использовался на протяжении всего времени развития человеческой цивилизации: если становилось очевидно, что та или иная технология наносит неприемлемый вред природе, ученые, конструкторы, инженеры прикладывали максимум усилий для совершенствования этой технологии с тем, чтобы снять эту проблему. Непристойные визги о необходимости немедленного избавления от угольной энергетики — это еще и отказ от этой традиции, обеспечивающей развитие уже не первую сотню лет. Дикарство, варварство: вместо совершенствования, которое, конечно, требует усилий, внезапный призыв взять и запретить, стращать и не пущать. Впрочем, эти одичалые за стеной, которую они сами и строят вдоль наших западных границ, вольны делать все, что им в их дурные головы приходит — это их проблемы. А вот попытки копировать ту же словесню у нас в России должно пресекать самым суровым образом и помнить о том, что уголь с нами — навсегда. Не нравится то, что я говорю? А давайте про наш климат немного задумаемся. Похолодания у нас — не просто не редкость, а закономерность. Вечером что-то около нуля на градуснике, а утром обнаруживается, что за окном минус двадцать, вечером минус 10 ночью минус 30 — что, я нечто неожиданное сейчас описываю? И как на такое реагировать прикажете? По сибирским городам и весям строить пиковые газовые котельные? Именно котельные — в мороз мы не лампочками ведь обогреваемся. Тянуть трубы, компрессорные станции, зная, что нагружать эти пиковые водогрейные котельные мы будем считанное количество дней в году? А пиковая водогрейная угольная котельная — это, если совсем уж грубо, дополнительный котел в углу действующей котельной и дополнительный сарайчик с угольком. Угольные электростанции в свое время стали базой для создания системы централизованного отопления, и это было еще одной настоящей революцией, поскольку двойное использование угля — сначала для выработки электроэнергии, а в дополнительных теплообменниках еще и для обеспечения населенных пунктов горячей водой — удвоило и коэффициент полезного действия. КПД тепловых машин под 80% — то, что на первом этапе развития угольной энергогенерации казалось ненаучной фантастикой. Но нет ни одного повода для того, чтобы остановить и дальнейшее развитие и это, как ни покажется удивительным, происходит здесь и сейчас. В 2014 году была создана технологическая платформа с достаточно вычурным названием «Экологически чистая тепловая энергетика высокой эффективности». Мне кажется, что для краткости можно было бы и просто «Чистая угольная энергетика», но это уже дело вкуса. Головная научная организация, организация-координатор — Всероссийский дважды ордена Трудового Красного Знамени Теплотехнический научно-исследовательский институт». Сразу вот с полного наименования в знак глубокого уважения перед институтом, который вот уже второй век, с 1921 года, обеспечивает нашу страну разработками во всех сферах использования тепловой генерации. Проектирование электростанций и разработка оборудования для них для плана ГОЭЛРО или, как было сказано в постановлении Совета Труда и Обороны: «в целях планомерного научного изучения и разработки выдвигаемых жизнью практических вопросов теплотехники, связанных с ними технико-экономических задач, а также для подготовки высококвалифицированных специалистов». Вот сейчас просто с трудом удерживаюсь от того, чтобы не сорваться в рассказ об истории ВТИ, но, тем не менее, оставим это для какого-нибудь следующего раза. В научном консорциуме технологической «угольной» платформы — 10 институтов, в число которых входит и Курчатовский. 9 производственных предприятий (без Атомэнергомаша, конечно, не обошлось — не просто так ведь Игорь Курчатов и Анатолий Доллежаль в 40-е годы атомные реакторы называли «урановыми котлами»). А вот генерирующих компаний — всего три и, само собой, этот огромный список с блеском подтверждает либеральные экономические идеи про эффективного частного собственника и про косное, неповоротливое, не желающее рисковать новыми направлениями экономики государство: ИнтерРАО, РАО «Энергетические системы Востока» (подразделение РусГидро) и Газпромэнергохолдинг». Но особенно впечатляет, конечно же, список участников из числе угледобывающих компаний. Огромное такое впечатление — таковых просто нет. Вот как в святые 90-е приватизировали целиком и полностью угольную отрасль, так частные компании и рванули развивать технологии использования угля. Рванули и до сих пор рвутся. Курирующий государственный орган ровно один — министерство энергетики, полномочия которого сужены до функций было министерства электрификации РСФСР. И сколько бы угольный департамент министерства ни прилагал усилий, для того чтобы поддержать развитие этой технологической платформы, этих усилий не будет достаточно до той поры, пока многоуважаемые государственные мужи из числа депутатов и сенаторов не приложат усилия для изменения регламента работы минэнерго. Финансовая поддержка — только со стороны нет, не эффективного частного банка с эффективными частными собственниками, а только от Газпромбанка.
