Стереть случайные черты

Александр ‎Блок‏ ‎представляет ‎собой ‎русский ‎гений, ‎который‏ ‎не ‎был‏ ‎марксистом‏ ‎и ‎коммунистом, ‎но‏ ‎сразу ‎же‏ ‎страстно ‎принял ‎Красный ‎Октябрь‏ ‎как‏ ‎великое ‎благо‏ ‎и ‎по‏ ‎сути ‎сгорел ‎на ‎службе ‎у‏ ‎советской‏ ‎власти.

Вот ‎что‏ ‎писал ‎Блок‏ ‎в ‎своей ‎статье ‎«Интеллигенция ‎и‏ ‎революция»‏ ‎(9‏ ‎января ‎1918‏ ‎года).

Цитата: ‎«Россия‏ ‎гибнет», ‎«России‏ ‎больше‏ ‎нет», ‎«вечная‏ ‎память ‎России», ‎слышу ‎я ‎вокруг‏ ‎себя. ‎Но‏ ‎передо‏ ‎мной ‎— ‎Россия:‏ ‎та, ‎которую‏ ‎видели ‎в ‎устрашающих ‎и‏ ‎пророческих‏ ‎снах ‎наши‏ ‎великие ‎писатели;‏ ‎тот ‎Петербург, ‎который ‎видел ‎Достоевский;‏ ‎та‏ ‎Россия, ‎которую‏ ‎Гоголь ‎назвал‏ ‎несущейся ‎тройкой. ‎<…> ‎России ‎суждено‏ ‎пережить‏ ‎муки,‏ ‎унижения, ‎разделения;‏ ‎но ‎она‏ ‎выйдет ‎из‏ ‎этих‏ ‎унижений ‎новой‏ ‎и ‎— ‎по-новому ‎— ‎великой.‏ ‎<…> ‎Размах‏ ‎русской‏ ‎революции, ‎желающей ‎охватить‏ ‎весь ‎мир‏ ‎(меньшего ‎истинная ‎революция ‎желать‏ ‎не‏ ‎может, ‎исполнится‏ ‎это ‎желание‏ ‎или ‎нет, ‎— ‎гадать ‎не‏ ‎нам),‏ ‎<…> ‎«Мир‏ ‎и ‎братство‏ ‎народов» ‎— ‎вот ‎знак, ‎под‏ ‎которым‏ ‎проходит‏ ‎русская ‎революция.‏ ‎Вот ‎о‏ ‎чем ‎ревет‏ ‎ее‏ ‎поток. ‎Вот‏ ‎музыка, ‎которую ‎имеющий ‎уши ‎должен‏ ‎слышать. ‎Русские‏ ‎художники‏ ‎имели ‎достаточно ‎«предчувствий‏ ‎и ‎предвестий»‏ ‎для ‎того, ‎чтобы ‎ждать‏ ‎от‏ ‎России ‎именно‏ ‎таких ‎заданий.‏ ‎Они ‎никогда ‎не ‎сомневались ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎Россия‏ ‎— ‎большой‏ ‎корабль, ‎которому ‎суждено ‎большое ‎плаванье.‏ ‎Они,‏ ‎как‏ ‎и ‎народная‏ ‎душа, ‎их‏ ‎вспоившая, ‎никогда‏ ‎не‏ ‎отличались ‎расчетливостью,‏ ‎умеренностью, ‎аккуратностью: ‎«все, ‎все, ‎что‏ ‎гибелью ‎грозит»,‏ ‎таило‏ ‎для ‎них ‎«неизъяснимы‏ ‎наслажденья» ‎(Пушкин).‏ ‎Чувство ‎неблагополучия, ‎незнание ‎о‏ ‎завтрашнем‏ ‎дне, ‎сопровождало‏ ‎их ‎повсюду.‏ ‎Для ‎них, ‎как ‎для ‎народа,‏ ‎в‏ ‎его ‎самых‏ ‎глубоких ‎мечтах,‏ ‎было ‎все ‎или ‎ничего. ‎Они‏ ‎знали,‏ ‎что‏ ‎только ‎о‏ ‎прекрасном ‎стоит‏ ‎думать, ‎хотя‏ ‎«прекрасное‏ ‎трудно», ‎как‏ ‎учил ‎Платон. ‎Великие ‎художники ‎русские‏ ‎— ‎Пушкин,‏ ‎Гоголь,‏ ‎Достоевский, ‎Толстой ‎—‏ ‎погружались ‎во‏ ‎мрак, ‎но ‎они ‎же‏ ‎имели‏ ‎силы ‎пребывать‏ ‎и ‎таиться‏ ‎в ‎этом ‎мраке: ‎ибо ‎они‏ ‎верили‏ ‎в ‎свет.‏ ‎Они ‎знали‏ ‎свет. ‎<…> ‎Надменное ‎политиканство ‎—‏ ‎великий‏ ‎грех.‏ ‎Чем ‎дольше‏ ‎будет ‎гордиться‏ ‎и ‎ехидствовать‏ ‎интеллигенция,‏ ‎тем ‎страшнее‏ ‎и ‎кровавее ‎может ‎стать ‎кругом.‏ ‎Ужасна ‎и‏ ‎опасна‏ ‎эта ‎эластичная, ‎сухая,‏ ‎невкусная ‎«адогматическая‏ ‎догматика», ‎приправленная ‎снисходительной ‎душевностью.‏ ‎За‏ ‎душевностью ‎—‏ ‎кровь. ‎Душа‏ ‎кровь ‎притягивает. ‎Бороться ‎с ‎ужасами‏ ‎может‏ ‎лишь ‎дух.‏ ‎К ‎чему‏ ‎загораживать ‎душевностью ‎пути ‎к ‎духовности?‏ ‎Прекрасное‏ ‎и‏ ‎без ‎того‏ ‎трудно. ‎А‏ ‎дух ‎есть‏ ‎музыка.‏ ‎Демон ‎некогда‏ ‎повелел ‎Сократу ‎слушаться ‎духа ‎музыки.‏ ‎Всем ‎телом,‏ ‎всем‏ ‎сердцем, ‎всем ‎сознанием‏ ‎— ‎слушайте‏ ‎Революцию».

Отвечая ‎на ‎вопрос ‎«Может‏ ‎ли‏ ‎интеллигенция ‎работать‏ ‎с ‎большевиками?»,‏ ‎Блок ‎говорит ‎(14 ‎января ‎1918‏ ‎года)‏ ‎следующее.

