Умом — Россию не понять

Четверостишие ‎Федора‏ ‎Тютчева ‎стало ‎своего ‎рода ‎кодом,‏ ‎к ‎которому‏ ‎адресуются,‏ ‎когда ‎встает ‎вопрос‏ ‎о ‎том,‏ ‎что ‎есть ‎Россия.

Умом ‎—‏ ‎Россию‏ ‎не ‎понять,‏ ‎Аршином ‎общим‏ ‎не ‎измерить. ‎У ‎ней ‎особенная‏ ‎стать‏ ‎— ‎В‏ ‎Россию ‎можно‏ ‎только ‎верить.

Я ‎предлагаю ‎подобрать ‎ключ‏ ‎к‏ ‎«коду»‏ ‎при ‎помощи‏ ‎самого ‎Тютчева‏ ‎и ‎критиковавшего‏ ‎его‏ ‎с ‎коммунистических‏ ‎позиций ‎Горького.

По ‎окончанию ‎Московского ‎университета‏ ‎в ‎1821‏ ‎году‏ ‎Тютчев ‎поступает ‎на‏ ‎службу ‎в‏ ‎Коллегию ‎иностранных ‎дел ‎и‏ ‎выезжает‏ ‎в ‎Мюнхен‏ ‎в ‎качестве‏ ‎сотрудника ‎дипломатической ‎миссии ‎Российской ‎империи.

В‏ ‎1839‏ ‎году ‎Тютчев‏ ‎отстраняется ‎от‏ ‎службы ‎в ‎МИД, ‎но ‎продолжает‏ ‎жить‏ ‎за‏ ‎границей.

В ‎1844‏ ‎году ‎Тютчев‏ ‎возвращается ‎в‏ ‎Россию‏ ‎и ‎восстанавливается‏ ‎на ‎службе ‎в ‎МИД. ‎Пользуется‏ ‎личным ‎покровительством‏ ‎императора‏ ‎Николая ‎I, ‎видевшим‏ ‎в ‎Тютчеве‏ ‎выразителя ‎курса ‎России ‎в‏ ‎отношении‏ ‎Запада.

Тютчев ‎в‏ ‎МИД ‎отвечает‏ ‎за ‎формирование ‎позитивного ‎имиджа ‎России‏ ‎в‏ ‎Европе ‎и‏ ‎сам ‎становится‏ ‎одним ‎из ‎ключевых ‎политических ‎публицистов‏ ‎своего‏ ‎времени,‏ ‎публикуя ‎ряд‏ ‎статей: ‎«Письмо‏ ‎к ‎г-ну‏ ‎доктору‏ ‎Кольбу» ‎(«Россия‏ ‎и ‎Германия», ‎1844), ‎«Записка ‎царю»‏ ‎(1845), ‎«Россия‏ ‎и‏ ‎революция» ‎(1848), ‎«Папство‏ ‎и ‎римский‏ ‎вопрос» ‎(1849). ‎Последние ‎две‏ ‎статьи‏ ‎являются ‎главами‏ ‎незавершенного ‎трактата‏ ‎«Россия ‎и ‎Запад», ‎обратимся ‎к‏ ‎ним.

В‏ ‎1848 ‎году‏ ‎Европу ‎сотрясает‏ ‎«Весна ‎народов» ‎— ‎серия ‎буржуазных‏ ‎революций,‏ ‎охвативших‏ ‎Францию ‎(свержение‏ ‎восстановлений ‎после‏ ‎первой ‎революции‏ ‎династии‏ ‎Бурбонов ‎и‏ ‎утверждение ‎Второй ‎республики), ‎Германский ‎союз,‏ ‎Австрийскую ‎империю,‏ ‎Данию,‏ ‎Швецию, ‎итальянские ‎княжества‏ ‎и ‎т.‏ ‎д.

12 апреля ‎1848 ‎года ‎Тютчев,‏ ‎реагируя‏ ‎на ‎революции‏ ‎в ‎Европе,‏ ‎публикует ‎статью ‎«Россия ‎и ‎революция».‏ ‎Оригинал‏ ‎был ‎написан‏ ‎на ‎французском‏ ‎языке, ‎в ‎цитатах ‎использован ‎перевод‏ ‎Б.‏ ‎Н.‏ ‎Тарасова.