Я не удержусь от цитирования перечня технологий, которые включены в технологическую платформу «Экологически чистая тепловая энергетика высокой эффективности», но расшифровку, то есть условный перевод на понятный язык, оставлю на потом. «ПГУ мощностью до 1000 МВт с КПД до 60% и перспективные технологии с использованием топливных элементов, обеспечивающие КПД до 70%. Угольные энергоблоки на суперсверхкритические параметры пара единичной мощностью 330—660—800 МВт с КПД 44–46%, перспективные технологии на ультрасверхкритические параметры пара (35 МПа, 700/720°С), обеспечивающие КПД 51–53% и угольные ТЭЦ нового поколения единичной мощностью 100—200—300 МВт с использованием различных технологий сжигания топлива. Производство электроэнергии и тепла с использованием ПГУ с внутрицикловой газификацией твердого топлива единичной мощностью 200–400 МВт с КПД до 50% и перспективные технологии с использованием топливных элементов, обеспечивающие КПД до 60%. Технологии экологически чистого использования твердого топлива и газоочистки, обеспечивающие минимальные выбросы SО2, NOx, золовых частиц и др. ингредиентов, включая улавливание из цикла, компримирование и последующее захоронение СО2. Высокоэффективные модульные теплофикационные парогазовые установки единичной мощностью 100 и 170 МВт для строительства новых и реконструкции действующих ТЭЦ и перспективные технологические комплексы на их основе с применением теплонасосных установок, обеспечивающие коэффициент использования тепла топлива, близкий к 95–98% с учётом использования источников низкопотенциального тепла. Турбогенераторы мощностью 60–1000 МВт на базе современных электроизоляционных материалов и технологий, позволяющих увеличить сроки эксплуатации до 50 лет и обеспечить межремонтный срок до 7 лет.» Я уверен, что важна каждая из перечисленных технологий, причем важна не только для нашей с вами России, но и для выполнения той задачи, о которой мы так много слышим в последние годы — создание многополярного мира. Нет, я не согласен на «Эка хватанул» — поскольку считаю зеленую революцию симулякром коллективного Запада, выдуманном для того, чтобы страны, зачисленные в список развивающихся, в этом списке оставались еще несколько сотен лет. Пример Китая хорош тем, что до предела нагляден: именно развитие угольной генерации энергии обеспечил рывок в промышленном развитии, которое, в свою очередь, позволило стартовать вперед и ввысь развитию уровня жизни полутора миллиардного населения. Причины очевидны, но я на всякий случай перечислю. Климатозависимая генерация энергии на солнечных и ветровых электростанциях не позволит создать емкую объединенную энергосистему, а это не даст базы для развития промышленной экономики, развивающиеся страны так и будут продолжать оставаться поставщиками сырьевых ресурсов — даже на первичную переработку требуются большие объемы электроэнергии, как и создание климатически комфортной городской среды. Не обеспечивает этого и гидроэлектростанции при всем моем к ним почтении — примеров того, как из-за засухи к блэкауты срываются целые страны, к сожалению, в последние годы полным-полно. Атомная генерация требует высокого уровня образования, наличия собственных научных и инженерных школ, а лекции в вузах и эксперименты в научных и учебных лабораториях в зависимости от туч на небе и ветра во дворе — это, простите, нечто неприличное. Газовые электростанции? Звучит красиво и даже здорово, вот только развивающиеся страны географически находятся там, где магистральных газопроводов нет и в ближайшие десятилетия не предвидится. Но можно ведь импортировать СПГ! Можно. Для этого и требуется-то всего ничего: построить порт и регазификационный терминал, от которого к будущим электростанциям проложить трубопроводы и изощриться обустроить ПХГ. Без ПХГ будет сложно — как-то вот не очень приятно жить там, где электростанции отключаются в паузах между прибытиями к причалам танкеров-газовозов. Проблема наличия-отсутствия купируется созданием не одного, а целой системы регазификационных терминалов и разветвленной трубопроводной газораспределительной системы. Второй вариант — хранить СПГ как он есть, в криогенных емкостях с температурой в минус 162 градуса. Вот только назвать это идеальным вариантом для стран Африки, к примеру, у меня как-то язык не поворачивается и фантазии на такое не хватает. А вот балкер с сотней тысяч тонн, обеспечить хранение которого прямо в портах, а доставку хоть автомобильным транспортом — это реальная реальность. Это, простите, дешево и сердито, то есть не требует огромных инвестиций и недоступных по уровню сложности технологий. Потому все разговоры о том, что вот-вот, прямо после дождичка в четверг, мировой спрос на уголь спикирует вниз — к Грете нашей Тумберг. И та страна, которая окажется способна предложить не только уголь, но и современную, экологически оптимальную технологию его использования на электростанциях, будет в неоспоримом выигрыше. Это не только объемы сбыта — это объемы сбыта гарантированного, путь-дорога к долгосрочным топливным контрактам, которые при напряжении сил можно еще и избавить от привязки к биржевым мировым котировкам. Продажа не угля, а киловатт*часов электрической энергии и гигакалорий энергии тепловой — это гарантированная стабильность добычи угля и всех сопутствующих технологий. Отсутствие интереса со стороны угольных компаний к технологической платформе «Чистая угольная энергетика» — к сожалению, свидетельство того, что наши эффективные частные угольные собственники не намерены сдвигаться с другой платформы — которая называется «Копай и вези». Вот эта совершенно не симпатичная традиционность: мы копаем и везем вкупе с отсутствием соответствующих полномочий у министерства энергетики — реальная причина того, что правильные слова о необходимости развития глубокой химической переработки угля так и остаются всего лишь словами. Нет в руках министерства никакого кнута из раздела «Для получения права экспортировать уголь извольте вложиться в НИОКР по указанному списку технологий вот в таком-то размере от планируемой тобой прибыли» — нет и движения вперед, зато песТня об эффективных частных собственниках» продолжает исполняться могучим хором нашего финансово-экономического блока. Хором, у которого ни слуха, ни голоса. А участие добывающих компаний в угольно-энергетической технологической платформе необходимо со всех сторон, в том числе и с сугубо технологической, поскольку угли разных месторождений обладают далеко не унифицированными характеристиками, и это, разумеется, необходимо в обязательном порядке учитывать при разработке каждой из перечня технологий, который я только что зачитывал.