Цитата: «Может ‎и‏ ‎обязана. ‎<…>‏ ‎Я ‎политически ‎безграмотен ‎и ‎не‏ ‎берусь‏ ‎судить‏ ‎о ‎тактике‏ ‎соглашения ‎между‏ ‎интеллигенцией ‎и‏ ‎большевиками.‏ ‎Но ‎по‏ ‎внутреннему ‎побуждению ‎это ‎будет ‎соглашение‏ ‎музыкальное. ‎Вне‏ ‎зависимости‏ ‎от ‎личности, ‎у‏ ‎интеллигенции ‎звучит‏ ‎та ‎же ‎музыка, ‎что‏ ‎и‏ ‎у ‎большевиков».

Вчитаемся‏ ‎еще ‎раз,‏ ‎«вне ‎зависимости ‎от ‎личности» ‎(то‏ ‎есть‏ ‎независимо ‎от‏ ‎индивида, ‎речь‏ ‎идет ‎о ‎чем-то ‎надиндивидуальном) ‎«у‏ ‎интеллигенции‏ ‎звучит‏ ‎та ‎же‏ ‎музыка, ‎что‏ ‎и ‎у‏ ‎большевиков».‏ ‎Блок ‎призывает‏ ‎всех: ‎«Всем ‎телом, ‎всем ‎сердцем,‏ ‎всем ‎сознанием‏ ‎—‏ ‎слушайте ‎Революцию».

В ‎чем‏ ‎природа ‎этой‏ ‎музыки? ‎Речь ‎явным ‎образом‏ ‎идет‏ ‎не ‎о‏ ‎марксизме, ‎а‏ ‎об ‎ином ‎начале, ‎которому ‎по‏ ‎мнению‏ ‎Блока ‎вместе‏ ‎служат ‎и‏ ‎большевики, ‎и ‎интеллигенция, ‎и ‎народ.

Я‏ ‎намерен‏ ‎построить‏ ‎ответ ‎на‏ ‎этот ‎вопрос‏ ‎на ‎великих‏ ‎строках‏ ‎Блока:

Сотри ‎случайные‏ ‎черты ‎— ‎И ‎ты ‎увидишь:‏ ‎мир ‎прекрасен.

Поэт‏ ‎—‏ ‎необязательно ‎мыслитель ‎и‏ ‎расшифровка ‎его‏ ‎строк ‎по ‎принципу ‎«что‏ ‎хотел‏ ‎сказать ‎автор»‏ ‎неубедительна. ‎Поэт‏ ‎не ‎«хочет ‎сказать», ‎в ‎гениальном‏ ‎произведении,‏ ‎поэт ‎выражает‏ ‎пронизывающие ‎его‏ ‎токи ‎истории.

Тем ‎не ‎менее, ‎расшифровка,‏ ‎пусть‏ ‎и‏ ‎весьма ‎специфическая,‏ ‎нам ‎нужна.‏ ‎Иначе ‎нет‏ ‎предмета‏ ‎для ‎разговора.‏ ‎Зададимся ‎вопросом, ‎каков ‎может ‎быть‏ ‎генезис ‎используемых‏ ‎Блоком‏ ‎образов ‎и ‎на‏ ‎что ‎они‏ ‎могут ‎указывать.

Блок ‎в ‎возрасте‏ ‎16‏ ‎лет ‎познакомился‏ ‎с ‎русским‏ ‎философом ‎Владимиром ‎Соловьевым, ‎был ‎дружен‏ ‎с‏ ‎его ‎троюродным‏ ‎братом, ‎и‏ ‎в ‎целом ‎формировался ‎в ‎существенной‏ ‎степени‏ ‎под‏ ‎влиянием ‎философских‏ ‎взглядов ‎Соловьева.

Вот‏ ‎что ‎Блок‏ ‎писал‏ ‎о ‎Соловьеве‏ ‎в ‎1920 ‎году, ‎за ‎год‏ ‎до ‎своей‏ ‎смерти.

