Наш Грамши. Гегемония

Гегемония ‎по‏ ‎Антонио ‎Грамши ‎начинается ‎с ‎признания‏ ‎невозможности ‎пролетарской‏ ‎революции‏ ‎в ‎ее ‎каноническом‏ ‎смысле ‎захвата‏ ‎политической ‎власти.

Грамши ‎в ‎«Тюремных‏ ‎тетрадях»*‏ ‎увязывает ‎политическую‏ ‎и ‎горячую‏ ‎войну ‎в ‎единое ‎целое, ‎используя‏ ‎военные‏ ‎метафоры ‎для‏ ‎описания ‎политической‏ ‎борьбы.

* Перевод ‎приводится ‎по ‎изданиям ‎«Грамши‏ ‎А.‏ ‎Избранные‏ ‎произведения. ‎Т.3‏ ‎Тюремные ‎тетради»,‏ ‎Издательство ‎иностранной‏ ‎литературы,‏ ‎1959 ‎год,‏ ‎Москва ‎и ‎«Грамши ‎А. ‎Тюремные‏ ‎тетради. ‎В‏ ‎3‏ ‎ч. ‎Ч. ‎1.»,‏ ‎Издательство ‎политическая‏ ‎литература, ‎1991 ‎год, ‎Москва.

Цитата:‏ ‎«Всякая‏ ‎политическая ‎борьба‏ ‎всегда ‎имеет‏ ‎в ‎качестве ‎своей ‎первоосновы ‎военную‏ ‎борьбу».

Грамши‏ ‎оперирует ‎понятиями‏ ‎«маневренной» ‎и‏ ‎«позиционной» ‎(«осадной») ‎войны, ‎на ‎примере‏ ‎Первой‏ ‎мировой‏ ‎войны ‎давая‏ ‎понять, ‎что‏ ‎выбор ‎между‏ ‎ними‏ ‎не ‎является‏ ‎свободным ‎и ‎может ‎быть ‎жестко‏ ‎продиктован ‎обстоятельствами.

Привожу‏ ‎развернутую‏ ‎цитату, ‎чтобы ‎показать‏ ‎логику ‎перехода‏ ‎Грамши ‎от ‎горячей ‎войны‏ ‎к‏ ‎политической.

Цитата: ‎«Содержащееся‏ ‎в ‎романе‏ ‎генерала ‎Краснова ‎утверждение, ‎что ‎Антанта,‏ ‎не‏ ‎желая ‎победы‏ ‎Российской ‎империи‏ ‎из ‎опасения, ‎как ‎бы ‎эта‏ ‎победа‏ ‎не‏ ‎привела ‎к‏ ‎окончательному ‎разрешению‏ ‎в ‎пользу‏ ‎царской‏ ‎России ‎восточного‏ ‎вопроса, ‎навязала ‎якобы ‎русскому ‎генеральному‏ ‎штабу ‎позиционную‏ ‎войну‏ ‎(которая ‎действительно ‎была‏ ‎бы ‎абсурдом,‏ ‎учитывая ‎огромную ‎протяженность ‎фронта‏ ‎от‏ ‎Балтики ‎до‏ ‎Черного ‎моря‏ ‎при ‎наличии ‎огромных ‎пространств, ‎покрытых‏ ‎болотами‏ ‎и ‎лесом),‏ ‎между ‎тем‏ ‎как ‎единственно ‎возможной ‎была ‎маневренная‏ ‎война,‏ ‎—‏ ‎утверждение ‎это‏ ‎является ‎чистейшей‏ ‎нелепицей. ‎В‏ ‎действительности‏ ‎русская ‎армия‏ ‎пыталась ‎вести ‎маневренную ‎и ‎наступательную‏ ‎войну, ‎особенно‏ ‎в‏ ‎австрийском ‎секторе ‎фронта‏ ‎(но ‎также‏ ‎и ‎в ‎Восточной ‎Пруссии),‏ ‎и‏ ‎результаты ‎ее‏ ‎были ‎столь‏ ‎же ‎блестящи, ‎сколь ‎и ‎эфемерны.‏ ‎Истина‏ ‎заключается ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎нельзя ‎по ‎собственному ‎желанию ‎выбрать‏ ‎ту‏ ‎или‏ ‎иную ‎форму‏ ‎ведения ‎войны‏ ‎и ‎еще‏ ‎в‏ ‎меньшей ‎степени‏ ‎— ‎добиться ‎немедленного ‎подавляющего ‎превосходства‏ ‎над ‎противником;‏ ‎известно,‏ ‎сколь ‎многих ‎потерь‏ ‎стоило ‎упорство,‏ ‎проявленное ‎генеральными ‎штабами, ‎не‏ ‎пожелавшими‏ ‎признать, ‎что‏ ‎позиционная ‎война‏ ‎была ‎„навязана“ ‎общим ‎соотношением ‎сил‏ ‎борющихся‏ ‎сторон. ‎В‏ ‎самом ‎деле,‏ ‎позиционная ‎война ‎— ‎это ‎не‏ ‎просто‏ ‎окопная‏ ‎война; ‎она‏ ‎определяется ‎всей‏ ‎организационной ‎и‏ ‎промышленной‏ ‎системой ‎той‏ ‎территории, ‎которая ‎находится ‎в ‎тылу‏ ‎действующей ‎армии.‏ ‎<…>‏ ‎Однако ‎существование ‎этих‏ ‎военных ‎технических‏ ‎элементов, ‎о ‎которых ‎сейчас‏ ‎говорилось‏ ‎в ‎связи‏ ‎с ‎позиционной‏ ‎войной ‎и ‎о ‎которых ‎раньше‏ ‎шла‏ ‎речь ‎в‏ ‎связи ‎с‏ ‎маневренной ‎войной, ‎не ‎означает, ‎конечно,‏ ‎что‏ ‎предыдущий‏ ‎тип ‎нужно‏ ‎рассматривать ‎как‏ ‎отвергнутый ‎наукой.‏ ‎Существование‏ ‎таких ‎элементов‏ ‎свидетельствует ‎лишь ‎о ‎том, ‎что‏ ‎в ‎случае‏ ‎войны‏ ‎между ‎более ‎развитыми‏ ‎в ‎промышленном‏ ‎и ‎гражданском ‎отношениях ‎государствами‏ ‎значение‏ ‎этого ‎типа‏ ‎следует ‎рассматривать‏ ‎как ‎ограничивающееся ‎выполнением. ‎Скорее ‎тактической,‏ ‎чем‏ ‎стратегической ‎функции‏ ‎и ‎что‏ ‎его ‎нужно ‎рассматривать ‎в ‎ей‏ ‎же‏ ‎плоскости,‏ ‎в ‎какой‏ ‎ранее ‎осадная‏ ‎война ‎рассматривалась‏ ‎в‏ ‎сравнении ‎с‏ ‎маневренной».

Грамши ‎пишет, ‎что ‎Первая ‎мировая‏ ‎война ‎на‏ ‎территории‏ ‎Германии ‎и ‎Австро-Венгрии‏ ‎имела ‎объективно‏ ‎позиционный ‎характер, ‎попытки ‎же‏ ‎России‏ ‎перейти ‎к‏ ‎маневренной ‎войне‏ ‎потерпели ‎крах. ‎И ‎проводит ‎принципиально‏ ‎важный‏ ‎водораздел, ‎подчеркивая,‏ ‎что ‎на‏ ‎территории ‎России ‎в ‎силу ‎ее‏ ‎специфики‏ ‎(«огромных‏ ‎пространств, ‎покрытых‏ ‎болотами ‎и‏ ‎лесом») ‎маневренная‏ ‎война,‏ ‎наоборот, ‎была‏ ‎единственно ‎правильным ‎выбором.

Оставим ‎за ‎скобками‏ ‎число ‎военную‏ ‎компоненту,‏ ‎Грамши ‎пишет ‎исключительно‏ ‎про ‎политическую‏ ‎войну, ‎используя ‎горячую ‎в‏ ‎качестве‏ ‎метафоры ‎и‏ ‎подводящей ‎аналогии.‏ ‎Весь ‎текст ‎про ‎Первую ‎мировую‏ ‎написан‏ ‎по ‎существу‏ ‎про ‎политическую‏ ‎борьбу, ‎что ‎далее ‎раскрывает ‎сам‏ ‎Грамши.