Уголь вообще многогранен, многогранен настолько, что в одной передаче даже вводные понятия целиком дать — и то не получится. Однако для того, чтобы понимать происходящее в угольной отрасли России и в том, что происходит на мировом рынке, минимум-минорум знаний просто необходим, без него никак. Сегодня без полного комплекта подробностей, оставим это на сладкое. Уголь — горючее полезное ископаемое органического происхождения, или, как на своем прекрасном наречии глаголят геологи — один из видов каустоболитов. Правда ведь — так намного понятнее? Газ с нефтью, кстати — тоже каустоболиты, теперь вот живите с этим. Останки древних растений и животных при преобладании растений отмирая, они накапливались слоями, а затем постепенно покрывались наносами почв и грунтов. С течением миллионов лет поверх грунтов наносились или оседали дополнительные горные породы, создавая некую «крышку», которая надёжно запечатывала будущий уголь в недрах. Тем самым создавалась идеальна среда для образования угля: отсутствие доступа воздуха и высокое давление, а гниение останков органики добавляло еще и высокую температуру. Ну, и главный фактор — время: возраст самых старых из добываемых углей от 200 до 300 миллионов лет. Логика подсказывает, что химический состав всех углей достаточно прост: органические вещества, остаточная влага и различные примеси. Все ценные свойства угля обеспечивают именно органические вещества, детальное изучение этих, выражаясь языком химиков, высокомолекулярных соединений специалисты продолжают заниматься и в настоящее время. Ну и, раз уж про химиков вспомнили, то по набору химических элементов уголь — это углерод как основа, в меньших количествах присутствуют кислород, водород и сера, в еще меньших — соли органических кислот и металлоорганические соединения. Чем меньше примесей, то есть чем больше углерода, тем ценнее марка угля, накопление углерода так и называют — углефикация.
Вот по степени углефикации и пройдемся в направлении снизу вверх. Торф — недозревший уголь, на самом-то деле. Слаборазложившиеся остатки органики, гумус, минеральные частицы и до 95% воды. Проскакиваем мимо, хотя, конечно, тема торфа достаточно интересна. Чуть больше возраст, чуть меньше воды — горючие сланцы, уже не торф, но еще не уголь. Еще более интересная тема — напомню для затравки, что первый этап газификации Ленинграда и области и Эстонской ССР базировался на добыче и переработке горючих сланцев Прибалтийского бассейна, на северо-востоке Эстонии был построен первый обогатительный урановый комбинат Советского Союза, в настоящее время при котировках нефти под сотню за баррель в Эстонии становится рентабельным производство дизельного топлива. Надеюсь, что заинтриговал, и двигаемся дальше, следующие по углефикации — бурые угли. Нет, не бурый уголь, а именно бурые угли — во множественном числе. Мягкие, землистые, матовые, лигнитовые и плотные, бурые угли подразделяются на три стадии и на три класса, при написании это буква «Б» на кириллице и сколько-то букв и цифр после — увидите, не пугайтесь. Разумеется — чем меньше воды и чем больше углерода, тем выше выделение тепла при сгорании и меньше летучих веществ, которые в самом примитивном случае — в печке — в буквальном смысле слова улетают в трубу. По советскому и российскому ГОСТу в бурых углях летучих веществ больше 41% — можете проверить, как это выглядит, побродив по частному сектору Читы в холодное время года. Уверяю — не понравится от слова «вообще», но и это отдельная тема для разговора, в качестве анонса могу только сказать, что над этой проблемой основательно задумались специалисты угольного департамента министерства энергетики и мне точно есть, что сказать по этому поводу. Если коротко — то лед тронулся. И вот на буром угле начинается то, что делает тему марок угля еще более сложной. В Европе массовое использование углей и для отопления, и для металлургической отрасли началось раньше, чем в России, и, следовательно, классификация марок угля тоже началась раньше. Наша и европейская классификации совпадают далеко не полностью, поэтому отслеживать происходящее на нашем внутреннем рынке и на рынках мировых далеко не просто, хотя, пожалуй, и достаточно занимательно. То, что у нас называется бурым углем, в Европе именуется лигнитом, вот только летучих веществ в лигнитах больше 45%, на 4% больше, чем в нашем буром угле. Но это бы еще ладно, куда занимательнее то, что в российской классификации теплота сгорания бурых углей определена от 6900 до 7500 килокалорий с килограмма, а в европейской теплота сгорания лигнитов — до 6800 килокалорий все с того же килограмма. Не знаю, утешу я кого-то или нет, но это просто факт: в домах европейцев горящий лигнит дает меньше тепла, зато больше дыма и копоти, чем наш бурый уголь в наших печах и каминах. Повторяю: не злорадствую, просто констатирую факт.