Здесь‏ ‎нужна ‎развернутая ‎цитата:‏ ‎«Вл.Соловьёв ‎жил‏ ‎и ‎занимал ‎совершенно ‎особое‏ ‎положение,‏ ‎играл ‎роль,‏ ‎смысл ‎которой‏ ‎далеко ‎ещё ‎не ‎вполне ‎определён,‏ ‎в‏ ‎русском ‎обществе‏ ‎второй ‎половины‏ ‎XIX ‎века. ‎В ‎этом ‎периоде‏ ‎зачиналась‏ ‎и‏ ‎подготовлялась ‎эпоха,‏ ‎наступившая ‎непосредственно‏ ‎вслед ‎за‏ ‎его‏ ‎кончиной; ‎<…>‏ ‎Вл. ‎Соловьёву ‎судила ‎судьба ‎в‏ ‎течение ‎всей‏ ‎его‏ ‎жизни ‎быть ‎духовным‏ ‎носителем ‎и‏ ‎провозвестником ‎тех ‎событий, ‎которым‏ ‎надлежало‏ ‎развернуться ‎в‏ ‎мире. ‎<…>‏ ‎Если ‎Вл. ‎Соловьёв ‎был ‎носителем‏ ‎и‏ ‎провозвестником ‎будущего,‏ ‎а ‎я‏ ‎думаю, ‎что ‎он ‎был ‎таковым,‏ ‎и‏ ‎в‏ ‎этом ‎заключается‏ ‎смысл ‎той‏ ‎странной ‎роли,‏ ‎которую‏ ‎играл ‎в‏ ‎русском ‎и ‎отчасти ‎в ‎европейском‏ ‎обществе, ‎—‏ ‎то‏ ‎очевидно, ‎что ‎он‏ ‎был ‎одержим‏ ‎страшной ‎тревогой, ‎беспокойством, ‎способным‏ ‎довести‏ ‎до ‎безумия.‏ ‎Его ‎весьма‏ ‎бренная ‎физическая ‎оболочка ‎была ‎как‏ ‎бы‏ ‎приспособлена ‎к‏ ‎этому; ‎весьма‏ ‎возможно, ‎что ‎человек ‎вполне ‎здоровый,‏ ‎трезвый‏ ‎и‏ ‎уравновешенный ‎не‏ ‎вынес ‎бы‏ ‎этого ‎постоянного‏ ‎стояния‏ ‎на ‎ветру‏ ‎из ‎открытого ‎в ‎будущее ‎окна,‏ ‎этих ‎постоянных‏ ‎нарушений‏ ‎равновесия. ‎<…> ‎Его‏ ‎житейский ‎подвиг‏ ‎был ‎велик ‎потому, ‎что‏ ‎среди‏ ‎необозримых ‎равнин‏ ‎косности ‎и‏ ‎пошлости ‎пришлось ‎ему ‎тащиться ‎с‏ ‎тяжелой‏ ‎ношей ‎своей‏ ‎тревоги, ‎с‏ ‎его ‎„сожжённым ‎жестокой ‎думой ‎лицом“,‏ ‎как‏ ‎говорил‏ ‎А. ‎Белый.‏ ‎Он ‎жил‏ ‎в ‎мире‏ ‎Александра‏ ‎III, ‎позитивизма,‏ ‎идеализма, ‎обывательщины ‎всех ‎видов. ‎Люди‏ ‎дьявольски ‎беспомощно‏ ‎спали,‏ ‎как ‎многие ‎спят‏ ‎и ‎сегодня;‏ ‎а ‎новый ‎мир, ‎несмотря‏ ‎на‏ ‎всё, ‎неудержимо‏ ‎плыл ‎на‏ ‎нас, ‎превращая ‎годы, ‎пережитые ‎и‏ ‎переживаемые‏ ‎нами, ‎в‏ ‎столетие. ‎Почти‏ ‎неуместным, ‎неловким ‎кажется ‎сейчас ‎вспоминать‏ ‎Вл.‏ ‎Соловьёва‏ ‎по ‎поводу‏ ‎случайной ‎годовщины.‏ ‎Вспоминать ‎тома,‏ ‎в‏ ‎которых ‎немногие‏ ‎строки ‎отвечают ‎сегодняшнему ‎дню; ‎но‏ ‎это ‎потому,‏ ‎что‏ ‎не ‎исполнились ‎писания,‏ ‎далеко ‎не‏ ‎все ‎черты ‎новой ‎эры‏ ‎определились.‏ ‎Нам ‎предстоит‏ ‎много ‎неожиданного;‏ ‎предстоят ‎события, ‎ставящие ‎крест ‎на‏ ‎жизнях‏ ‎и ‎миросозерцаниях‏ ‎дальновиднейших ‎людей,‏ ‎что ‎происходило ‎уже ‎в ‎ближайшие‏ ‎к‏ ‎нам‏ ‎годы ‎не‏ ‎однажды. ‎<…>‏ ‎Целью ‎моих‏ ‎слов‏ ‎была ‎только‏ ‎попытка ‎указать ‎то ‎место, ‎которое‏ ‎для ‎некоторых‏ ‎из‏ ‎нас ‎занимает ‎сегодня‏ ‎память ‎о‏ ‎Вл. ‎Соловьёве. ‎Место ‎это‏ ‎ещё‏ ‎полускрыто ‎в‏ ‎тени, ‎не‏ ‎освещено ‎лучами ‎ещё ‎никакого ‎дня.‏ ‎Это‏ ‎происходит ‎потому,‏ ‎что ‎не‏ ‎все ‎черты ‎нового ‎мира ‎определились‏ ‎отчётливо,‏ ‎что‏ ‎музыка ‎его‏ ‎ещё ‎заглушена,‏ ‎что ‎имени‏ ‎он‏ ‎ещё ‎не‏ ‎имеет, ‎что ‎третья ‎сила ‎далеко‏ ‎ещё ‎не‏ ‎стала‏ ‎равнодействующей ‎и ‎шествие‏ ‎её ‎далеко‏ ‎не ‎опередило ‎величественных ‎шествий‏ ‎мира‏ ‎сего. ‎Вл.‏ ‎Соловьёв, ‎которому‏ ‎при ‎жизни ‎„не ‎было ‎приюта‏ ‎меж‏ ‎двух ‎враждебных‏ ‎станов“, ‎не‏ ‎нашёл ‎этого ‎приюта ‎и ‎до‏ ‎сих‏ ‎пор,‏ ‎ибо ‎он‏ ‎был ‎носителем‏ ‎какой-то ‎части‏ ‎этой‏ ‎третьей ‎силы,‏ ‎этого, ‎несмотря ‎ни ‎на ‎что,‏ ‎идущего ‎на‏ ‎нас‏ ‎нового ‎мира».

Блок ‎пишет‏ ‎о ‎Соловьеве,‏ ‎то ‎есть ‎о ‎философии‏ ‎Соловьева,‏ ‎как ‎о‏ ‎«третьей ‎силе»,‏ ‎которая ‎еще ‎не ‎раскрылась ‎и‏ ‎способна‏ ‎определить ‎ход‏ ‎будущей ‎истории‏ ‎России ‎на ‎фоне ‎предстоящих ‎(напомню,‏ ‎текст‏ ‎написан‏ ‎в ‎1920‏ ‎году) ‎событий,‏ ‎«ставящих ‎крест‏ ‎на‏ ‎жизнях ‎и‏ ‎миросозерцаниях ‎дальновиднейших ‎людей».

Уже ‎будучи ‎советским‏ ‎поэтом, ‎председателем‏ ‎Петроградского‏ ‎отделения ‎Всероссийского ‎союза‏ ‎поэтов, ‎Блок‏ ‎пишет, ‎как ‎человек ‎обусловленный‏ ‎Соловьевым,‏ ‎а ‎не‏ ‎марксизмом-ленинизмом.

Владимир ‎Соловьев,‏ ‎один ‎из ‎крупнейших ‎русских ‎философов‏ ‎XIX‏ ‎века, ‎был‏ ‎платоником. ‎Я‏ ‎не ‎хочу ‎утверждать ‎жестких ‎рамок,‏ ‎но‏ ‎платонизм‏ ‎не ‎изымаем‏ ‎из ‎Соловьева.‏ ‎Блок ‎также‏ ‎ссылается‏ ‎на ‎Платона,‏ ‎в ‎том ‎числе, ‎прямо: ‎«как‏ ‎учил ‎Платон»‏ ‎(см.‏ ‎цитату ‎выше).

Поэма ‎«Возмездие»‏ ‎не ‎была‏ ‎закончена. ‎Первое ‎ее ‎издание‏ ‎вышло‏ ‎в ‎1922‏ ‎году, ‎после‏ ‎кончины ‎Блока. ‎В ‎предисловии ‎(написано‏ ‎в‏ ‎1919 ‎году)‏ ‎к ‎первому‏ ‎изданию ‎Блок ‎подчеркивает, ‎что ‎не‏ ‎хотел‏ ‎заканчивать‏ ‎поэму ‎о‏ ‎революции ‎после‏ ‎того, ‎как‏ ‎революция‏ ‎уже ‎свершилась.‏ ‎Цитата: ‎«Не ‎чувствуя ‎ни ‎нужды,‏ ‎ни ‎охоты‏ ‎заканчивать‏ ‎поэму, ‎полную ‎революционных‏ ‎предчувствий, ‎в‏ ‎года, ‎когда ‎революция ‎уже‏ ‎произошла,‏ ‎я ‎хочу‏ ‎предпослать ‎наброску‏ ‎последней ‎главы ‎рассказ ‎о ‎том,‏ ‎как‏ ‎поэма ‎родилась,‏ ‎каковы ‎были‏ ‎причины ‎её ‎возникновения, ‎откуда ‎произошли‏ ‎её‏ ‎ритмы».