Цитата:‏ ‎«То‏ ‎же ‎самое‏ ‎ограничение ‎нужно‏ ‎сделать ‎в‏ ‎политическом‏ ‎искусстве ‎и‏ ‎в ‎политической ‎науке, ‎по ‎крайней‏ ‎мере ‎в‏ ‎отношении‏ ‎более ‎развитых ‎государств,‏ ‎в ‎которых‏ ‎„гражданское ‎общество“ ‎превратилось ‎в‏ ‎очень‏ ‎сложную ‎структуру,‏ ‎выдерживающую ‎катастрофические‏ ‎„вторжения“ ‎непосредственного ‎экономического ‎элемента ‎(кризисов,‏ ‎депрессий‏ ‎и ‎т.‏ ‎д.): ‎надстройки‏ ‎гражданского ‎общества ‎в ‎этом ‎случае‏ ‎играют‏ ‎роль‏ ‎как ‎бы‏ ‎системы ‎траншей‏ ‎в ‎современной‏ ‎войне.‏ ‎В ‎такой‏ ‎войне ‎ожесточенный ‎артиллерийский ‎обстрел, ‎который,‏ ‎казалось ‎бы,‏ ‎должен‏ ‎был ‎уничтожить ‎всю‏ ‎оборонительную ‎систему‏ ‎противника, ‎на ‎самом ‎деле‏ ‎разрушает‏ ‎лишь ‎ее‏ ‎внешнее ‎прикрытие,‏ ‎так ‎что ‎в ‎момент ‎атаки‏ ‎и‏ ‎наступления ‎атакующие‏ ‎наталкиваются ‎на‏ ‎все ‎еще ‎эффективную ‎линию ‎обороны.‏ ‎Подобное‏ ‎же‏ ‎явление ‎имеет‏ ‎место ‎в‏ ‎политике ‎в‏ ‎период‏ ‎сильных ‎экономических‏ ‎кризисов: ‎несмотря ‎на ‎последствия ‎кризиса,‏ ‎атакующие ‎не‏ ‎могут‏ ‎ни ‎организовать ‎с‏ ‎молниеносной ‎быстротой‏ ‎свои ‎силы ‎во ‎времени‏ ‎и‏ ‎пространстве, ‎ни‏ ‎тем ‎более‏ ‎обрести ‎наступательный ‎дух; ‎в ‎свою‏ ‎очередь‏ ‎атакуемые ‎не‏ ‎оказываются ‎деморализованными,‏ ‎не ‎прекращают ‎обороняться ‎даже ‎среди‏ ‎руин‏ ‎и‏ ‎не ‎теряют‏ ‎веры ‎в‏ ‎свои ‎силы‏ ‎и‏ ‎свое ‎будущее.‏ ‎Положение, ‎конечно, ‎не ‎остается ‎неизменным,‏ ‎но ‎верно‏ ‎и‏ ‎то, ‎что ‎происходящим‏ ‎событиям ‎не‏ ‎хватает ‎быстроты, ‎ускоренного ‎темпа,‏ ‎ясно‏ ‎выраженного ‎прогрессирующего‏ ‎развития, ‎на‏ ‎что, ‎вероятно, ‎надеются ‎в ‎таких‏ ‎случаях‏ ‎стратеги ‎политического‏ ‎диктаторства».

«Стратеги ‎политического‏ ‎диктаторства» ‎— ‎это ‎явным ‎образом‏ ‎сторонники‏ ‎пролетарской‏ ‎революции ‎и‏ ‎установления ‎диктатуры‏ ‎пролетариата. ‎Это‏ ‎провальная‏ ‎стратегия ‎в‏ ‎стране ‎с ‎развитым ‎гражданским ‎обществом,‏ ‎дает ‎понять‏ ‎Грамши.

Цитата:‏ ‎«Последним ‎выражением ‎такого‏ ‎рода ‎политических‏ ‎явлений ‎были ‎события ‎1917‏ ‎года.‏ ‎Они ‎ознаменовали‏ ‎собой ‎решающий‏ ‎поворот ‎в ‎истории ‎политического ‎искусства‏ ‎и‏ ‎политической ‎науки.‏ ‎<…> ‎Следует‏ ‎подумать ‎над ‎тем, ‎не ‎является‏ ‎ли‏ ‎пресловутая‏ ‎теория ‎Бронштейна‏ ‎[Троцкого, ‎прим.‏ ‎АМ] ‎о‏ ‎перманентности‏ ‎движения ‎[перманентной‏ ‎революции, ‎прим. ‎АМ] ‎отражением ‎в‏ ‎политике ‎теории‏ ‎маневренной‏ ‎войны ‎(в ‎этой‏ ‎связи ‎надо‏ ‎вспомнить ‎о ‎замечаниях ‎казачьего‏ ‎генерала‏ ‎Краснова), ‎а‏ ‎в ‎конечном‏ ‎счете ‎— ‎отражением ‎общих ‎экономико-культурно-социальных‏ ‎условий‏ ‎страны, ‎в‏ ‎которой ‎кадры‏ ‎национальной ‎жизни ‎находятся ‎еще ‎в‏ ‎эмбриональном,‏ ‎расслабленном‏ ‎состоянии ‎и‏ ‎не ‎могут‏ ‎сыграть ‎роль‏ ‎„траншей“‏ ‎или ‎„крепости“.‏ ‎В ‎этом ‎случае ‎можно ‎было‏ ‎бы ‎сказать,‏ ‎что‏ ‎Бронштейн, ‎который ‎выглядит‏ ‎„западником“, ‎на‏ ‎самом ‎деле ‎был ‎космополитом,‏ ‎то‏ ‎есть ‎он‏ ‎был ‎лишь‏ ‎поверхностно ‎национален, ‎и ‎столь ‎же‏ ‎поверхностными‏ ‎были ‎его‏ ‎западничество ‎и‏ ‎его ‎европеизм. ‎Напротив, ‎Ильич ‎[Ленин,‏ ‎прим.‏ ‎АМ]‏ ‎был ‎глубоко‏ ‎национален, ‎и‏ ‎столь ‎же‏ ‎глубоким‏ ‎был ‎его‏ ‎европеизм».

Грамши ‎пишет, ‎что ‎неразвитость ‎российского‏ ‎гражданского ‎общества,‏ ‎его‏ ‎«эмбриональное, ‎расслабленное ‎состояние»‏ ‎стало ‎фундаментальной‏ ‎причиной, ‎по ‎которой ‎в‏ ‎России‏ ‎могла ‎состояться‏ ‎Октябрьская ‎революция‏ ‎путем ‎«маневренной ‎войны» ‎— ‎захвата‏ ‎политической‏ ‎власти ‎и‏ ‎навязывания ‎обществу‏ ‎определенной ‎социально-политической ‎модели.

Но ‎данный ‎опыт‏ ‎неприменим‏ ‎к‏ ‎странам ‎с‏ ‎развитым ‎гражданским‏ ‎обществом, ‎в‏ ‎частности,‏ ‎к ‎Италии,‏ ‎считает ‎Грамши, ‎который ‎на ‎этом‏ ‎основании ‎называет‏ ‎теорию‏ ‎перманентной ‎революции ‎Троцкого‏ ‎несостоятельной ‎и‏ ‎противопоставляет ‎Троцкому ‎— ‎Ленина‏ ‎как‏ ‎национального ‎лидера.

Ленин,‏ ‎по ‎мнению‏ ‎Грамши, ‎сделал ‎ставку ‎на ‎«маневренную»‏ ‎войну‏ ‎в ‎России‏ ‎и ‎на‏ ‎«позиционную» ‎в ‎Европе.