Еще выше по степени углефикации — каменный уголь, и вот тут становится совсем сложно, поскольку марок такого угля — почти десяток. Если смотреть на их список глазами профессионалов, то все выглядит совершенно логично: чем выше качество марки, тем ниже процентное содержание летучих веществ и тем выше содержание углерода. Длиннопламенный уголь — летучих веществ 39% и выше, а угля тощего (не ухмыляйтесь — как назвали эту марку, так и используют вот такое название) — всего 12%. Углерода в длиннопламенном угле 76%, в тощем угле — целых 90%. Поэтому вот такой классификации нам долго время было вполне достаточно — то самое долгое время, когда большая Россия жила и работала в условиях плановой экономики, что позволяло каждую конкретную марку угля «привинчивать» к конкретным потребностям: вот с этого месторождения уголь отправляем на электростанции, с этого — в котельные и бытовым потребителям, а вот это месторождение настолько прекрасно, что на его углях будут базироваться металлургические комбинаты. Но плановая экономика с вот такой ее рациональностью ушла в прошлое, на ее место пришел рынок с его невидимой рукой и прочими биржевыми системами ценообразования. Будут брокеры с дилерами разбираться во всех тонкостях — в выходе летучих веществ, в содержании углерода? Ага, вы еще про зольность вспомните и про содержание тех самых металлоорганических соединений им попробуйте что-нибудь сказать! Им чего попроще, чтобы голову не грузить — и за основу в наши рыночные времена берут теплообразование. Берут — и получают полный кавардак, к сожалению. Теплота сгорания длиннопламенных углей, самых «простеньких» из марок каменного угля — от 7 500 до 8 000 килокалорий с килограмма, теплота сгорания замечательного тощего угля — от 7 300 до 8 780 килокалорий с того же килограмма. Пересечения по этому единственному критерию, да еще и в комплекте с несовпадениями марок по европейской классификации — катастрофические, путаница немалая, и далеко не всегда это дает полезные следствия. В мировой торговле эталонными сортами угля считают австралийские, градация цен — именно по килокалориям (или в мегаджоулях, но тут ничего сложного: 4,2 джоуля = 1 калории, калькулятор нам в помощь), по этим котировкам ориентируются наши прелестные министерство финансов и министерство экономического развития. Градация — именно по теплоте сгорания. Полезное для российской экономики следствие — наши угольные компании стали активно строить и вводить в эксплуатацию обогатительные фабрики. Логика проста: если хочешь, чтобы твоя продукция попадала в более высокие по стоимости категории — вложись в то, чтобы убрать пустую породу, подогнать размеры угля под необходимые нормативы. Что не полезного? От 10 до 20% каменного угля — это угли коксующиеся, крайне необходимые металлургической отрасли, такие угли частенько для простоты так и называют — металлургические. В коксующихся углях присутствует витрен — вещество, обеспечивающее способность угля спекаться при его прокаливании без доступа воздуха, образующаяся при этом шихта позволяет науглероживать железную руду, на выходе получая из нее чугун. При этом советский ГОСТ определяет в качестве коксующихся углей совершенно определенные его марки: Ж (жирные), ГЖ (газовые жирные), К (коксовые) и ОС (отощенно-спекающиеся). Классические марки энергетического угля — Б, бурый; Д, длиннопламенные и ДГ, длиннопламенные газовые. Я просто вынужден останавливаться на этом подробно, поскольку вот эти химические подробности в последние годы стали чрезвычайно важны для налогообложения наших угольных компаний, напрямую влияя на уровень рентабельности их бизнеса.
Вершина пьедестала марок угля по степени углефикации — антрацит, в котором более 91% углерода и не более 8% летучих веществ. Соответственно, рекордной является и его теплота сгорания — от 8100 до 8750 килокалорий на килограмм. Поскольку витрена в антраците или вообще нет или его содержится только минимальное количество, именно антрацит является оптимальной маркой угля для производства энергии, вплоть до использования в производстве стали. Обозначение — литера «А», причем что в нашей классификации, что в любой другой.