Блок‏ ‎пишет, ‎что‏ ‎«поэма ‎„Возмездие“‏ ‎была ‎задумана‏ ‎в‏ ‎1910 ‎году‏ ‎и ‎в ‎главных ‎чертах ‎была‏ ‎набросана ‎в‏ ‎1911‏ ‎году» и ‎далее ‎описывает‏ ‎напряженное ‎ожидание‏ ‎революции, ‎которое ‎он ‎стремился‏ ‎воплотить‏ ‎в ‎тексте.

Разбор‏ ‎поэмы ‎я‏ ‎начну ‎не ‎с ‎ключевых ‎строк‏ ‎в‏ ‎прологе, ‎а‏ ‎с ‎первой‏ ‎главы.

Век ‎девятнадцатый, ‎железный, ‎Воистину ‎жестокий‏ ‎век!‏ ‎Тобою‏ ‎в ‎мрак‏ ‎ночной, ‎беззвездный‏ ‎Беспечный ‎брошен‏ ‎человек!‏ ‎В ‎ночь‏ ‎умозрительных ‎понятий, ‎Матерьялистских ‎малых ‎дел,‏ ‎Бессильных ‎жалоб‏ ‎и‏ ‎проклятий ‎Бескровных ‎душ‏ ‎и ‎слабых‏ ‎тел! ‎С ‎тобой ‎пришли‏ ‎чуме‏ ‎на ‎смену‏ ‎Нейрастения, ‎скука,‏ ‎сплин, ‎Век ‎расшибанья ‎лбов ‎о‏ ‎стену‏ ‎Экономических ‎доктрин,‏ ‎Конгрессов, ‎банков,‏ ‎федераций, ‎Застольных ‎спичей, ‎красных ‎слов,‏ ‎Век‏ ‎акций,‏ ‎рент ‎и‏ ‎облигаций, ‎И‏ ‎малодейственных ‎умов,‏ ‎И‏ ‎дарований ‎половинных‏ ‎(Так ‎справедливей ‎— ‎пополам!), ‎Век‏ ‎не ‎салонов,‏ ‎а‏ ‎гостиных, ‎Не ‎Рекамье,‏ ‎— ‎а‏ ‎просто ‎дам… ‎Век ‎буржуазного‏ ‎богатства‏ ‎(Растущего ‎незримо‏ ‎зла!). ‎Под‏ ‎знаком ‎равенства ‎и ‎братства ‎Здесь‏ ‎зрели‏ ‎тёмные ‎дела…‏ ‎А ‎человек?‏ ‎— ‎Он ‎жил ‎безвольно: ‎Не‏ ‎он‏ ‎—‏ ‎машины, ‎города,‏ ‎«Жизнь» ‎так‏ ‎бескровно ‎и‏ ‎безбольно‏ ‎Пытала ‎дух,‏ ‎как ‎никогда… ‎Но ‎тот, ‎кто‏ ‎двигал, ‎управляя‏ ‎Марионетками‏ ‎всех ‎стран, ‎—‏ ‎Тот ‎знал,‏ ‎что ‎делал, ‎насылая ‎Гуманистический‏ ‎туман:‏ ‎Там, ‎в‏ ‎сером ‎и‏ ‎гнилом ‎тумане, ‎Увяла ‎плоть, ‎и‏ ‎дух‏ ‎погас, ‎И‏ ‎ангел ‎сам‏ ‎священной ‎брани, ‎Казалось, ‎отлетел ‎от‏ ‎нас:‏ ‎Там‏ ‎— ‎распри‏ ‎кровные ‎решают‏ ‎Дипломатическим ‎умом,‏ ‎Там‏ ‎— ‎пушки‏ ‎новые ‎мешают ‎Сойтись ‎лицом ‎к‏ ‎лицу ‎с‏ ‎врагом,‏ ‎Там ‎— ‎вместо‏ ‎храбрости ‎—‏ ‎нахальство, ‎А ‎вместо ‎подвигов‏ ‎—‏ ‎«психоз»

Перед ‎нами‏ ‎развернутое ‎проклятие‏ ‎модернизации, ‎материализма ‎(«матерьялистских ‎малых ‎дел»)‏ ‎и‏ ‎буржуазии. ‎В‏ ‎столкновении ‎духа‏ ‎с ‎материей, ‎традиционного ‎общества ‎с‏ ‎буржуазным‏ ‎автор‏ ‎занимает ‎однозначную‏ ‎сторону.

Обратите ‎внимание‏ ‎на ‎«гуманистический‏ ‎туман»‏ ‎и ‎на‏ ‎«Под ‎знаком ‎равенства ‎и ‎братства‏ ‎Здесь ‎зрели‏ ‎тёмные‏ ‎дела…», ‎это ‎принципиально‏ ‎важный ‎момент.‏ ‎Сегодня ‎в ‎нашем ‎сознании‏ ‎светский‏ ‎гуманизм ‎и‏ ‎религия, ‎модернистские‏ ‎и ‎традиционные ‎ценности ‎как ‎бы‏ ‎слипаются‏ ‎в ‎одно‏ ‎консервативное ‎целое,‏ ‎представляя ‎собой ‎славное ‎и ‎единое‏ ‎прошлое,‏ ‎которое‏ ‎нужно ‎отстоять‏ ‎от ‎проклятого‏ ‎будущего. ‎Но‏ ‎в‏ ‎XIX ‎веке‏ ‎и ‎в ‎начале ‎ХХ ‎века‏ ‎в ‎России‏ ‎модернизация‏ ‎(«гуманистический ‎туман») ‎были‏ ‎тем ‎самым‏ ‎проклятым ‎будущим ‎(«темными ‎делами»),‏ ‎которое‏ ‎не ‎принимали.

Гуманизм‏ ‎является ‎органическим‏ ‎и ‎беспроблемным ‎продолжением ‎религиозного ‎традиционного‏ ‎общества‏ ‎только ‎в‏ ‎нашем ‎восприятии‏ ‎— ‎когда ‎уже ‎всё ‎случилось‏ ‎и‏ ‎сознание‏ ‎перепрошито ‎на‏ ‎базе ‎светского‏ ‎гуманизма. ‎В‏ ‎момент‏ ‎же ‎наступления‏ ‎гуманизма ‎он ‎представлялся ‎не ‎принимающим‏ ‎новую ‎фазу‏ ‎людям‏ ‎проклятой ‎силой, ‎агрессивно‏ ‎уничтожающей ‎прежний‏ ‎уклад ‎под ‎лукавыми ‎лозунгами‏ ‎(«равенства‏ ‎и ‎братства»).‏ ‎Я ‎не‏ ‎оспариваю ‎того, ‎что ‎гуманизм ‎органически‏ ‎вытекает‏ ‎из ‎предыдущей‏ ‎эпохи, ‎но‏ ‎он ‎же ‎отрицает ‎и ‎отменяет‏ ‎ее.