Цитата: ‎«Мне ‎кажется,‏ ‎что‏ ‎Ильич‏ ‎понял ‎необходимость‏ ‎превратить ‎маневренную‏ ‎войну, ‎победоносно‏ ‎примененную‏ ‎на ‎Востоке‏ ‎в ‎1917 ‎году, ‎в ‎войну‏ ‎позиционную, ‎которая‏ ‎была‏ ‎единственно ‎возможной ‎на‏ ‎Западе, ‎где‏ ‎(как ‎отмечает ‎Краснов) ‎на‏ ‎небольшом‏ ‎пространстве ‎армии‏ ‎могли ‎сконцентрировать‏ ‎бесчисленное ‎количество ‎боеприпасов ‎и ‎где‏ ‎социальные‏ ‎кадры ‎сами‏ ‎по ‎себе‏ ‎были ‎еще ‎способны ‎сыграть ‎роль‏ ‎сильнейших‏ ‎укреплений.‏ ‎По-моему, ‎это‏ ‎и ‎означало‏ ‎бы ‎осуществление‏ ‎формулы‏ ‎„единого ‎фронта“,‏ ‎которая ‎соответствует ‎концепции ‎единого ‎фронта‏ ‎Антанты ‎под‏ ‎единым‏ ‎командованием ‎Фоша. ‎Ильич‏ ‎только ‎не‏ ‎имел ‎времени, ‎чтобы ‎углубить‏ ‎свою‏ ‎формулу; ‎однако‏ ‎надо ‎учесть,‏ ‎что ‎он ‎мог ‎углубить ‎ее‏ ‎только‏ ‎теоретически, ‎между‏ ‎тем ‎как‏ ‎основная ‎задача ‎носила ‎национальный ‎характер,‏ ‎то‏ ‎есть‏ ‎требовала ‎разведки‏ ‎территории ‎и‏ ‎выявления ‎тех‏ ‎элементов‏ ‎гражданского ‎общества,‏ ‎роль ‎которых ‎можно ‎уподобить ‎роли‏ ‎траншей ‎и‏ ‎крепостей‏ ‎и ‎т. ‎д.‏ ‎На ‎Востоке‏ ‎государство ‎было ‎всем, ‎гражданское‏ ‎общество‏ ‎находилось ‎в‏ ‎первичном, ‎аморфном‏ ‎состоянии. ‎На ‎Западе ‎между ‎государством‏ ‎и‏ ‎гражданским ‎обществом‏ ‎были ‎упорядоченные‏ ‎взаимоотношения, ‎и, ‎если ‎государство ‎начинало‏ ‎шататься,‏ ‎тотчас‏ ‎же ‎выступала‏ ‎наружу ‎прочная‏ ‎структура ‎гражданского‏ ‎общества.‏ ‎Государство ‎было‏ ‎лишь ‎передовой ‎траншеей, ‎позади ‎которой‏ ‎была ‎прочная‏ ‎цепь‏ ‎крепостей ‎и ‎казематов;‏ ‎конечно, ‎это‏ ‎относится ‎к ‎тому ‎или‏ ‎иному‏ ‎государству ‎в‏ ‎большей ‎или‏ ‎меньшей ‎степени, ‎и ‎именно ‎этот‏ ‎вопрос‏ ‎требует ‎тщательного‏ ‎анализа ‎применительно‏ ‎к ‎каждой ‎нации».

Грамши ‎заявляет ‎парадоксальный,‏ ‎с‏ ‎марксистской‏ ‎точки ‎зрения,‏ ‎тезис. ‎Пролетарская‏ ‎революция ‎и‏ ‎диктатура‏ ‎в ‎России‏ ‎возможны ‎по ‎причине ‎незрелости ‎ее‏ ‎гражданского ‎общества,‏ ‎то‏ ‎есть ‎архаичности, ‎отсталости,‏ ‎в ‎условиях‏ ‎которых ‎«государство ‎было ‎всем».‏ ‎В‏ ‎то ‎время‏ ‎как ‎по‏ ‎Марксу ‎пролетарская ‎революция ‎возможна ‎только‏ ‎во‏ ‎всемирном ‎масштабе‏ ‎и ‎только‏ ‎после ‎вызревания ‎предпосылок ‎(перезревания ‎буржуазной‏ ‎фазы).

Грамши‏ ‎соединяет‏ ‎Ленина ‎и‏ ‎Маркса, ‎заявляя,‏ ‎что ‎большевики‏ ‎совершили‏ ‎революцию ‎(путем‏ ‎маневренной ‎войны) ‎не ‎по ‎марксистскому‏ ‎канону ‎и‏ ‎по‏ ‎факту ‎победы ‎расширили‏ ‎канон.

Цитата: ‎«Единственная‏ ‎„философия“ ‎— ‎это ‎история‏ ‎в‏ ‎действии, ‎это‏ ‎сама ‎жизнь.‏ ‎В ‎этом ‎смысле ‎можно ‎истолковать‏ ‎тезис‏ ‎о ‎немецком‏ ‎пролетариате, ‎наследнике‏ ‎немецкой ‎классической ‎философии, ‎и ‎можно‏ ‎утверждать,‏ ‎что‏ ‎теоретизация ‎и‏ ‎осуществление ‎гегемонии,‏ ‎проделанные ‎Иличи‏ ‎[Лениным,‏ ‎прим. ‎АМ],‏ ‎явились ‎великим ‎„метафизическим“ ‎событием».

Грамши ‎следует‏ ‎концепции ‎Маркса‏ ‎о‏ ‎действительной ‎истории, ‎к‏ ‎которой ‎человечество‏ ‎пробивается ‎по ‎мере ‎развития‏ ‎материального‏ ‎базиса, ‎и‏ ‎необходимости ‎отменить‏ ‎(снять) ‎всю ‎философию ‎при ‎вступлении‏ ‎в‏ ‎действительную ‎историю.‏ ‎Таким ‎образом,‏ ‎единственной ‎подлинной ‎философией ‎оказывается ‎действительная‏ ‎история.‏ ‎В‏ ‎этом ‎ключе‏ ‎Грамши ‎настаивает‏ ‎на ‎расширения‏ ‎марксистского‏ ‎канона ‎по‏ ‎факту ‎свершения ‎Великой ‎Октябрьской ‎социалистической‏ ‎революции, ‎которая‏ ‎состоялась‏ ‎и ‎тем ‎самым‏ ‎расширила ‎канон.

Еще‏ ‎раз ‎тот ‎же ‎посыл.‏ ‎Цитата:‏ ‎«Величайший ‎теоретический‏ ‎вклад ‎Иличи‏ ‎[Ленина, ‎прим. ‎АМ] ‎в ‎философию‏ ‎практики‏ ‎следует ‎искать‏ ‎именно ‎в‏ ‎этой ‎области. ‎Иличи ‎на ‎деле‏ ‎двинул‏ ‎вперед‏ ‎философию ‎как‏ ‎таковую ‎тем,‏ ‎что ‎двинул‏ ‎вперед‏ ‎политическое ‎учение‏ ‎и ‎практику».

Коммунистическая ‎же ‎борьба ‎в‏ ‎Европе, ‎по‏ ‎Грамши,‏ ‎ведется ‎в ‎русле‏ ‎позиционной ‎войны,‏ ‎то ‎есть ‎путем ‎вызревания‏ ‎предпосылок‏ ‎трансформации ‎общества,‏ ‎о ‎которых‏ ‎писал ‎Маркс.

Гегемония

Грамши ‎выделяет ‎три ‎фазы‏ ‎на‏ ‎пути ‎к‏ ‎коммунистическому ‎обществу.

Экономико-корпоративная‏ ‎фаза, ‎в ‎которой ‎общественные ‎отношения‏ ‎определяются‏ ‎грубым‏ ‎материальным ‎интересом‏ ‎и ‎вытекающим‏ ‎из ‎него‏ ‎принципом‏ ‎солидарности. ‎Цитата:‏ ‎«Первой ‎и ‎самой ‎элементарной ‎стадией‏ ‎коллективного ‎политического‏ ‎сознания‏ ‎является ‎экономико-корпоративная ‎стадия:‏ ‎купец ‎считает,‏ ‎что ‎он ‎должен ‎выступать‏ ‎солидарно‏ ‎с ‎другим‏ ‎купцом, ‎фабрикант‏ ‎— ‎с ‎другим ‎фабрикантом ‎и‏ ‎т.‏ ‎д., ‎но‏ ‎купец ‎еще‏ ‎не ‎ощущает ‎себя ‎солидарным ‎с‏ ‎фабрикантом».

Фаза‏ ‎борьбы‏ ‎за ‎гегемонию‏ ‎в ‎гражданском‏ ‎обществе.