Цитата: ‎«Уже‏ ‎давно ‎в‏ ‎Европе ‎существуют‏ ‎только‏ ‎две ‎действительные‏ ‎силы: ‎Революция ‎и ‎Россия. ‎Эти‏ ‎две ‎силы‏ ‎сегодня‏ ‎стоят ‎друг ‎против‏ ‎друга, ‎а‏ ‎завтра, ‎быть ‎может, ‎схватятся‏ ‎между‏ ‎собой. ‎Между‏ ‎ними ‎невозможны‏ ‎никакие ‎соглашения ‎и ‎договоры. ‎Жизнь‏ ‎одной‏ ‎из ‎них‏ ‎означает ‎смерть‏ ‎другой. ‎<…> ‎До ‎сих ‎пор‏ ‎объяснения‏ ‎ему‏ ‎искали ‎в‏ ‎области ‎сугубо‏ ‎политических ‎идей;‏ ‎пытались‏ ‎определить ‎различия‏ ‎в ‎принципах ‎чисто ‎человеческого ‎порядка.‏ ‎Нет, ‎конечно,‏ ‎распря,‏ ‎разделяющая ‎Революцию ‎и‏ ‎Россию, ‎совершенно‏ ‎иначе ‎связана ‎с ‎более‏ ‎глубокими‏ ‎причинами, ‎которые‏ ‎можно ‎обобщить‏ ‎в ‎двух ‎словах».

Тютчев ‎пишет, ‎что‏ ‎Европу‏ ‎вне ‎России‏ ‎поглотила ‎«Революция»,‏ ‎так ‎как ‎революция ‎была ‎буржуазной,‏ ‎из‏ ‎этого‏ ‎следует, ‎что‏ ‎Европа ‎вне‏ ‎России ‎окончательно‏ ‎и‏ ‎бесповоротно ‎встала‏ ‎на ‎путь ‎превращения ‎в ‎буржуазную‏ ‎Европу ‎или‏ ‎уже‏ ‎стала ‎буржуазной ‎в‏ ‎основе ‎своей.‏ ‎Россия ‎же ‎представлена ‎в‏ ‎виде‏ ‎инаковой ‎силы.‏ ‎Тютчев ‎подчеркивает,‏ ‎что ‎речь ‎идет ‎не ‎о‏ ‎политическом‏ ‎конфликте, ‎а‏ ‎о ‎принципиальных‏ ‎различиях ‎в ‎«человеческом ‎порядке» ‎—‏ ‎в‏ ‎основах‏ ‎устройства ‎социума.

Цитата:‏ ‎«Прежде ‎всего‏ ‎Россия ‎—‏ ‎христианская‏ ‎держава, ‎а‏ ‎русский ‎народ ‎является ‎христианским ‎не‏ ‎только ‎вследствие‏ ‎православия‏ ‎своих ‎верований, ‎но‏ ‎и ‎благодаря‏ ‎чему-то ‎еще ‎более ‎задушевному.‏ ‎Он‏ ‎является ‎таковым‏ ‎благодаря ‎той‏ ‎способности ‎к ‎самоотречению ‎и ‎самопожертвованию,‏ ‎которая‏ ‎составляет ‎как‏ ‎бы ‎основу‏ ‎его ‎нравственной ‎природы. ‎Революция ‎же‏ ‎прежде‏ ‎всего‏ ‎— ‎враг‏ ‎христианства. ‎Антихристианский‏ ‎дух ‎есть‏ ‎душа‏ ‎Революции, ‎ее‏ ‎сущностное, ‎отличительное ‎свойство. ‎Ее ‎последовательно‏ ‎обновляемые ‎формы‏ ‎и‏ ‎лозунги, ‎даже ‎насилия‏ ‎и ‎преступления‏ ‎— ‎все ‎это ‎частности‏ ‎и‏ ‎случайные ‎подробности.‏ ‎А ‎оживляет‏ ‎ее ‎именно ‎антихристианское ‎начало, ‎дающее‏ ‎ей‏ ‎также ‎(нельзя‏ ‎не ‎признать)‏ ‎столь ‎грозную ‎власть ‎над ‎миром.‏ ‎Кто‏ ‎этого‏ ‎не ‎понимает,‏ ‎тот ‎уже‏ ‎в ‎течение‏ ‎шестидесяти‏ ‎лет ‎[с‏ ‎момента ‎Французской ‎революции ‎прим. ‎АМ]‏ ‎присутствует ‎на‏ ‎разыгрывающемся‏ ‎в ‎мире ‎спектакле‏ ‎в ‎качестве‏ ‎слепого ‎зрителя».