Далее‏ ‎Блок‏ ‎усиливает ‎проклятия‏ ‎модернизации.

Двадцатый ‎век…‏ ‎Ещё ‎бездомней,‏ ‎Ещё‏ ‎страшнее ‎жизни‏ ‎мгла ‎(Ещё ‎чернее ‎и ‎огромней‏ ‎Тень ‎Люциферова‏ ‎крыла).‏ ‎Пожары ‎дымные ‎заката‏ ‎(Пророчества ‎о‏ ‎нашем ‎дне), ‎Кометы ‎грозной‏ ‎и‏ ‎хвостатой ‎Ужасный‏ ‎призрак ‎в‏ ‎вышине, ‎Безжалостный ‎конец ‎Мессины ‎(Стихийных‏ ‎сил‏ ‎не ‎превозмочь),‏ ‎И ‎неустанный‏ ‎рёв ‎машины, ‎Кующей ‎гибель ‎день‏ ‎и‏ ‎ночь,‏ ‎Сознанье ‎страшное‏ ‎обмана ‎Всех‏ ‎прежних ‎малых‏ ‎дум‏ ‎и ‎вер,‏ ‎И ‎первый ‎взлёт ‎аэроплана ‎В‏ ‎пустыню ‎неизвестных‏ ‎сфер…‏ ‎И ‎отвращение ‎от‏ ‎жизни, ‎И‏ ‎к ‎ней ‎безумная ‎любовь,‏ ‎И‏ ‎страсть ‎и‏ ‎ненависть ‎к‏ ‎отчизне… ‎И ‎чёрная, ‎земная ‎кровь‏ ‎Сулит‏ ‎нам, ‎раздувая‏ ‎вены, ‎Все‏ ‎разрушая ‎рубежи, ‎Неслыханные ‎перемены, ‎Невиданные‏ ‎мятежи…‏ ‎ЧтО‏ ‎ж ‎человек?‏ ‎— ‎За‏ ‎рёвом ‎стали,‏ ‎В‏ ‎огне, ‎в‏ ‎пороховом ‎дыму, ‎Какие ‎огненные ‎дали‏ ‎Открылись ‎взору‏ ‎твоему?

Здесь‏ ‎осуществляется ‎переход ‎от‏ ‎тени ‎Люциферова‏ ‎крыла ‎и ‎рева ‎машины‏ ‎к‏ ‎вопросу ‎о‏ ‎человеке. ‎Если‏ ‎бы ‎не ‎было ‎такого ‎перехода,‏ ‎то‏ ‎перед ‎нами‏ ‎был ‎бы‏ ‎чисто ‎реакционный ‎текст. ‎Но ‎вопрос‏ ‎о‏ ‎будущем‏ ‎человека ‎выводит‏ ‎его ‎из‏ ‎русла ‎реакции.‏ ‎Настоящий‏ ‎реакционер ‎не‏ ‎может ‎поставить ‎вопроса ‎о ‎будущем‏ ‎человека ‎на‏ ‎новом‏ ‎историческом ‎этапе, ‎его‏ ‎будущее ‎—‏ ‎в ‎прошлом.

Поставив ‎вопрос ‎о‏ ‎человеке,‏ ‎Блок ‎резко‏ ‎отбрасывает ‎нас‏ ‎из ‎ХХ ‎века ‎в ‎70е‏ ‎годы‏ ‎XIX ‎века.‏ ‎В ‎Петербурге‏ ‎проходит ‎парад ‎войск, ‎вернувшихся ‎с‏ ‎русско-турецкой‏ ‎войны.‏ ‎Здесь ‎явлен‏ ‎очень ‎важный‏ ‎эпизод.

Замедлил ‎бледный‏ ‎луч‏ ‎заката ‎В‏ ‎высоком, ‎невзначай, ‎окне. ‎Ты ‎мог‏ ‎бы ‎в‏ ‎том‏ ‎окне ‎приметить ‎За‏ ‎рамой ‎—‏ ‎бледные ‎черты, ‎Ты ‎мог‏ ‎бы‏ ‎некий ‎знак‏ ‎заметить, ‎Которого‏ ‎не ‎знаешь ‎ты, ‎Но ‎ты‏ ‎проходишь‏ ‎— ‎и‏ ‎не ‎взглянешь,‏ ‎Встречаешь ‎— ‎и ‎не ‎узнаёшь,‏ ‎Ты‏ ‎за‏ ‎другими ‎в‏ ‎сумрак ‎канешь,‏ ‎Ты ‎за‏ ‎толпой‏ ‎вослед ‎пройдёшь.‏ ‎Ступай, ‎прохожий, ‎без ‎вниманья, ‎Свой‏ ‎ус ‎лениво‏ ‎теребя,‏ ‎Пусть ‎встречный ‎человек‏ ‎и ‎зданье‏ ‎— ‎Как ‎все ‎другие‏ ‎—‏ ‎для ‎тебя.‏ ‎Ты ‎занят‏ ‎всякими ‎делами, ‎Тебе, ‎конечно, ‎невдомёк,‏ ‎Что‏ ‎вот ‎за‏ ‎этими ‎стенами‏ ‎И ‎твой ‎скрываться ‎может ‎рок…‏ ‎(Но,‏ ‎если‏ ‎б ‎ты‏ ‎умом ‎раскинул,‏ ‎Забыв ‎жену‏ ‎и‏ ‎самовар, ‎Со‏ ‎страху ‎ты ‎бы ‎рот ‎разинул‏ ‎И ‎сел‏ ‎бы‏ ‎прямо ‎на ‎троттуар!)

Высшее‏ ‎начало ‎за‏ ‎окном ‎— ‎рок, ‎который‏ ‎встречают‏ ‎и ‎не‏ ‎узнают, ‎—‏ ‎это ‎сквозной ‎образ ‎поэзии ‎Блока.‏ ‎Здесь‏ ‎угадывается ‎Незнакомка,‏ ‎отблеск ‎которой‏ ‎несет ‎на ‎себе ‎и ‎Софья‏ ‎Львовна.

Блок‏ ‎описывает‏ ‎праздный ‎светский‏ ‎прием ‎(как‏ ‎метафору ‎жизни‏ ‎общества),‏ ‎из ‎которого‏ ‎вываливается ‎следующий ‎эпизод.