Государственная ‎фаза‏ ‎после‏ ‎установления ‎пролетарской‏ ‎гегемонии ‎на ‎национальном ‎уровне. ‎Грамши‏ ‎здесь ‎утверждает‏ ‎возможность‏ ‎социализма ‎в ‎отдельно‏ ‎взятой ‎стране,‏ ‎и ‎оговаривая, ‎что ‎при‏ ‎нем‏ ‎должны ‎развиваться‏ ‎все ‎надстройки‏ ‎(т. ‎е. ‎это ‎не ‎жесткая‏ ‎диктатура‏ ‎пролетариата), ‎далее‏ ‎не ‎развивает‏ ‎этот ‎вопрос. ‎Цитата: ‎«Государственной ‎фазе‏ ‎соответствуют‏ ‎определенные‏ ‎формы ‎интеллектуальной‏ ‎деятельности, ‎которые‏ ‎нельзя ‎произвольно‏ ‎сочинять‏ ‎или ‎предвосхищать.‏ ‎В ‎фазе ‎борьбы ‎за ‎гегемонию‏ ‎развивается ‎наука‏ ‎о‏ ‎политике; ‎в ‎государственной‏ ‎фазе ‎должны‏ ‎развиваться ‎все ‎надстройки, ‎иначе‏ ‎государству‏ ‎грозит ‎распад».

Грамши‏ ‎делает ‎заявку‏ ‎на ‎раскрытие ‎второго ‎этапа ‎борьбы‏ ‎—‏ ‎борьбы ‎за‏ ‎гегемонию ‎в‏ ‎гражданском ‎обществе.

Цитата: ‎«Отправным ‎пунктом ‎всегда‏ ‎должно‏ ‎быть‏ ‎обыденное ‎сознание,‏ ‎ибо ‎оно‏ ‎представляет ‎собой‏ ‎спонтанную‏ ‎философию ‎масс,‏ ‎и ‎задача ‎в ‎том, ‎чтобы‏ ‎придать ‎ему‏ ‎идеологическую‏ ‎однородность».

Обыденное ‎сознание ‎представляет‏ ‎собой ‎мировоззрение‏ ‎масс, ‎формируемое ‎путем ‎преломления‏ ‎философии‏ ‎в ‎массовом‏ ‎сознании. ‎Такое‏ ‎сознание, ‎по ‎Грамши, ‎идеологично, ‎что‏ ‎означает‏ ‎его ‎«ложность».‏ ‎Грамши ‎развернуто‏ ‎критикует ‎вульгарный ‎материализм ‎и ‎механистический‏ ‎марксизм‏ ‎(согласно‏ ‎которому ‎развитие‏ ‎материального ‎базиса‏ ‎само ‎собой‏ ‎приведет‏ ‎к ‎коммунизму),‏ ‎призывая ‎вести ‎культурно-политическую ‎войну ‎за‏ ‎формирование ‎массового‏ ‎сознания.

Цитата:‏ ‎«Философия ‎практики ‎[марксизм]‏ ‎считает, ‎что‏ ‎идеологии ‎вовсе ‎не ‎произвольны;‏ ‎они‏ ‎представляют ‎собой‏ ‎реальные ‎исторические‏ ‎явления, ‎с ‎которыми ‎нужно ‎бороться‏ ‎и‏ ‎разоблачать ‎их‏ ‎сущность ‎как‏ ‎орудий ‎господства ‎исходя ‎не ‎из‏ ‎нравственных‏ ‎соображений‏ ‎и ‎т.‏ ‎п., ‎а‏ ‎именно ‎из‏ ‎требований‏ ‎политической ‎борьбы:‏ ‎чтобы ‎сделать ‎руководимых ‎духовно ‎независимыми‏ ‎от ‎руководящих,‏ ‎чтобы‏ ‎покончить ‎с ‎гегемонией‏ ‎одних ‎и‏ ‎установить ‎гегемонию ‎других, ‎ибо‏ ‎таково‏ ‎необходимое ‎условие‏ ‎переворачивания ‎практики‏ ‎[революции]».

Концепцию ‎гегемонии ‎можно ‎считать ‎ответом‏ ‎Грамши‏ ‎на ‎вопрос,‏ ‎как ‎именно‏ ‎пролетариат ‎должен ‎осознать ‎свои ‎интересы‏ ‎и‏ ‎переустроить‏ ‎общество ‎на‏ ‎их ‎базе.

Установление‏ ‎гегемонии ‎пролетариата‏ ‎по‏ ‎Грамши ‎подразумевает‏ ‎два ‎шага: ‎освобождение ‎сознания ‎пролетариата,‏ ‎ведущее ‎к‏ ‎разрушению‏ ‎гегемонии ‎буржуазии ‎—‏ ‎захват ‎общественного‏ ‎сознания ‎пролетарской ‎идеологией, ‎означающий‏ ‎установление‏ ‎пролетарской ‎гегемонии‏ ‎в ‎обществе.

Пролетарская‏ ‎идеология ‎также ‎будет ‎именно ‎идеологией,‏ ‎то‏ ‎есть ‎одной‏ ‎из ‎форм‏ ‎ложного ‎сознания. ‎В ‎этом ‎утверждении‏ ‎есть‏ ‎некоторое‏ ‎кощунство, ‎проблематизирующее‏ ‎веру. ‎Но,‏ ‎например, ‎было‏ ‎ли‏ ‎советское ‎сознание‏ ‎идеологическим? ‎Безусловно. ‎Было ‎ли ‎оно‏ ‎ложным? ‎Очевидно,‏ ‎да.

Грамши‏ ‎снимает ‎данное ‎противоречие,‏ ‎давая ‎понять,‏ ‎что ‎гегемония ‎пролетарской ‎идеологии‏ ‎является‏ ‎шагом ‎вперед‏ ‎— ‎шагом‏ ‎к ‎действительной ‎истории ‎— ‎прогрессивным‏ ‎историческим‏ ‎процессом.

Цитата: ‎«Философия‏ ‎— ‎это‏ ‎критика ‎и ‎преодоление ‎религии ‎и‏ ‎обыденного‏ ‎сознания,‏ ‎<…> ‎Осуществленная‏ ‎гегемония ‎означает‏ ‎реальную ‎критику‏ ‎философии,‏ ‎ее ‎реальную‏ ‎диалектику».

Марксистская ‎философия ‎преодолевает ‎предшествующее ‎ей‏ ‎обыденное ‎сознание‏ ‎и‏ ‎устанавливает ‎свое, ‎таким‏ ‎образом, ‎воплощаясь‏ ‎в ‎историческом ‎процессе ‎как‏ ‎действии.‏ ‎Задавая ‎исторический‏ ‎вектор.

Гегемония ‎пролетариата‏ ‎на ‎этапе ‎борьбы ‎в ‎национальном‏ ‎государстве‏ ‎подразумевает ‎не‏ ‎ликвидацию ‎буржуазии,‏ ‎а ‎подчинение ‎буржуазии ‎и ‎других‏ ‎слоев‏ ‎общества‏ ‎пролетарской ‎идеологии.‏ ‎Совместное ‎следование‏ ‎по ‎пути‏ ‎к‏ ‎коммунизму ‎вопреки‏ ‎классовому ‎интересу ‎буржуазии. ‎Альтернативной ‎же‏ ‎является ‎мировоззренческое‏ ‎подчинение‏ ‎пролетариата ‎буржуазной ‎идеологии.

Цитата:‏ ‎«Когда ‎социальная‏ ‎группа, ‎имеющая ‎собственное ‎мировоззрение‏ ‎(пусть‏ ‎существующее ‎еще‏ ‎только ‎в‏ ‎зародыше, ‎проявляющееся ‎лишь ‎в ‎ее‏ ‎действиях‏ ‎и, ‎следовательно,‏ ‎не ‎постоянно,‏ ‎а ‎от ‎случая ‎к ‎случаю),‏ ‎приходит‏ ‎в‏ ‎движение ‎как‏ ‎органическое ‎целое,‏ ‎она, ‎будучи‏ ‎интеллектуально‏ ‎зависима ‎от‏ ‎другой ‎социальной ‎группы ‎и ‎подчинена‏ ‎ей, ‎руководствуется‏ ‎не‏ ‎своим ‎мировоззрением, ‎а‏ ‎позаимствованным ‎ею‏ ‎у ‎этой ‎другой ‎группы.‏ ‎Она‏ ‎утверждает ‎это‏ ‎мировоззрение ‎на‏ ‎словах ‎и ‎даже ‎верит ‎в‏ ‎необходимость‏ ‎следовать ‎ему,‏ ‎потому ‎что‏ ‎она ‎следует ‎ему ‎в ‎„нормальные‏ ‎времена“,‏ ‎то‏ ‎есть ‎когда‏ ‎ее ‎поведение‏ ‎еще ‎не‏ ‎стало‏ ‎независимым ‎и‏ ‎самостоятельным, ‎а ‎остается ‎подчиненным ‎и‏ ‎зависимым. ‎Нельзя,‏ ‎таким‏ ‎образом, ‎отрывать ‎философию‏ ‎от ‎политики;‏ ‎и ‎более ‎того, ‎можно‏ ‎показать,‏ ‎что ‎выбор‏ ‎и ‎критика‏ ‎мировоззрения ‎также ‎являются ‎политическим ‎актом».