Европа ‎с ‎момента‏ ‎Французской‏ ‎буржуазной ‎революции‏ ‎идет ‎по‏ ‎пути ‎служения ‎«антихристианскому ‎духу», ‎то‏ ‎есть‏ ‎радикального ‎отрицания‏ ‎и ‎преодоления‏ ‎христианства, ‎пишет ‎Тютчев. ‎В ‎то‏ ‎время‏ ‎как‏ ‎Россия ‎остается‏ ‎христианской ‎страной.

Цитата:‏ ‎«Человеческое ‎я,‏ ‎желающее‏ ‎зависеть ‎лишь‏ ‎от ‎самого ‎себя, ‎не ‎признающее‏ ‎и ‎не‏ ‎принимающее‏ ‎другого ‎закона, ‎кроме‏ ‎собственного ‎волеизъявления,‏ ‎одним ‎словом, ‎человеческое ‎я,‏ ‎заменяющее‏ ‎собой ‎Бога,‏ ‎конечно ‎же,‏ ‎не ‎является ‎чем-то ‎новым ‎среди‏ ‎людей;‏ ‎новым ‎становится‏ ‎самовластие ‎человеческого‏ ‎я, ‎возведенное ‎в ‎политическое ‎и‏ ‎общественное‏ ‎право‏ ‎и ‎стремящееся‏ ‎с ‎его‏ ‎помощью ‎овладеть‏ ‎обществом.‏ ‎Это ‎новшество‏ ‎и ‎получило ‎в ‎1789 ‎году‏ ‎имя ‎Французской‏ ‎революции».

Человек‏ ‎ставит ‎себя ‎на‏ ‎место ‎Бога,‏ ‎пишет ‎Тютчев. ‎Что ‎является‏ ‎классической‏ ‎формулой ‎модерна,‏ ‎суть ‎которого‏ ‎в ‎замене ‎Бога ‎(религии) ‎на‏ ‎человеческий‏ ‎разум, ‎как‏ ‎регулятор ‎жизни‏ ‎общества. ‎Разум ‎вместо ‎Бога ‎—‏ ‎это‏ ‎переход‏ ‎к ‎модерну‏ ‎от ‎премодерна.

Цитата:‏ ‎«Это ‎пренебрежительное‏ ‎доброжелательство,‏ ‎которое ‎новые‏ ‎власти ‎выказывали ‎до ‎сих ‎пор‏ ‎по ‎отношению‏ ‎к‏ ‎католической ‎Церкви ‎и‏ ‎ее ‎служителям,‏ ‎никого ‎не ‎должно ‎вводить‏ ‎в‏ ‎заблуждение. ‎Оно‏ ‎является ‎едва‏ ‎ли ‎не ‎важнейшим ‎признаком ‎действительного‏ ‎положения‏ ‎вещей ‎и‏ ‎самым ‎очевидным‏ ‎показателем ‎достигнутого ‎Революцией ‎всемогущества. ‎В‏ ‎самом‏ ‎деле,‏ ‎зачем ‎Революции‏ ‎выказывать ‎себя‏ ‎враждебной ‎к‏ ‎духовенству‏ ‎и ‎христианским‏ ‎священнослужителям, ‎которые ‎не ‎только ‎претерпевают,‏ ‎но ‎принимают‏ ‎и‏ ‎усваивают ‎ее, ‎превозносят‏ ‎все ‎ее‏ ‎насилия ‎для ‎предотвращения ‎исходящих‏ ‎от‏ ‎нее ‎угроз‏ ‎и, ‎не‏ ‎подозревая ‎того, ‎присоединяются ‎ко ‎всем‏ ‎ее‏ ‎неправдам? ‎Если‏ ‎бы ‎в‏ ‎таком ‎поведении ‎содержался ‎лишь ‎расчет,‏ ‎то‏ ‎и‏ ‎тогда ‎он‏ ‎оказался ‎бы‏ ‎отступничеством; ‎но,‏ ‎если‏ ‎к ‎расчету‏ ‎примешивается ‎убеждение, ‎отступничество ‎усугубляется ‎в‏ ‎гораздо ‎значительной‏ ‎степени».