Итожим. По степени углефикации снизу вверх: торф, горючие сланцы, бурые угли, каменные угли и безусловный чемпион — антрацит. Я сегодня специально не касаюсь массы прочих нюансов — содержание вредных веществ (серы, мышьяка и так далее), содержание влаги и тому подобного, хотя это, конечно, немаловажно. Вернемся и к этому, если есть заинтересованность, а сегодня — чуточку о другом. Мы ведь с вами живем в мире этой, как ее там… Свободной конкуренции и открытой экономики, потому уже почти и поверили, что деньги — самое важное. И в отношении угольной отрасли России, положа руку на сердце, это почти чистая правда. В нашей стране нет ни одной государственной угольной компании, нет ни одной угольной компании с государственным участием — только и исключительно эффективные частные собственники. Хорошо это или плохо? Одним словом не ответишь, тонкую грань между стратегической важностью для государства и экономическими интересами частных компаний стоит анализировать без спешки и максимально объективно. В отрасли всего около 150 тысяч занятых — на фоне нефтяной, газовой и даже атомной отрасли скромно. Но более 200 млн тонн угля в год потребляется внутри России, и это потребление — свет и тепло в наших домах и основа существования металлургической отрасли. Теоретически одно рабочее место в отрасли угледобычи должно обеспечивать восемь рабочих мест в смежных отраслях, но практически у нас этого и близко нет. И таких угольных парадоксов — куда как больше одного, так что торопиться с выводами точно не стоит. А начинать надо «от печки» — от мировых и внутренних цен на угли разных марок. И вот тут есть тонкий коммерческий момент, если касаться ценовой пирамиды марок угля — она не совпадает с углефикационной иерархией. Да, дешевле всего бурый уголь, но самой дорогой маркой является не антрацит, а коксующиеся марки каменного угля. Причин целых две — коксующийся уголь это всего 10-15% в общем объеме добываемого каменного угля, при этом 75% мировой металлургической отрасли работает на угольном коксе. Сейчас внезапно особо модной становится тема использования в черной металлургии водорода всех его цветовых оттенков, но во всех бодрых репортажах о небывалом прогрессе в этом направлении ни с каким мелкоскопом не обнаружить и байта информации о том, какой становится при этом себестоимость металлургической продукции. Оставшиеся 25% — это вовсе не водород, а переплавка металлолома в электрических печах, но в этом случае сделать бизнес стабильным крайне не просто — зависимость от поставщиков металлолома критическая. Так что углефикация это одно, а пирамида цен — другое: бурый уголь, энерегтические угли, среди которых самым дорогим является антрацит, а чемпион по стоимости — коксующийся каменный уголь. Традиционно превышение стоимости коксующегося над энергетическим — порядка 50%, вторая особенность — колебания котировок на мировых биржах куда как менее размашисты, чем котировки энергетических марок. Это спрос на выработку электроэнергии от погоды, от времени года зависит, от успешности или не успешности конкуренции с природным газом — а металлургам до всех этих нюансов дела нет. Месторождения коксующегося угля в России — Кузбасс, Донбасс, Новосибирская область, Воркутинский бассейн и юг Якутии, который, кстати, геологами исследован далеко не полностью. Подробное геологическое изучение Тунгусского и Таймырского угольных бассейнов, по каждому из которых прогнозные оценки превышают гигантский триллион тонн уже немало десятилетий откладывается «на потом», что при Советской власти, что в современной России. Нам, извините, столько не поднять, да и прохладно там. Впрочем, если серьезно — нет у нас больше министерства геологии, потому рассчитывать можно только на какого-то не мифического, а реального предпринимателя, который окажется способен оценить перспективу развития добычи и нетронутых регионов России на многие десятилетия и даже века вперед.