Гегемония‏ ‎—‏ ‎это ‎война‏ ‎за ‎прошивку‏ ‎общественного ‎мировоззрения ‎своей ‎идеологией. ‎В‏ ‎результате‏ ‎чего‏ ‎другие ‎слои‏ ‎общества ‎начинают‏ ‎воспринимать ‎жизненную‏ ‎программу‏ ‎гегемона ‎как‏ ‎собственную. ‎И ‎реализовывать ‎чужие ‎интересы‏ ‎как ‎свои.

Концепция‏ ‎гегемонии‏ ‎раскрывает ‎парадоксальный ‎тезис‏ ‎Энгельса ‎о‏ ‎возможности ‎обуржуазивания ‎пролетариата ‎(с‏ ‎позиции‏ ‎собственности ‎на‏ ‎средства ‎производства,‏ ‎это ‎невозможно).

Из ‎письма ‎Энгельса ‎—‏ ‎Марксу‏ ‎(Ленин ‎включил‏ ‎данное ‎письмо‏ ‎в ‎марксистский ‎катехизис): ‎Цитата: ‎«Английский‏ ‎пролетариат‏ ‎фактически‏ ‎всё ‎более‏ ‎и ‎более‏ ‎обуржуазивается, ‎так‏ ‎что‏ ‎эта ‎самая‏ ‎буржуазная ‎из ‎всех ‎наций ‎хочет,‏ ‎по-видимому, ‎довести‏ ‎дело‏ ‎в ‎конце ‎концов‏ ‎до ‎того,‏ ‎чтобы ‎иметь ‎буржуазную ‎аристократию‏ ‎и‏ ‎буржуазный ‎пролетариат‏ ‎рядом ‎с‏ ‎буржуазией».

Мировоззрение ‎пролетариата ‎(как ‎и ‎аристократии)‏ ‎может‏ ‎стать ‎буржуазным,‏ ‎таким ‎образом,‏ ‎произойдет ‎обуржуазивание ‎пролетариата, ‎его ‎подчинение‏ ‎буржуазной‏ ‎программе‏ ‎жизни.

Война ‎за‏ ‎мировоззрение ‎ведется‏ ‎в ‎надстройке,‏ ‎всю‏ ‎совокупность ‎отношений‏ ‎в ‎которой ‎Грамши ‎называет ‎«историческим‏ ‎блоком».

Цитата: ‎«Базис‏ ‎и‏ ‎надстройки ‎образуют ‎„исторический‏ ‎блок“, ‎иначе‏ ‎говоря, ‎сложный, ‎противоречивый, ‎неоднородный‏ ‎комплекс‏ ‎надстроек ‎есть‏ ‎отражение ‎совокупности‏ ‎общественных ‎производственных ‎отношений. ‎Отсюда ‎вытекает‏ ‎следующий‏ ‎вывод: ‎только‏ ‎всеобъемлющая ‎система‏ ‎идеологий ‎рационально ‎отражает ‎противоречие ‎базиса‏ ‎и‏ ‎наличие‏ ‎объективных ‎условий‏ ‎для ‎переворачивания‏ ‎практики ‎[революции,‏ ‎прим.‏ ‎АМ]».

«Исторический ‎блок»‏ ‎во ‎всей ‎своей ‎полноте ‎характеризует‏ ‎актуальные ‎противоречия‏ ‎между‏ ‎базисом ‎и ‎надстройкой.‏ ‎Победа ‎пролетариата‏ ‎подразумевает ‎установление ‎им ‎гегемонии‏ ‎в‏ ‎надстройке, ‎предпосылки‏ ‎для ‎которой‏ ‎формируются ‎в ‎базисе, ‎и ‎в‏ ‎своей‏ ‎реализации ‎требуют‏ ‎перепрошивки ‎мировоззрения‏ ‎всех ‎остальных ‎классов.

Концепция ‎«Исторического ‎блока»‏ ‎фактически‏ ‎противопоставляется‏ ‎«голой» ‎диктатуре‏ ‎пролетариата. ‎Грамши‏ ‎последовательно ‎делал‏ ‎ставку‏ ‎на ‎широкий‏ ‎союз ‎прогрессивных ‎сил, ‎призванный ‎двинуть‏ ‎историю ‎вперед.‏ ‎Пролетарский‏ ‎дискурс ‎должен ‎был‏ ‎победить ‎в‏ ‎умах ‎широкой ‎коалиции, ‎а‏ ‎затем‏ ‎при ‎ее‏ ‎участии ‎установить‏ ‎гегемонию ‎во ‎всем ‎обществе.

Цитата: ‎«Бесспорно,‏ ‎гегемония‏ ‎предполагает, ‎что‏ ‎будут ‎учтены‏ ‎интересы ‎и ‎тенденции ‎тех ‎социальных‏ ‎групп,‏ ‎над‏ ‎которыми ‎будет‏ ‎осуществляться ‎гегемония,‏ ‎что ‎возникнет‏ ‎определенное‏ ‎компромиссное ‎равновесие,‏ ‎то ‎есть ‎что ‎руководящая ‎группа‏ ‎пойдет ‎на‏ ‎жертвы‏ ‎экономико-корпоративного ‎характера; ‎но‏ ‎также ‎бесспорно,‏ ‎что ‎такие ‎жертвы ‎и‏ ‎такой‏ ‎компромисс ‎не‏ ‎могут ‎касаться‏ ‎основ, ‎потому ‎что ‎если ‎гегемония‏ ‎является‏ ‎этико-политической, ‎то‏ ‎она ‎не‏ ‎может ‎не ‎быть ‎также ‎и‏ ‎экономической‏ ‎и‏ ‎ее ‎основой‏ ‎не ‎может‏ ‎не ‎служить‏ ‎та‏ ‎решающая ‎функция,‏ ‎которую ‎руководящая ‎группа ‎осуществляет ‎в‏ ‎решающей ‎области‏ ‎экономической‏ ‎деятельности».

Идя ‎на ‎уступки‏ ‎другим ‎группам‏ ‎населения, ‎пролетариат-гегемон ‎безусловно ‎будет‏ ‎реализовывать‏ ‎свою ‎генеральную‏ ‎программу. ‎Таким‏ ‎образом, ‎любой ‎компромисс ‎ограничен ‎курсом‏ ‎на‏ ‎построение ‎коммунизма,‏ ‎который ‎должен‏ ‎воплощаться ‎по ‎факту. ‎Грубо ‎говоря,‏ ‎так‏ ‎или‏ ‎иначе ‎обозначенный‏ ‎путь ‎к‏ ‎коммунизму ‎должен‏ ‎стать‏ ‎мировоззренческой ‎установкой‏ ‎всех ‎слоев ‎общества. ‎Он ‎может‏ ‎приниматься ‎осознанно‏ ‎или‏ ‎неосознанно, ‎прямо, ‎косвенно‏ ‎или ‎совсем‏ ‎завуалировано, ‎но ‎определяться ‎курс‏ ‎страны‏ ‎будет ‎им,‏ ‎если ‎пролетариат‏ ‎сумеет ‎стать ‎гегемоном.

Цитата: ‎«Строительство ‎аппарата‏ ‎гегемонии‏ ‎образует ‎новые‏ ‎идеологические ‎формы,‏ ‎обусловливает ‎реформу ‎сознания ‎и ‎методов‏ ‎познания,‏ ‎постольку‏ ‎оно ‎является‏ ‎актом ‎познания,‏ ‎философским ‎актом.‏ ‎<…>‏ ‎когда ‎удается‏ ‎внедрить ‎новую ‎мораль, ‎соответствующую ‎новому‏ ‎мировоззрению, ‎это‏ ‎приводит‏ ‎к ‎тому, ‎что‏ ‎внедряется ‎также‏ ‎и ‎данное ‎мировоззрение; ‎другими‏ ‎словами,‏ ‎происходит ‎целая‏ ‎философская ‎реформа».