Католическая‏ ‎церковь ‎капитулирует ‎перед‏ ‎буржуазной ‎Европой‏ ‎и ‎становится ‎ее ‎частью,‏ ‎констатирует‏ ‎Тютчев. ‎С‏ ‎католической ‎Европой‏ ‎покончено ‎или ‎почти ‎покончено. ‎Напомню,‏ ‎Ницше‏ ‎провозгласит ‎«Бог‏ ‎умер! ‎Мы‏ ‎убили ‎Его, ‎— ‎вы ‎и‏ ‎я»‏ ‎в‏ ‎1881 ‎году‏ ‎(«Веселая ‎наука»).‏ ‎Тютчев ‎в‏ ‎1848‏ ‎году ‎содержательно‏ ‎пишет, ‎что ‎Европа ‎стоит ‎на‏ ‎пороге ‎объявления‏ ‎о‏ ‎том, ‎что ‎«Бог‏ ‎умер» ‎(религия‏ ‎перестала ‎быть ‎регулятором ‎жизни‏ ‎общества).‏ ‎С ‎той‏ ‎лишь ‎оговоркой,‏ ‎что ‎Тютчев ‎еще ‎видит ‎шанс‏ ‎католической‏ ‎церкви ‎на‏ ‎сопротивление ‎«путем‏ ‎возвращения ‎к ‎мученичеству».

Мы ‎крайне ‎недооцениваем‏ ‎русских‏ ‎поэтов‏ ‎и ‎писателей‏ ‎как ‎философов.

Цитата:‏ ‎«Германия, ‎бесспорно,‏ ‎—‏ ‎та ‎страна,‏ ‎о ‎которой ‎уже ‎давно ‎складываются‏ ‎самые ‎странные‏ ‎представления.‏ ‎Ее ‎считали ‎страной‏ ‎порядка, ‎потому‏ ‎что ‎она ‎была ‎спокойна,‏ ‎и‏ ‎не ‎хотели‏ ‎замечать ‎жуткой‏ ‎анархии, ‎которая ‎в ‎ней ‎заполоняла‏ ‎и‏ ‎опустошала ‎умы.‏ ‎Шестьдесят ‎лет‏ ‎господства ‎разрушительной ‎философии ‎совершенно ‎сокрушили‏ ‎в‏ ‎ней‏ ‎все ‎христианские‏ ‎верования ‎и‏ ‎развили ‎в‏ ‎отрицании‏ ‎всякой ‎веры‏ ‎главнейшее ‎революционное ‎чувство ‎— ‎гордыню‏ ‎ума ‎—‏ ‎столь‏ ‎успешно, ‎что ‎в‏ ‎наше ‎время‏ ‎эта ‎язва ‎века, ‎возможно,‏ ‎нигде‏ ‎не ‎является‏ ‎так ‎глубоко‏ ‎растравленной, ‎как ‎в ‎Германии. ‎По‏ ‎мере‏ ‎своего ‎революционизирования‏ ‎Германия ‎с‏ ‎неизбежной ‎последовательностью ‎ощущала ‎в ‎себе‏ ‎возрастание‏ ‎ненависти‏ ‎к ‎России.‏ ‎В ‎самом‏ ‎деле, ‎тяготясь‏ ‎оказанными‏ ‎Россией ‎благодеяниями,‏ ‎Германия ‎не ‎могла ‎не ‎питать‏ ‎к ‎ней‏ ‎неистребимой‏ ‎неприязни. ‎Сейчас ‎этот‏ ‎приступ ‎ненависти,‏ ‎кажется, ‎достиг ‎своей ‎кульминации;‏ ‎он‏ ‎восторжествовал ‎не‏ ‎только ‎над‏ ‎рассудком, ‎но ‎даже ‎над ‎чувством‏ ‎самосохранения».