Средь ‎прочих ‎—‏ ‎женщина ‎сидит:‏ ‎Большой‏ ‎ребячий ‎лоб ‎не‏ ‎скрыт ‎Простой‏ ‎и ‎скромною ‎прической, ‎Широкий‏ ‎белый‏ ‎воротник ‎И‏ ‎платье ‎чёрное‏ ‎— ‎всё ‎просто, ‎Худая, ‎маленького‏ ‎роста,‏ ‎Голубоокий ‎детский‏ ‎лик, ‎Но,‏ ‎как ‎бы ‎что ‎найдя ‎за‏ ‎далью,‏ ‎Глядит‏ ‎внимательно, ‎в‏ ‎упор, ‎И‏ ‎этот ‎милый,‏ ‎нежный‏ ‎взор ‎Горит‏ ‎отвагой ‎и ‎печалью… ‎Кого-то ‎ждут…‏ ‎Гремит ‎звонок.‏ ‎Неспешно‏ ‎отворяя ‎двери, ‎Гость‏ ‎новый ‎входит‏ ‎на ‎порог: ‎В ‎своих‏ ‎движениях‏ ‎уверен ‎И‏ ‎статен; ‎мужественный‏ ‎вид; ‎Одет ‎совсем ‎как ‎иностранец,‏ ‎Изысканно;‏ ‎в ‎руке‏ ‎блестит ‎Высокого‏ ‎цилиндра ‎глянец; ‎Едва ‎приметно ‎затемнён‏ ‎Взгляд‏ ‎карих‏ ‎глаз ‎сурово-кроткий;‏ ‎Наполеоновской ‎бородкой‏ ‎Рот ‎беспокойный‏ ‎обрамлён;‏ ‎Большеголовый, ‎темновласый‏ ‎— ‎Красавец ‎вместе ‎и ‎урод:‏ ‎Тревожный ‎передёрнут‏ ‎рот‏ ‎Меланхолической ‎гримасой. ‎И‏ ‎сонм ‎собравшихся‏ ‎затих… ‎Два ‎слова, ‎два‏ ‎рукопожатья‏ ‎— ‎И‏ ‎гость ‎к‏ ‎ребёнку ‎в ‎чёрном ‎платье ‎Идёт,‏ ‎минуя‏ ‎остальных… ‎Он‏ ‎смотрит ‎долго‏ ‎и ‎любовно, ‎И ‎крепко ‎руку‏ ‎жмёт‏ ‎не‏ ‎раз, ‎И‏ ‎молвит: ‎«Поздравляю‏ ‎вас ‎С‏ ‎побегом,‏ ‎Соня… ‎Софья‏ ‎Львовна! ‎Опять ‎— ‎на ‎смертную‏ ‎борьбу!» ‎И‏ ‎вдруг‏ ‎— ‎без ‎видимой‏ ‎причины ‎—‏ ‎На ‎этом ‎странно-белом ‎лбу‏ ‎Легли‏ ‎глубоко ‎две‏ ‎морщины…

Софья ‎Львовна‏ ‎Перовская ‎была ‎членом ‎народнической ‎социалистической‏ ‎«Народной‏ ‎воли», ‎сдавшей‏ ‎ставку ‎на‏ ‎индивидуальный ‎террор. ‎Софья ‎Львовна ‎участвовала‏ ‎в‏ ‎нескольких‏ ‎покушениях ‎на‏ ‎императора ‎Александра‏ ‎II, ‎после‏ ‎ареста‏ ‎лидеров ‎«Народной‏ ‎воли», ‎организовала ‎финальное ‎покушение ‎и‏ ‎лично ‎взмахом‏ ‎белого‏ ‎платка ‎дала ‎Гриневицкому‏ ‎сигнал ‎бросить‏ ‎бомбу ‎в ‎царя. ‎Александр‏ ‎II‏ ‎был ‎убит.

Софья‏ ‎Львовна ‎у‏ ‎Блока ‎отсылает ‎нас ‎к ‎Перовской.‏ ‎Но‏ ‎это ‎не‏ ‎Перовская ‎как‏ ‎индивид. ‎В ‎блоковской ‎Софье ‎Львовне‏ ‎чувствуется‏ ‎дыхание‏ ‎Незнакомки ‎—‏ ‎дыхание ‎рока.‏ ‎Это ‎не‏ ‎она,‏ ‎это ‎Она.

Проявление‏ ‎высшего ‎женского ‎начала, ‎в ‎том‏ ‎числе, ‎в‏ ‎литературе,‏ ‎не ‎может ‎быть‏ ‎сведено ‎к‏ ‎конкретному ‎человеку. ‎Когда ‎Пушкин‏ ‎пишет‏ ‎«Я ‎вас‏ ‎любил…», ‎он‏ ‎отсылает ‎нас ‎не ‎только ‎к‏ ‎Анне‏ ‎Олениной, ‎но‏ ‎и ‎к‏ ‎тому ‎высшему ‎женскому ‎началу, ‎которое‏ ‎проявилось‏ ‎в‏ ‎Олениной ‎и‏ ‎поразило ‎его.‏ ‎Женское ‎начало‏ ‎и‏ ‎конкретная ‎женщина‏ ‎— ‎это ‎не ‎синонимы ‎и‏ ‎могут ‎быть‏ ‎рассмотрены‏ ‎как ‎исток ‎и‏ ‎проявление. ‎Что‏ ‎ярко ‎манифестировал ‎рыцарский ‎культ‏ ‎прекрасной‏ ‎незнакомки ‎в‏ ‎Средние ‎века.‏ ‎Незнакомка ‎потому ‎вечно ‎прекрасна ‎и‏ ‎вечна‏ ‎любима ‎рыцарем,‏ ‎что ‎она‏ ‎не ‎существует ‎в ‎материальном ‎воплощении‏ ‎сама‏ ‎по‏ ‎себе ‎и‏ ‎может ‎лишь‏ ‎проявиться ‎в‏ ‎женщине,‏ ‎мелькнуть ‎в‏ ‎ней.

Незнакомка ‎Блока ‎адресует ‎нас ‎не‏ ‎только ‎к‏ ‎женскому‏ ‎начала. ‎Она ‎постоянно‏ ‎отсылает ‎нас‏ ‎к ‎России ‎как ‎сущности.‏ ‎Незнакомка‏ ‎Блока ‎—‏ ‎это ‎Россия,‏ ‎существующая ‎сквозь ‎века ‎и ‎поколения,‏ ‎Россия,‏ ‎с ‎которой‏ ‎у ‎поэта‏ ‎была ‎неразрывная ‎связь. ‎Манифестация ‎России‏ ‎через‏ ‎женский‏ ‎образ ‎—‏ ‎это ‎наш‏ ‎архетип ‎(Родина-мать,‏ ‎мать‏ ‎— ‎сыра‏ ‎земля).