Реформа‏ ‎сознания ‎может ‎пройти ‎без ‎горячей‏ ‎войны.‏ ‎Грамши ‎в‏ ‎данном ‎ключе‏ ‎рассматривает ‎ряд ‎примеров ‎из ‎истории‏ ‎Европы‏ ‎и‏ ‎приход ‎к‏ ‎власти ‎фашистов‏ ‎во ‎главе‏ ‎с‏ ‎Муссолини, ‎которое‏ ‎Грамши ‎назвал ‎«пассивной ‎революцией» ‎(заимствуя‏ ‎термин ‎у‏ ‎итальянского‏ ‎историка ‎Винченцо ‎Куоко).

По‏ ‎существу, ‎Грамши‏ ‎предлагает ‎Европе ‎путь ‎пассивной‏ ‎революции‏ ‎как ‎войны‏ ‎за ‎гегемонию‏ ‎в ‎общественном ‎дискурсе. ‎При ‎этом‏ ‎Грамши‏ ‎не ‎исключает‏ ‎ее ‎перехода‏ ‎в ‎горячую ‎фазу, ‎но ‎подчеркивает‏ ‎решающее‏ ‎значение‏ ‎победы ‎в‏ ‎гегемонистской ‎войне‏ ‎за ‎мировоззрение.

Цитата:‏ ‎«Политика‏ ‎умеренных ‎показывает‏ ‎со ‎всей ‎ясностью, ‎что ‎политику‏ ‎гегемонии ‎можно‏ ‎и‏ ‎нужно ‎проводить ‎и‏ ‎в ‎период,‏ ‎предшествующий ‎приходу ‎к ‎власти,‏ ‎и‏ ‎что ‎не‏ ‎следует ‎рассчитывать‏ ‎только ‎на ‎материальные ‎силы, ‎которые‏ ‎власть‏ ‎предоставляет ‎для‏ ‎осуществления ‎эффективного‏ ‎руководства. ‎Именно ‎блестящее ‎разрешение ‎этих‏ ‎проблем‏ ‎сделало‏ ‎возможным ‎Рисорджименто‏ ‎[объединение ‎Италии‏ ‎в ‎XIX‏ ‎веке,‏ ‎прим. ‎АМ]‏ ‎в ‎тех ‎формах ‎и ‎границах,‏ ‎в ‎которых‏ ‎оно‏ ‎было ‎осуществлено ‎—‏ ‎без ‎„террора“,‏ ‎как ‎„революция ‎без ‎революции“‏ ‎или‏ ‎как ‎„пассивная‏ ‎революция“ ‎(если‏ ‎употребит» ‎выражение ‎Куоко ‎в ‎смысле,‏ ‎немного‏ ‎отличном ‎от‏ ‎того, ‎какой‏ ‎он ‎сам ‎в ‎него ‎вкладывает)».

Пассивная‏ ‎революция‏ ‎может‏ ‎состояться ‎даже‏ ‎до ‎смены‏ ‎власти. ‎Так‏ ‎фактический‏ ‎курс ‎страны‏ ‎может ‎определяться ‎царящей ‎в ‎обществе‏ ‎гегемонией, ‎даже‏ ‎если‏ ‎утверждаемое ‎ей ‎мировоззрение‏ ‎формально ‎отрицается‏ ‎властями.

Цитата: ‎«Действительно ‎может ‎случиться,‏ ‎что‏ ‎политическое ‎и‏ ‎нравственное ‎руководство‏ ‎страной ‎в ‎определенный ‎момент ‎осуществляется‏ ‎не‏ ‎законным ‎правительством,‏ ‎а ‎„приватной“‏ ‎организацией, ‎а ‎также ‎революционной ‎партией».

Здесь‏ ‎речь‏ ‎не‏ ‎о ‎тайных‏ ‎заговорщиках, ‎а‏ ‎о ‎хозяевах‏ ‎дискурса.

Делая‏ ‎акцент ‎на‏ ‎гегемонию, ‎Грамши ‎остается ‎безусловно ‎революционным‏ ‎философом ‎и‏ ‎политиком‏ ‎и ‎с ‎революционных‏ ‎позиций ‎критикует‏ ‎«экономизм» ‎и ‎социал-демократию.

Я ‎предлагаю‏ ‎прочитать‏ ‎следующую ‎развернутую‏ ‎цитату ‎из‏ ‎«Тюремных ‎тетрадей» ‎как ‎пример ‎продвижения‏ ‎гегемонии‏ ‎пролетариата. ‎Грамши‏ ‎блестяще ‎разоблачает‏ ‎социал-демократию ‎и ‎лишенную ‎революционного ‎духа‏ ‎борьбу‏ ‎за‏ ‎экономические ‎права‏ ‎рабочих ‎(синдикализм)‏ ‎как ‎разновидность‏ ‎либерализма‏ ‎(как ‎утверждение‏ ‎буржуазной ‎гегемонии) ‎и ‎с ‎этих‏ ‎позиций ‎утверждает‏ ‎пролетарскую‏ ‎гегемонию ‎как ‎ее‏ ‎антитезу ‎—‏ ‎как ‎путь ‎к ‎освобождению.

Цитата:‏ ‎«Экономизм»‏ ‎— ‎теоретическое‏ ‎движение ‎в‏ ‎защиту ‎свободной ‎торговли ‎(либерализм) ‎—‏ ‎теоретический‏ ‎синдикализм. ‎<…>‏ ‎Связь ‎между‏ ‎идеологией ‎свободной ‎торговли ‎и ‎идеологией‏ ‎теоретического‏ ‎синдикализма‏ ‎проявляется ‎особенно‏ ‎отчетливо ‎в‏ ‎Италии ‎<…>‏ ‎Однако‏ ‎по ‎своему‏ ‎смыслу ‎эти ‎тенденции ‎весьма ‎различны:‏ ‎первая ‎присуща‏ ‎господствующей‏ ‎и ‎руководящей ‎социальной‏ ‎группе; ‎вторая‏ ‎— ‎социальной ‎группе, ‎которая‏ ‎еще‏ ‎подчинена, ‎еще‏ ‎не ‎обрела‏ ‎сознания ‎своей ‎силы, ‎своих ‎возможностей‏ ‎и‏ ‎путей ‎своего‏ ‎развития ‎и‏ ‎поэтому ‎еще ‎не ‎в ‎состоянии‏ ‎выйти‏ ‎из‏ ‎стадии ‎примитивизма.‏ ‎<…> ‎[Теоретический‏ ‎синдикализм] ‎относится‏ ‎к‏ ‎подчиненной ‎группе,‏ ‎для ‎которой ‎невозможно, ‎руководствуясь ‎этой‏ ‎теорией, ‎сделаться‏ ‎когда-либо‏ ‎господствующей, ‎выйти ‎в‏ ‎своем ‎развитии‏ ‎за ‎пределы ‎экономико-корпоративной ‎фазы,‏ ‎чтобы‏ ‎подняться ‎на‏ ‎ступень ‎этико-политической‏ ‎гегемонии ‎в ‎гражданском ‎обществе ‎и‏ ‎стать‏ ‎господствующей ‎в‏ ‎государстве. ‎Что‏ ‎касается ‎защиты ‎свободной ‎торговли, ‎то‏ ‎здесь‏ ‎мы‏ ‎имеем ‎дело‏ ‎с ‎определенной‏ ‎фракцией ‎руководящей‏ ‎группы,‏ ‎которая ‎хочет‏ ‎изменить ‎не ‎структуру ‎государства, ‎а‏ ‎только ‎направление‏ ‎политики,‏ ‎хочет ‎произвести ‎реформу‏ ‎торгового ‎законодательства‏ ‎и ‎только ‎косвенным ‎образом‏ ‎—‏ ‎законодательства ‎промышленного‏ ‎<…> ‎речь‏ ‎здесь ‎идет ‎о ‎постоянном ‎чередовании‏ ‎партий,‏ ‎образующих ‎правительство,‏ ‎а ‎не‏ ‎о ‎создании ‎и ‎организации ‎нового‏ ‎политического‏ ‎общества‏ ‎и ‎тем‏ ‎более— ‎нового‏ ‎типа ‎гражданского‏ ‎общества.‏ ‎Вопрос ‎о‏ ‎движении ‎теоретического ‎синдикализма ‎более ‎сложен.‏ ‎Бесспорно, ‎что‏ ‎в‏ ‎этом ‎движении ‎независимость‏ ‎и ‎самостоятельность‏ ‎подчиненной ‎группы, ‎провозглашающей ‎себя‏ ‎его‏ ‎поборницей, ‎принесены‏ ‎в ‎жертву‏ ‎интеллектуальной ‎гегемонии ‎господствующей ‎группы, ‎потому‏ ‎что‏ ‎именно ‎теоретический‏ ‎синдикализм ‎представляет‏ ‎собой ‎не ‎что ‎иное, ‎как‏ ‎один‏ ‎из‏ ‎аспектов ‎либерализма,‏ ‎оправдываемого ‎несколькими‏ ‎искаженными ‎(и‏ ‎потому‏ ‎сделавшимися ‎банальными)‏ ‎положениями ‎философии ‎практики. ‎Как ‎и‏ ‎почему ‎приносится‏ ‎эта‏ ‎«жертва»? ‎Она ‎сводится‏ ‎к ‎тому,‏ ‎что ‎исключается ‎возможность ‎преобразования‏ ‎подчиненной‏ ‎социальной ‎группы‏ ‎в ‎господствующую,‏ ‎или ‎потому, ‎что ‎эта ‎проблема‏ ‎вообще‏ ‎даже ‎не‏ ‎ставится ‎(фабианство,‏ ‎Де ‎Ман, ‎значительная ‎часть ‎лейбористов),‏ ‎или‏ ‎потому,‏ ‎что ‎она‏ ‎выдвигается ‎в‏ ‎неподходящей ‎и‏ ‎недейственной‏ ‎форме ‎(социал-демократические‏ ‎тенденции ‎в ‎целом), ‎или ‎же‏ ‎потому, ‎что‏ ‎принимают‏ ‎за ‎постулат ‎скачок‏ ‎непосредственно ‎от‏ ‎строя, ‎при ‎котором ‎существуют‏ ‎социальные‏ ‎группы, ‎к‏ ‎такому ‎строю,‏ ‎который ‎характеризуется ‎полным ‎равенством ‎и‏ ‎синдикальной‏ ‎экономикой».