Здесь как бы напрашивается пространный исторический экскурс в историю развития угольной отрасли на планете вообще и в России в частности, но коротким его делать не испытываю желания, а сегодняшний хронометраж уже не особо располагает. Так что в этот раз — в режиме дайджеста. В 1922 году, к моменту окончания Гражданской войны, в бывшей Империи было разрушено около 70% имевшихся шахт, объем добычи снизился до 11 млн тонн. К 1928 году успели не только все восстановить, но еще и открыть 56 новых шах, объем добычи увеличился до 30 млн тонн. Лидировавшие к началу Великой Отечественной регионы — Донбасс, Кузбасс и Подмосковье, темпы роста в довоенное время потрясают — к 1940 году объемы добычи перевалили за 200 млн тонн ежегодно. Послевоенное восстановление завершилось к 1950, объем добычи — 260 млн тонн, годом позже — уже более 300 млн, проценты годового прироста не каждый калькулятор сумеет вычислить. 1956 год — преодолен 400-миллионный рубеж, 1958 год — 503,3 млн тонн, 1969 год — преодолена планка в 600 млн тонн, исторический рекорд СССР состоялся в 1988 году — 771 млн тонн. Разумеется, в этом показателе были и достижения горняков Украины и Казахстана, но основной вклад дала РСФСР — 425,4 млн тонн. Но на этом «золотой век» угля и завершился — в годы пресловутой перестройки было уже не до обновления оборудования, росло количество аварий, в том числе и смертельных, глубины шахт подошли и превысили критические отметки. Почему так? Доля угля в выработке энергии в 1955 году — 66%, в 1990 году — 19%. С конца 60-х в Советском Союзе настала эра большого газа, значение которого в энергетике росло за счет строительства магистральных газопроводов из Западной Сибири в направлении наших западных границ. А дальше… Давайте-ка я вам процитирую бережно сохраненное со страницы «Известий» того времени. Нет, к информационному агентству «Известия» я отношусь с уважением, просто именно эта вырезка чудом уцелела в моем личном архиве, но точно такой же официоз тогда красовался во всей нашей прессе. «Указ президента РФ от 30 декабря 1992 года „О преобразовании в акционерные общества и приватизации объединений, предприятий и организаций угольной промышленности“ — это начало настоящих реформ в угольной отрасли России, которое явилось в огромной степени результатом упорной борьбы горняков за демократию и свободную экономику». И вот не буду расшифровывать, поскольку не политик и не имею желания анализировать все этапы манипулирования мнением шахтеров на протяжении 90-х. Не веселый был бы рассказ, но это уж точно к специалистам-политологам, а то, чего доброго, я каких-нибудь излишне эмоциональных глупостей наговорю. Впрочем, один факт точно можно. В августе 1991 года министр угольной промышленности Михаил Щадов заявил о поддержке ГКЧП, в сентябре 1991 года министерство угольной промышленности было расформировано, в Екатеринбурге университет носит имя первого президента России. Великий был человек, понимаш. В 1993 появилось нечто, именовавшееся «Программа реформирования угольной отрасли», ключевое слово — «нечто». Планировало закрыть 90 самых старых и нерентабельных шахт — закрыли более 180. Прекратил свое существование Подмосковный угольный бассейн, на 40% рухнул объем добычи в Кузбассе и на Дальнем Востоке, на 50% — на Урале и только слово «ужас» подходит для описания того, что происходило в угольных моногородах: число занятых в отрасли сократилось втрое. Реформирование было рассчитано на 12-15 лет, хотя ни в одной другой капиталистической стране на это менее 20-30 не уходило, потому удивляться тому, что происходило в угольной отрасли России не приходится. И дело было не только в мельтешении владельцев множества отдельных компаний, создававшихся на базе шахт и разрезов — в те годы у нас едва ли не полностью исчезло угольное машиностроение. Отрасль, которой по праву гордился СССР, осталась без заказов даже на уже хорошо освоенные угольные комбайны, горнопроходческие комбайны, крепи, подъемники, а уж говорить о том, чтобы машиностроители имели хоть какую-то возможность инвестировать во что-то новое современное и вовсе не приходилось. На разрезах замелькали экскаваторы, бульдозеры, самосвалы из Японии, Штатов, прочих Европ — производители этих стран с удовольствием стали осваивать наш рынок. Кто бы и как бы не относился к буржуям, владельцам заводов, газет, пароходов, объективно России повезло, что в угледобывающую отрасль пришел крупный частный капитал. Металлурги — Северсталь, Мечел, Евраз друг за другом принимали решения о выстраивании производственных вертикалей от добычи железной руды и коксующегося угля до конечной металлургической продукции. Отдельное явление — крупнейшая российская угольная компания, СУЭК, на долю которых время от времени приходится половина объемов добычи угля энергетических марок. Это наша единственная на сегодня угольно-энергетическая вертикаль: в составе СГК, Сибирской генерирующей компании 8 ГРЭС и 17 ТЭЦ общей установленной мощностью 17,8 ГВт и 26,7 Гкал в час. География присутствия СГК совпадает с географией разрезов и карьеров СУЭК, достаточно просто перечислить филиалы СУЭК: Абаканский, Алтайский, Красноярский, Кузбасский и Новосибирский. Кроме того, в 2019 году СГК выкупила у «Энел Россия» (читать как итальянская компания Enel) крупнейшую угольную ГРЭС России — Рефтинскую мощностью 3 800 МВт и 350 Гкал в час, так что теперь СГК присутствует и в Свердловской области. Тут, правда, есть нюанс — топливо поступает из Казахстана, с Экибастуза, но это, конечно, отдельная история. В 2020 году в результате сделки с РусГидро (обмен активами) СГК стала единоличным владельцем Приморской ГРЭС — тоже «угольной». В результате СУЭК гарантирует сама себе сбыт добываемого ею энергетического угля, снижая экспортную зависимость от колебаний биржевых котировок, а это, в свою очередь, позволяет не только сохранять, но и наращивать занятость. Такой вот «осколок» ушедшего в прошлое министерства угольной промышленности — даже в усеченном варианте он обеспечивает стабильность компании, а заодно и стабильность отрасли.