Что ‎такое ‎Россия? ‎Если ‎мы‏ ‎говорим ‎не‏ ‎о‏ ‎границах ‎и ‎государственном‏ ‎устройстве, ‎а‏ ‎о ‎коллективном ‎целом? ‎Очевидно,‏ ‎что‏ ‎Россия ‎не‏ ‎равна ‎сумме‏ ‎всех ‎ныне ‎живущих ‎русских, ‎она‏ ‎включает‏ ‎в ‎себя‏ ‎все ‎ушедшие‏ ‎и ‎все ‎возможные ‎в ‎будущем‏ ‎поколения,‏ ‎включает‏ ‎в ‎себя‏ ‎всё, ‎что‏ ‎было ‎и‏ ‎всё,‏ ‎что ‎может‏ ‎быть. ‎Россия ‎не ‎может ‎быть‏ ‎описана ‎на‏ ‎языке‏ ‎исторического ‎факта. ‎Россия‏ ‎— ‎это‏ ‎нечто ‎большее. ‎Россия ‎—‏ ‎это‏ ‎идея, ‎та‏ ‎идея, ‎которую‏ ‎нельзя ‎придумать, ‎ее ‎можно ‎только‏ ‎проявить.‏ ‎Эту ‎подлинную‏ ‎Россию ‎и‏ ‎явил ‎нам ‎Блок.

Россия ‎как ‎сущность,‏ ‎а‏ ‎не‏ ‎сумма ‎фактов,‏ ‎творит ‎историю‏ ‎и ‎нащупывает‏ ‎свой‏ ‎путь ‎в‏ ‎будущее ‎у ‎Блока. ‎Говоря ‎о‏ ‎народниках, ‎Блок‏ ‎устами‏ ‎России ‎(или ‎наоборот)‏ ‎приговаривает ‎монархию.‏ ‎С ‎этого ‎момента ‎совершенно‏ ‎ясно,‏ ‎что ‎речи‏ ‎идет ‎не‏ ‎о ‎реакции ‎и ‎не ‎о‏ ‎прогрессе.‏ ‎Это ‎вообще‏ ‎другой ‎разговор.

Отвергая‏ ‎монархию ‎(отживший ‎феодализм ‎вообще), ‎блоковская‏ ‎Россия‏ ‎отвергает‏ ‎и ‎буржуазию.‏ ‎Кого ‎же‏ ‎она ‎принимает?‏ ‎Вопрос‏ ‎риторический. ‎Но‏ ‎почему ‎большевики? ‎Вчитайтесь ‎в ‎«Возмездие»,‏ ‎там ‎совсем‏ ‎нет‏ ‎индивида. ‎Герои ‎поэмы‏ ‎погружены ‎в‏ ‎коллективное ‎народно-историческое ‎действие ‎и‏ ‎являются‏ ‎его ‎частью,‏ ‎они ‎совсем‏ ‎не ‎мыслят ‎свою ‎судьбу ‎как‏ ‎нечто‏ ‎индивидуальное. ‎Что‏ ‎совсем ‎ясно‏ ‎сформулировано ‎в ‎легендарных ‎строках.

Герой ‎уж‏ ‎не‏ ‎разит‏ ‎свободно, ‎—‏ ‎Его ‎рука‏ ‎— ‎в‏ ‎руке‏ ‎народной

Запрос ‎на‏ ‎коллективизм ‎в ‎его ‎самом ‎высоком‏ ‎смысле ‎—‏ ‎на‏ ‎коллективную ‎идентичность ‎и‏ ‎судьбу ‎—‏ ‎предъявляется ‎блоковской ‎Россией. ‎Она‏ ‎ищет‏ ‎его ‎выражение‏ ‎в ‎будущем,‏ ‎то ‎есть ‎она ‎ищет ‎в‏ ‎будущем‏ ‎себя, ‎свое‏ ‎воплощение. ‎И‏ ‎находит, ‎во-первых, ‎марксизм, ‎который ‎обещает‏ ‎коллективную‏ ‎идентичность,‏ ‎преодолевающую ‎буржуазного‏ ‎индивида, ‎и‏ ‎находит ‎большевиков‏ ‎(лично‏ ‎Ленина) ‎как‏ ‎яростное ‎волевое ‎начало, ‎способное ‎утвердить‏ ‎новую ‎Россию.

Блок‏ ‎с‏ ‎восторгом ‎принял ‎советскую‏ ‎Россию ‎именно‏ ‎как ‎проявившуюся ‎Россию. ‎Как‏ ‎явление‏ ‎Незнакомки. ‎В‏ ‎этом ‎ключе‏ ‎мы ‎можем ‎(и ‎должны) ‎прочитать‏ ‎весь‏ ‎советский ‎период,‏ ‎как ‎новую‏ ‎ипостась ‎России ‎— ‎как ‎новое‏ ‎проявление‏ ‎исторической‏ ‎России.

Но ‎как‏ ‎же ‎весь‏ ‎кошмар ‎и‏ ‎ужас,‏ ‎все ‎несоответствия,‏ ‎маразмы, ‎предательства ‎и ‎поражение, ‎наконец?‏ ‎Отвечает ‎Блок.

Пусть‏ ‎церковь‏ ‎тёмная ‎пуста, ‎Пусть‏ ‎пастырь ‎спит;‏ ‎я ‎до ‎обедни ‎Пройду‏ ‎росистую‏ ‎межу, ‎Ключ‏ ‎ржавый ‎поверну‏ ‎в ‎затворе ‎И ‎в ‎алом‏ ‎от‏ ‎зари ‎притворе‏ ‎Свою ‎обедню‏ ‎отслужу.

Идея ‎не ‎равна ‎своим ‎носителям.‏ ‎Человек‏ ‎может‏ ‎измараться ‎и‏ ‎предать, ‎идея‏ ‎— ‎не‏ ‎может.‏ ‎Здесь ‎нам‏ ‎нужен ‎Соловьев ‎(как ‎мост ‎к‏ ‎Платону), ‎который‏ ‎слышен‏ ‎у ‎Блока, ‎вплоть‏ ‎до ‎прямых‏ ‎отсылок.