По ‎части‏ ‎синдикализма, ‎фабианства,‏ ‎лейборизма ‎и ‎социал-демократии ‎в ‎целом‏ ‎Грамши‏ ‎оказался‏ ‎полностью ‎прав.‏ ‎Это ‎великолепный‏ ‎текст, ‎и‏ ‎по‏ ‎мысли, ‎и‏ ‎по ‎публицистической ‎убедительности. ‎Концепция ‎же‏ ‎гегемонии ‎точно‏ ‎описывает‏ ‎произошедшее, ‎в ‎нее‏ ‎не ‎включен‏ ‎фатум ‎победы ‎пролетариата. ‎Гегемония‏ ‎в‏ ‎принципе ‎может‏ ‎быть ‎рассмотрена‏ ‎вне ‎контекста ‎пролетариата ‎(что ‎и‏ ‎было‏ ‎сделано ‎постграмшистами).

Трактовка‏ ‎перехода ‎от‏ ‎премодерна ‎к ‎модерну ‎с ‎позиции‏ ‎гегемонии‏ ‎звучит‏ ‎следующим ‎образом.

Цитата:‏ ‎«Всякое ‎мировоззрение‏ ‎в ‎какой-то‏ ‎определенной‏ ‎своей ‎исторической‏ ‎фазе ‎приобретает ‎„спекулятивную“ ‎форму, ‎которая‏ ‎знаменует ‎его‏ ‎апогей‏ ‎и ‎начало ‎разложения?‏ ‎Можно ‎было‏ ‎бы ‎провести ‎аналогию ‎и‏ ‎выявить‏ ‎связь ‎с‏ ‎развитием ‎государства,‏ ‎которое ‎от ‎„экономико-корпоративной“ ‎фазы ‎переходит‏ ‎к‏ ‎фазе ‎„гегемонии“‏ ‎(активного ‎консенсуса).‏ ‎Можно ‎считать, ‎иными ‎словами, ‎что‏ ‎каждая‏ ‎культура‏ ‎проходит ‎через‏ ‎свой ‎спекулятивный‏ ‎или ‎религиозный‏ ‎момент,‏ ‎который ‎совпадает‏ ‎с ‎периодом ‎полной ‎гегемонии ‎социальной‏ ‎группы, ‎выражающей‏ ‎данную‏ ‎культуру, ‎и, ‎может‏ ‎быть, ‎даже‏ ‎с ‎тем ‎именно ‎периодом,‏ ‎когда‏ ‎реальная ‎гегемония‏ ‎разлагается ‎снизу‏ ‎путем ‎молекулярного ‎процесса, ‎тогда ‎как‏ ‎система‏ ‎идей ‎именно‏ ‎поэтому ‎(именно‏ ‎для ‎противодействия ‎этому ‎разложению) ‎совершенствуется‏ ‎догматическим‏ ‎путем,‏ ‎становится ‎трансцендентальной‏ ‎„верой“. ‎Недаром‏ ‎было ‎замечено,‏ ‎что‏ ‎каждая ‎так‏ ‎называемая ‎эпоха ‎декаданса ‎(когда ‎происходит‏ ‎разложение ‎старого‏ ‎мира)‏ ‎характеризуется ‎утонченной ‎и‏ ‎высоко ‎„спекулятивной“‏ ‎мыслью».

Гегемония ‎— ‎это ‎активный‏ ‎консенсус,‏ ‎деятельное ‎согласие‏ ‎общества ‎на‏ ‎то ‎или ‎иное ‎положение ‎дел,‏ ‎которое‏ ‎вытекает ‎из‏ ‎того ‎или‏ ‎иного ‎общественного ‎мировоззрения.

Культура, ‎проходящая ‎через‏ ‎свой‏ ‎спекулятивный‏ ‎или ‎религиозный‏ ‎момент ‎—‏ ‎это ‎премодерн‏ ‎и‏ ‎конкретно ‎Средневековье,‏ ‎в ‎котором ‎по ‎Грамши ‎была‏ ‎установлена ‎полная‏ ‎гегемония‏ ‎церкви, ‎выражающей ‎«данную‏ ‎культуру» ‎(христианскую‏ ‎веру).

Разложение ‎гегемонии ‎церкви ‎«путем‏ ‎молекулярного‏ ‎процесса» ‎—‏ ‎это ‎модернизация‏ ‎(молекула ‎— ‎метафора ‎индивида), ‎представляющая‏ ‎собой‏ ‎перепрошивку ‎общественного‏ ‎сознания ‎в‏ ‎русле ‎гегемонии ‎буржуазии, ‎опирающейся ‎на‏ ‎соответствующий‏ ‎уровень‏ ‎развития ‎материального‏ ‎базиса.

Говоря ‎о‏ ‎настоящем ‎и‏ ‎будущем,‏ ‎Грамши ‎с‏ ‎позиции ‎гегемонии ‎описывает ‎кризис ‎государства.

Восстание‏ ‎против ‎принципа‏ ‎авторитета,‏ ‎как ‎переход ‎к‏ ‎модерну ‎(убийство‏ ‎Бога). ‎Цитата: ‎«Обыденное ‎сознание»‏ ‎не‏ ‎могли ‎не‏ ‎превозносить ‎в‏ ‎XVII ‎и ‎XVIII ‎веках, ‎когда‏ ‎люди‏ ‎стали ‎восставать‏ ‎против ‎принципа‏ ‎авторитета, ‎представленного ‎Библией ‎и ‎Аристотелем».

Обрушение‏ ‎принципа‏ ‎авторитета‏ ‎на ‎следующем‏ ‎шаге ‎оборачивается‏ ‎кризисом ‎государства.‏ ‎Цитата:‏ ‎«Принято ‎говорить‏ ‎о ‎„кризисе ‎авторитета“, ‎а ‎это‏ ‎и ‎есть‏ ‎кризис‏ ‎гегемонии ‎или ‎кризис‏ ‎государства ‎в‏ ‎целом».