Тютчев,‏ ‎на ‎мой‏ ‎взгляд ‎справедливо‏ ‎и ‎точно ‎констатирует, ‎что ‎философия‏ ‎нового‏ ‎времени,‏ ‎ставящая ‎«гордыню‏ ‎ума» ‎(разум)‏ ‎на ‎место‏ ‎Бога,‏ ‎в ‎качестве‏ ‎генеральной ‎линии ‎возможна ‎только ‎в‏ ‎постхристианском ‎обществе,‏ ‎и‏ ‎ее ‎полное ‎торжество‏ ‎знаменует ‎собой‏ ‎расправу ‎разума ‎над ‎христианской‏ ‎Европой.

Далее‏ ‎Тютчев ‎пишет,‏ ‎что ‎немцы‏ ‎надеются ‎объединить ‎Германию ‎сделав ‎ставку‏ ‎на‏ ‎Революцию ‎(то‏ ‎есть ‎на‏ ‎модернизацию) ‎и ‎подчеркивает ‎тщетность ‎этих‏ ‎надежд.

Цитата:‏ ‎«И‏ ‎пусть ‎не‏ ‎говорят ‎в‏ ‎оправдание ‎этих‏ ‎столь‏ ‎очевидно ‎искусственных‏ ‎движений, ‎перевернувших ‎весь ‎политический ‎строй‏ ‎Германии ‎и‏ ‎подорвавших‏ ‎само ‎существование ‎общественного‏ ‎порядка, ‎что‏ ‎они ‎вдохновлялись ‎искренним ‎и‏ ‎всеобщим‏ ‎чувством ‎германского‏ ‎единства. ‎Допустим,‏ ‎что ‎такие ‎чувства ‎и ‎желания‏ ‎искренни‏ ‎и ‎отвечают‏ ‎чаяниям ‎подавляющего‏ ‎большинства. ‎Но ‎что ‎это ‎доказывает?..‏ ‎К‏ ‎наиболее‏ ‎безумным ‎заблуждениям‏ ‎нашего ‎времени‏ ‎относится ‎представление,‏ ‎будто‏ ‎страстное ‎и‏ ‎пламенное ‎желание ‎большого ‎числа ‎людей‏ ‎в ‎достижении‏ ‎какой-либо‏ ‎цели ‎достаточно ‎для‏ ‎ее ‎осуществления.‏ ‎<…> ‎Вопрос ‎уже ‎вовсе‏ ‎не‏ ‎в ‎том,‏ ‎чтобы ‎знать,‏ ‎будет ‎ли ‎Германия ‎единой, ‎а‏ ‎в‏ ‎том, ‎удастся‏ ‎ли ‎ей‏ ‎спасти ‎хотя ‎бы ‎частицу ‎своего‏ ‎национального‏ ‎существования‏ ‎после ‎внутренних‏ ‎потрясений, ‎способных‏ ‎усугубиться ‎вероятной‏ ‎внешней‏ ‎войной».

В ‎заключение‏ ‎Тютчев ‎делает ‎вывод, ‎Европа ‎сходит‏ ‎со ‎сцены‏ ‎и‏ ‎остается ‎одна ‎христианская‏ ‎империя ‎—‏ ‎российская, ‎которая ‎является ‎лидером‏ ‎и‏ ‎оплотом ‎реакционного‏ ‎отторжения ‎модерна,‏ ‎торжествующего ‎на ‎развалах ‎Европы.