Блок ‎в ‎прологе ‎поэмы‏ ‎«Возмездие»:

Познай,‏ ‎где ‎свет,‏ ‎— ‎поймёшь,‏ ‎где ‎тьма

Строки ‎из ‎стихотворения ‎Соловьева‏ ‎«Мы‏ ‎сошлись ‎с‏ ‎тобой ‎недаром»,‏ ‎которые ‎Соловьев ‎приводит ‎в ‎своей‏ ‎работе‏ ‎«Жизненная‏ ‎драма ‎Платона»:

Свет‏ ‎из ‎тьмы!‏ ‎Над ‎черной‏ ‎глыбой‏ ‎Вознестися ‎не‏ ‎могли ‎бы ‎Лики ‎роз ‎твоих.‏ ‎Если ‎б‏ ‎в‏ ‎сумрачное ‎лоно ‎Не‏ ‎впивался ‎погруженный‏ ‎Темный ‎корень ‎их…

Согласно ‎Платону,‏ ‎мир‏ ‎представляет ‎собой‏ ‎манифестацию ‎идей‏ ‎(эйдосов). ‎Есть ‎вечные ‎идеи ‎и‏ ‎есть‏ ‎их ‎воплощение‏ ‎в ‎хоре‏ ‎(в ‎пространстве, ‎в ‎материи) ‎посредством‏ ‎становления.‏ ‎Воплощенная‏ ‎идея ‎всегда‏ ‎искажена, ‎ее‏ ‎чистое ‎воплощение‏ ‎в‏ ‎материи ‎невозможно,‏ ‎так ‎как ‎оно ‎подразумевает ‎исчезновение‏ ‎материи ‎и‏ ‎слияние‏ ‎воплощенного ‎с ‎вечным‏ ‎эйдосом. ‎Но‏ ‎стремление ‎к ‎полному ‎воплощению‏ ‎есть‏ ‎высшее ‎предназначение.

Сопоставление‏ ‎вечной ‎идеи‏ ‎и ‎ее ‎всегда ‎искаженного ‎воплощения‏ ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎мы ‎называем‏ ‎реальностью, ‎утверждает ‎и ‎одновременно ‎преодолевает‏ ‎фатальность‏ ‎«несовершенства‏ ‎мира».

Вот ‎что‏ ‎писал ‎об‏ ‎этом ‎Соловьев:‏ ‎«Гений‏ ‎Платона ‎вывел‏ ‎заключение, ‎которое ‎осталось ‎скрытым ‎для‏ ‎других ‎учеников‏ ‎Сократа.‏ ‎Тот ‎мир, ‎в‏ ‎котором ‎праведник‏ ‎должен ‎умереть ‎за ‎правду,‏ ‎не‏ ‎есть ‎настоящий,‏ ‎подлинный ‎мир.‏ ‎Существует ‎другой ‎мир, ‎где ‎правда‏ ‎живет.‏ ‎Вот ‎действительное‏ ‎жизненное ‎основание‏ ‎для ‎Платонова ‎убеждения ‎в ‎истинно-сущем‏ ‎идеальном‏ ‎космосе,‏ ‎отличном ‎и‏ ‎противоположном ‎призрачному‏ ‎миру ‎чувственных‏ ‎явлений».

Здесь‏ ‎мы ‎можем‏ ‎даже ‎перебросить ‎мостик ‎к ‎Бодрийяру,‏ ‎который ‎описывал‏ ‎конфликт‏ ‎между ‎идеей ‎и‏ ‎всегда ‎отторгающей‏ ‎и ‎искажающей ‎ее ‎массой.

Мы‏ ‎подошли‏ ‎к ‎ответу‏ ‎в ‎великих‏ ‎строках ‎Блока:

Сотри ‎случайные ‎черты ‎—‏ ‎И‏ ‎ты ‎увидишь:‏ ‎мир ‎прекрасен.

Случайные‏ ‎черты ‎— ‎это ‎преломление ‎идеи‏ ‎в‏ ‎хоре‏ ‎или ‎в‏ ‎массе. ‎Сотри‏ ‎их ‎—‏ ‎соприкоснись‏ ‎с ‎идеей‏ ‎как ‎таковой, ‎и ‎ты ‎увидишь,‏ ‎она ‎прекрасна.‏ ‎По‏ ‎Платону, ‎это ‎возможно.‏ ‎Человек ‎может‏ ‎повернуть ‎голову ‎и ‎увидеть‏ ‎не‏ ‎привычные ‎тени‏ ‎идеи ‎на‏ ‎стене ‎пещеры, ‎а ‎ее ‎истинный‏ ‎свет‏ ‎и ‎пойти‏ ‎на ‎него,‏ ‎выйдя ‎в ‎истинный ‎мир. ‎Затем‏ ‎вернуться,‏ ‎жертвенно‏ ‎принеся ‎людям‏ ‎знание ‎о‏ ‎возможности ‎«повернуть‏ ‎голову».

Блок‏ ‎утверждает ‎такую‏ ‎возможность ‎в ‎первых ‎и ‎последних‏ ‎строках ‎«Возмездия».

Когда‏ ‎ты‏ ‎загнан ‎и ‎забит‏ ‎Людьми, ‎заботой,‏ ‎иль ‎тоскою; ‎Когда ‎под‏ ‎гробовой‏ ‎доскою ‎Всё,‏ ‎что ‎тебя‏ ‎пленяло, ‎спит; ‎Когда ‎по ‎городской‏ ‎пустыне,‏ ‎Отчаявшийся ‎и‏ ‎больной, ‎Ты‏ ‎возвращаешься ‎домой, ‎И ‎тяжелит ‎ресницы‏ ‎иней,‏ ‎Тогда‏ ‎— ‎остановись‏ ‎на ‎миг‏ ‎Послушать ‎тишину‏ ‎ночную:‏ ‎Постигнешь ‎слухом‏ ‎жизнь ‎иную, ‎Которой ‎днём ‎ты‏ ‎не ‎постиг;‏ ‎По-новому‏ ‎окинешь ‎взглядом ‎Даль‏ ‎снежных ‎улиц,‏ ‎дым ‎костра, ‎Ночь, ‎тихо‏ ‎ждущую‏ ‎утра ‎Над‏ ‎белым ‎запушённым‏ ‎садом, ‎И ‎небо ‎— ‎книгу‏ ‎между‏ ‎книг; ‎Найдёшь‏ ‎в ‎душе‏ ‎опустошённой ‎Вновь ‎образ ‎матери ‎склонённый,‏ ‎И‏ ‎в‏ ‎этот ‎несравненный‏ ‎миг ‎—‏ ‎Узоры ‎на‏ ‎стекле‏ ‎фонарном, ‎Мороз,‏ ‎оледенивший ‎кровь, ‎Твоя ‎холодная ‎любовь‏ ‎— ‎Всё‏ ‎вспыхнет‏ ‎в ‎сердце ‎благодарном,‏ ‎Ты ‎всё‏ ‎благословишь ‎тогда, ‎Поняв, ‎что‏ ‎жизнь‏ ‎— ‎безмерно‏ ‎боле, ‎Чем‏ ‎quantum ‎satis ‎Бранда ‎воли, ‎А‏ ‎мир‏ ‎— ‎прекрасен,‏ ‎как ‎всегда.

Россия‏ ‎— ‎это ‎идея ‎Сотри ‎случайные‏ ‎черты‏ ‎—‏ ‎И ‎ты‏ ‎увидишь: ‎…