Кризис ‎авторитета ‎в ‎отношении‏ ‎государства‏ ‎представляет ‎собой‏ ‎потерю ‎веры‏ ‎масс ‎в ‎государство. ‎Напомню ‎формулу‏ ‎Грамши‏ ‎«массы ‎как‏ ‎таковые ‎не‏ ‎могут ‎усваивать ‎философию ‎иначе, ‎как‏ ‎веру».

В‏ ‎условиях‏ ‎кризиса ‎старой‏ ‎веры, ‎по‏ ‎Грамши, ‎решающее‏ ‎слово‏ ‎оказывается ‎за‏ ‎гражданским ‎обществом.

Цитата: ‎«Можно ‎отметить ‎два‏ ‎больших ‎надстроечных‏ ‎„плана“:‏ ‎план, ‎который ‎можно‏ ‎называть ‎„гражданским‏ ‎обществом“, ‎то ‎есть ‎совокупность‏ ‎организмов,‏ ‎вульгарно ‎называемых‏ ‎„частными“, ‎и‏ ‎план ‎„политического ‎или ‎государственного ‎общества“,‏ ‎которому‏ ‎соответствуют ‎функции‏ ‎„гегемонии“ ‎господствующей‏ ‎группы ‎во ‎всем ‎обществе ‎и‏ ‎функции‏ ‎„прямого‏ ‎господства“, ‎или‏ ‎командования, ‎выражающиеся‏ ‎в ‎деятельности‏ ‎государства‏ ‎и ‎„законного“‏ ‎правительства».

Кризис ‎старой ‎веры ‎ведет ‎к‏ ‎смене ‎гегемонии‏ ‎в‏ ‎гражданском ‎обществе, ‎из‏ ‎которого ‎выделяется‏ ‎новая ‎главенствующая ‎группа, ‎пересобирающая‏ ‎государство.‏ ‎Чем ‎не‏ ‎формула ‎Октября,‏ ‎с ‎поправкой ‎на ‎молниеносный ‎в‏ ‎исторической‏ ‎перспективе ‎характер‏ ‎маневренной ‎войны?

Цитата:‏ ‎«Государство ‎= ‎политическое ‎общество ‎+‏ ‎гражданское‏ ‎общество,‏ ‎иначе ‎говоря,‏ ‎государство ‎является‏ ‎гегемонией, ‎облеченной‏ ‎в‏ ‎броню ‎принуждения».

Броня‏ ‎принуждения ‎защищает ‎содержание. ‎Если ‎нет‏ ‎своего ‎содержания,‏ ‎то‏ ‎эта ‎броня ‎будет‏ ‎защищать ‎чужое,‏ ‎даже ‎если ‎каким-то ‎образом‏ ‎окажется‏ ‎в ‎руках‏ ‎бессодержательных ‎людей.

Гегемония‏ ‎тотальна. ‎Все ‎общественные ‎институты ‎и‏ ‎все‏ ‎общественные ‎отношения,‏ ‎по ‎Грамши,‏ ‎могут ‎и ‎должны ‎быть ‎прочитаны‏ ‎под‏ ‎ее‏ ‎призмой.

Цитата: ‎«Гегемония‏ ‎одной ‎социальной‏ ‎группы ‎над‏ ‎всей‏ ‎национальной ‎общностью,‏ ‎осуществляемая ‎через ‎посредство ‎так ‎называемых‏ ‎негосударственных ‎организаций‏ ‎вроде‏ ‎церкви, ‎профсоюзов, ‎школ‏ ‎и ‎т.‏ ‎д.».

Грамши ‎описывает ‎буржуазную ‎гегемонию‏ ‎как‏ ‎глубокоэшелонированную ‎и‏ ‎устойчивую.

Цитата: ‎«В‏ ‎стране ‎с ‎классическим ‎парламентским ‎строем‏ ‎„нормальное“‏ ‎осуществление ‎гегемонии‏ ‎характеризуется ‎сочетанием‏ ‎силы ‎и ‎согласия, ‎принимающих ‎различные‏ ‎формы‏ ‎равновесия,‏ ‎исключающие ‎слишком‏ ‎явное ‎преобладание‏ ‎силы ‎над‏ ‎согласием;‏ ‎напротив, ‎пытаются‏ ‎даже ‎добиться ‎видимости ‎того, ‎будто‏ ‎сила ‎опирается‏ ‎на‏ ‎согласие ‎большинства, ‎выражаемое‏ ‎через ‎так‏ ‎называемые ‎органы ‎общественного ‎мнения‏ ‎—‏ ‎газеты ‎и‏ ‎ассоциации, ‎количество‏ ‎которых ‎вследствие ‎этого ‎при ‎определенных‏ ‎условиях‏ ‎искусственно ‎увеличивается».

Коррупция‏ ‎— ‎также‏ ‎составляющая ‎борьбы, ‎используемая ‎для ‎утверждения‏ ‎гегемонии‏ ‎правящей‏ ‎группы. ‎Любые‏ ‎общественные ‎отношения‏ ‎являются ‎актом‏ ‎борьбы‏ ‎за ‎мировоззрение‏ ‎людей.

Цитата: ‎«Промежуточное ‎положение ‎между ‎согласием‏ ‎и ‎силой‏ ‎занимают‏ ‎коррупция ‎и ‎обман,‏ ‎характерные ‎для‏ ‎определенных ‎ситуаций, ‎когда ‎становится‏ ‎трудно‏ ‎осуществлять ‎гегемонию,‏ ‎а ‎использование‏ ‎силы ‎чревато ‎большими ‎опасностями. ‎Их‏ ‎распространение‏ ‎означает, ‎что‏ ‎противник ‎или‏ ‎противники ‎находятся ‎в ‎состоянии ‎истощения‏ ‎и‏ ‎паралича,‏ ‎вызванного ‎подкупом‏ ‎властей, ‎подкупом‏ ‎скрытым, ‎а‏ ‎в‏ ‎случае ‎непосредственной‏ ‎угрозы ‎— ‎и ‎открытым, ‎преследующим‏ ‎цель ‎внести‏ ‎смятение‏ ‎и ‎расстройство ‎в‏ ‎ряды ‎противника».

Грамши‏ ‎обращает ‎внимание ‎на ‎ничтожность‏ ‎цели‏ ‎«борьбы ‎с‏ ‎коррупцией». ‎Значение‏ ‎имеет ‎гегемония, ‎подспудно ‎утверждаемая ‎через‏ ‎эту‏ ‎борьбу.

Цитата: ‎«Люди,‏ ‎заинтересованные ‎в‏ ‎разрешении ‎кризиса ‎в ‎соответствии ‎с‏ ‎их‏ ‎устремлениями,‏ ‎притворяются, ‎будто‏ ‎они ‎уверены‏ ‎(и ‎были‏ ‎бы‏ ‎готовы ‎объявить‏ ‎об ‎этом ‎во ‎всеуслышание), ‎что‏ ‎дело ‎состоит‏ ‎в‏ ‎„коррупции“.

Каждый ‎общественный ‎акт‏ ‎— ‎это‏ ‎акт ‎утверждения ‎той ‎или‏ ‎иной‏ ‎гегемонии. ‎Первой‏ ‎задачей ‎ведомой‏ ‎группы, ‎по ‎Грамши, ‎является ‎осознание‏ ‎такого‏ ‎положения ‎дел.‏ ‎Осознание ‎неизбежно‏ ‎включает ‎в ‎себя ‎формирование ‎собственной‏ ‎гегемонистской‏ ‎программы,‏ ‎иначе ‎ведомая‏ ‎группа ‎не‏ ‎может ‎отделить‏ ‎себя‏ ‎от ‎правящей‏ ‎группы. ‎Второй ‎шаг ‎— ‎борьба‏ ‎за ‎утверждение‏ ‎своей‏ ‎гегемонии ‎в ‎обществе,‏ ‎то ‎есть‏ ‎борьба ‎за ‎формирование ‎общественного‏ ‎сознания.‏ ‎Такая ‎борьба‏ ‎ведется ‎тотально‏ ‎и ‎перманентно. ‎В ‎ней ‎участвую‏ ‎все,‏ ‎каждый ‎индивид,‏ ‎безотносительно ‎того,‏ ‎осознанно ‎он ‎это ‎делает ‎или‏ ‎неосознанно.

Мировоззрение‏ ‎—‏ ‎идеологично. ‎Каждый‏ ‎общественный ‎акт‏ ‎идеологичен.