Но даже эти промышленные вертикали пока не решают серьезной проблемы импортозависимости. Последний по времени системный обзор этой проблемы был сделан в 2021 году: зависимость от импортного горношахтного оборудования составлял более 80%, зависимость по карьерному оборудованию — более 60%. Да, как раз в последние 2-3 года ситуация начинает меняться, но не стоит забывать о том, что эта проблема в любом случае, даже самом благоприятном, будет пролонгирована: имеющийся парк оборудования нужно каким-то образом уметь ремонтировать. К огромному сожалению, у нас уже есть крайне неприятный пример того, к чему приводит вот такая зависимость по импорту, в том числе и из совсем уж недружественных стран. Компания «Северная звезда» еще в прошлом году должна была начать промышленную отгрузку коксующегося угля с Сырадасайского месторождения на Таймыре — интереснейший проект, заслуживающий отдельного рассказа. Но — не случилось, поскольку практически весь комплект оборудования для карьерной добычи должен был поступить из США. Проект сдвинут вправо, руководство компании старается разместить все заказы внутри России, но когда и насколько результативно все получится, пока что можно только предполагать. С другой стороны, с возвратом в состав России Донбасса, проблема может быть решена целиком и полностью — машиностроение этого региона может, как и в старые времена, «взять на обслуживание» весь шахтный углепром России. Не хватает для этого сущего пустяка — найти частных инвесторов, которые не испугаются проектов в Донбассе, а с этим все далеко не просто. Почему именно частного? Да нет никаких полномочий у федерального министерства энергетики — по регламенту его работы оно просто не имеет права вести непосредственную хозяйственную деятельность. Больше того: к сожалению, действующий регламент работы министерства практически не дает возможности вести даже координационную деятельность внутри отрасли, еще сложнее — все, что связано с межведомственными проектами. За производство любого промышленного оборудования отвечает министерство промышленности и торговли, хотя очевидно — по крайней мере, на мой личный взгляд — что минпрому далеко не всегда очевидно все, что требуется для удовлетворения спроса внутри огромной энергетической отрасли вообще и в таком сложном секторе, как угольный. И получается, что угольные компании брошены на волю волн — каждая решает проблемы с необходимым оборудованием на свой страх и риск. Конечно, можно эту ситуацию обозвать неприличными словами «свободный рынок», но так ли выгодна России как государству вот эта угольная вольница? Сотни тысяч слов сказаны и продолжают повторяться о том, что необходимо развивать глубокую химическую переработку угля, но дальше слов — ничего. Полномочий у минэнерго для того, чтобы скоординировать ведение необходимых НИОКР просто нет, а отдельно взятые за не скажу какое место угольные компании это направление если и рассматривают, то, как говорится, в отдаленной перспективе. Какой такой процесс Фишер-Тропса вместе с газификацией угля и метаном угольных пластов, если у «Каматсу» беда с ковшом, для «Катерпиллеров» окончательно пропали шины, а китайская техника при сибирских минус 50 просится в гараж до весны?
И последнее на сегодня, но уж точно только на сегодня — транспортная, логистическая проблема, которая становится все острее. На всякий случай перечислим наши основные угольные бассейны. Кузбасс, Кемеровская область, более половины добываемого в России угля. До Дальнего Востока и до западных границ — по 4 с половиной тысячи километров и только железная дорога. До Черного моря чуть ближе, но от этого ни разу не легче, поскольку импорт все больше сдвигается в Индию и в Китай, а до них — только вокруг половины Европы и через Суэцкий канал. Воркутинский угольный бассейн едва жив, добыча идет только под Воркутой и только в интересах Северстали, а ее интересует только коксующийся уголь для ее металлургических заводов. Никакая приватизация объединения «Интауголь» от банкротства абсолютно всех ее шахт не спасло, моногород на грани полного исчезновения, хотя и руководство города, и руководство Республики Коми прилагают максимум усилий для создания новых рабочих мест. Причина — транспортный вопрос, поскольку единственная железнодорожная магистраль к портам Балтики проходит через московский железнодорожный узел, перегруженный куда как более маржинальными для РЖД грузами. Проект строительства дороги Воркута — поселок Усть-Кара протяженностью 200 км был готов уже в середине нулевых сдвинут вправо. Дорога Сосногорск — порт Индига протяженностью 600 км, проект которой входит в состав сразу пяти стратегий развития (Коми, Ненецкого автономного, Севморпути, Арктики, пространственного развития РЖД) — сдвинут вправо. Восточный полигон, первая очередь расширения которого вместо 2017-го была завершена только в 2022-м — огромная головная боль для угольщиков Кузбасса, Новосибирской и Иркутской областей, Хакасии и Якутии. Никакие соглашения РЖД с региональными властями по вывозу угольной продукции толком не выполняются — только через скандалы, только за счет обращения в правительство. Проект Северного широтного хода, который, в принципе, мог бы дать возможность выхода угля в акваторию СМП через порт в Ямбурге, который некогда был крупнейшим речным портом СССР — сдвинут вправо. Железная дорога Кызыл — Курагино, которая дала бы возможность выйти хоть на какой-то рынок углям Тувы — сдвинута вправо, золотой костыль, который в 2011 году на пару забивали Путин и Шойгу — исчез в неизвестном направлении. Да, угольные компании вкладываются в расширении имеющихся и в строительство новых угольных портов на Дальнем Востоке, но эта работа так и не подкрепляется со стороны РЖД: порты есть и строятся, уголь в них никак не довезти. Нельзя сказать, что нет у нас попыток обойти оперативность и аккуратность великолепной РЖД — есть, и некоторые уже частично реализованы. Я имею в виду переходы в Китай в Забайкалье и через Амур в Амурской области. В 2012 году было завершено строительство Амуро-Якутской магистрали, но в те же годы решением РЖД был ликвидирован отрезок дороги от Сковородино до Джалинды на берегу Амура, где существовала переправа на китайский берег, в Мохе. Официальная причина — недостаток грузов в обоих направлениях, что, согласитесь, сегодня звучит просто дико, и в настоящее время руководство Якутии, Амурской области, Китая и Якутской железной дороги (на сегодня последняя организационно входит в состав РЖД) готовятся к восстановлению этого участка с перспективой расширения грузооборота за счет перехода от паромной переправы к строительству нового моста. И совсем уж фантастический по нынешним временам проект — строительство Тихоокеанской железной дороги от месторождения коксующегося угля Эльга на юге Якутии на берег Охотского моря в Хабаровском крае, где возводится новый порт. С учетом разъездов — более 600 км в прелестных климатических условиях Якутии, ни копейки бюджетных денег и ни одной налоговой льготы. Фантастика в реальности: строительство стартовало в сентябре 2022 года, осенью этого года ожидается первый пробный рейс состава с углем. Два года — 531 км пути с чистого листа в условиях вечной мерзлоты и необходимости строительства более двух десятков больших и малых мостов. И вот здесь мы переходим к еще одной и весьма существенной проблеме — к налогообложению отрасли. Тема велика и обширна, но я намерен в обязательном порядке ее рассмотреть во всех подробностях, а сегодня только коротко: вывозная пошлина на энергетический уголь по-прежнему обнулена, а вот коксующийся уголь этой пошлиной обложен по полной программе. Даже сейчас, когда идет строительство Тихоокеанской железной дороги и порта на мысе Манорский, что в действующих ценах требует инвестиций в размере 147 млрд рублей. В моей голове это толком не укладывается — компания Эльгауголь не просит ни финансирования, ни налоговых льгот, не требует каких-то усилий со стороны многоуважаемой РЖД, но Минфин считает своим долгом дополнительно нагрузить проект, на который не рискнули идти даже в советские времена. В общем — продолжение темы будет, поскольку сегодня получается только самый беглый обзор всего того, что происходит в угольной отрасли. Я даже не успеваю коснуться того, что все 100% морского экспорта угольной продукции осуществляется на зафрахтованных за пределами России балкерах — и это еще одна тема, требующая межведомственного согласования, в этом случае — между министерствами энергетики и транспорта. Понимая, как это может сказаться на проекте ГеоэнергетикаИнфо, все равно не могу не передать привет Российскому Энергетическому Агентству, действующему при министерстве энергетике. В регламенте работы РЭА имеется строка «Имеет право на координационное и информационное сопровождение межведомственных проектов», и РЭА именно этим и занято — во всем, что касается развития в России ВИЭ, водородной программы, развитии системы зеленых сертификатов, развитии электротранспорта и многого другого. Работы настолько много, что заниматься чем-то еще у РЭА просто нет времени, как нет возможности и обращать внимания на любые предложения о сотрудничестве, если оно не про зеленые панели на ветряках. Видимо, так надо.
Если совсем коротко, то наверное можно сформулировать следующим образом. Долгое время угольная отрасль экономики России находится вне зоны пристального внимания правительства, и лоббистские возможности министерства энергетики, далеко не блестящие с организационной стороны — единственное, что помогает отрасли сохранять хотя бы признаки рентабельности. Однако в этом году отрасль все глубже затягивает в кризис: резко снизились мировые цены, никуда не исчезли проблемы логистики, стремительно взвились вверх проблемы кредитования, поднялся курс рубля, что тоже снижает рентабельность экспорта. Если прибыль отрасли за первое полугодие в прошлом году составила 240 млрд рублей, то в этом году она несколько снизилась. Чуточку. До 8 млрд рублей, то есть в 30 раз, проценты можете сами посчитать, если желание есть. Но и встречного, так скажем, движения мы не наблюдаем. Угледобывающие компании не участвуют в технологической платформе «Экологически чистая тепловая энергетика высокой эффективности», не находят возможности объединения для решения проблемы импортозависимости и развития новых направлений применения угольной продукции. Строительство Тихоокеанской железной дороги на сегодня — единственный крупный логистический проект, при ни в коей мере не поддерживаемый государством. Это не значит, что ситуацию нужно описывать как «Караул, все пропало». Да, проблемы есть, но есть и возможности их решения. Вот об этом и поговорим, а на сегодня дебютную угольную передачу завершим. Продолжение — следует.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