Цитата: ‎«Тысячелетние‏ ‎предчувствия‏ ‎совсем ‎не‏ ‎обманывают. ‎У‏ ‎России, ‎верующей ‎страны, ‎достанет ‎веры‏ ‎в‏ ‎решительную‏ ‎минуту. ‎Она‏ ‎не ‎устрашится‏ ‎величия ‎своих‏ ‎судеб,‏ ‎не ‎отступит‏ ‎перед ‎своим ‎призванием. ‎И ‎когда‏ ‎еще ‎призвание‏ ‎России‏ ‎было ‎более ‎ясным‏ ‎и ‎очевидным?‏ ‎Можно ‎сказать, ‎что ‎Господь‏ ‎начертал‏ ‎его ‎огненными‏ ‎стрелами ‎на‏ ‎помраченных ‎от ‎бурь ‎Небесах. ‎Запад‏ ‎уходит‏ ‎со ‎сцены,‏ ‎все ‎рушится‏ ‎и ‎гибнет ‎во ‎всеобщем ‎мировом‏ ‎пожаре‏ ‎—‏ ‎Европа ‎Карла‏ ‎Великого ‎и‏ ‎Европа ‎трактатов‏ ‎1815‏ ‎года, ‎римское‏ ‎папство ‎и ‎все ‎западные ‎королевства,‏ ‎Католицизм ‎и‏ ‎Протестантизм,‏ ‎уже ‎давно ‎утраченная‏ ‎вера ‎и‏ ‎доведенный ‎до ‎бессмыслия ‎разум,‏ ‎невозможный‏ ‎отныне ‎порядок‏ ‎и ‎невозможная‏ ‎отныне ‎свобода. ‎А ‎над ‎всеми‏ ‎этими‏ ‎развалинами, ‎ею‏ ‎же ‎нагроможденными,‏ ‎цивилизация, ‎убивающая ‎себя ‎собственными ‎руками…‏ ‎И‏ ‎когда‏ ‎над ‎столь‏ ‎громадным ‎крушением‏ ‎мы ‎видим‏ ‎еще‏ ‎более ‎громадную‏ ‎Империю, ‎всплывающую ‎подобно ‎Святому ‎Ковчегу,‏ ‎кто ‎дерзнет‏ ‎сомневаться‏ ‎в ‎ее ‎призвании,‏ ‎и ‎нам‏ ‎ли, ‎ее ‎детям, ‎проявлять‏ ‎неверие‏ ‎и ‎малодушие?..».

В‏ ‎следующей ‎статье‏ ‎«Папство ‎и ‎римский ‎вопрос», ‎опубликованной‏ ‎13‏ ‎октября ‎1849‏ ‎года, ‎Тютчев‏ ‎развернуто ‎пишет, ‎что ‎переход ‎от‏ ‎христианской‏ ‎Европы‏ ‎к ‎постхристианской‏ ‎буржуазной ‎Европе‏ ‎есть ‎не‏ ‎искажение‏ ‎или ‎аномалия,‏ ‎а ‎естественное ‎развитие ‎событий, ‎заложенное‏ ‎католической ‎церковью‏ ‎с‏ ‎момента ‎ее ‎раскола‏ ‎с ‎православной.‏ ‎Я ‎воздержусь ‎от ‎цитирования,‏ ‎чтобы‏ ‎не ‎перегружать‏ ‎текст ‎(рекомендую‏ ‎прочесть ‎обе ‎статьи ‎Тютчева ‎целиком)‏ ‎и‏ ‎еще ‎раз‏ ‎подчеркиваю, ‎что‏ ‎Тютчев ‎описывает ‎модернизацию ‎как ‎органическое‏ ‎порождение‏ ‎христианской‏ ‎Европы.

Никаких ‎шансов‏ ‎на ‎сопротивление‏ ‎у ‎католиков,‏ ‎по‏ ‎мнению ‎Тютчева,‏ ‎нет. ‎Приведя ‎ряд ‎аргументов ‎в‏ ‎пользу ‎данного‏ ‎вывода,‏ ‎Тютчев ‎предлагает ‎выход‏ ‎— ‎воссоединение‏ ‎католической ‎и ‎православной ‎церкви,‏ ‎с‏ ‎лидирующей ‎ролью‏ ‎православного ‎духа‏ ‎и ‎спасительной ‎ролью ‎русского ‎императора,‏ ‎как‏ ‎последнего ‎и‏ ‎единственного ‎христианского‏ ‎императора ‎Европы.

Тютчев ‎обладал ‎и ‎пронзительным‏ ‎философским‏ ‎взглядом,‏ ‎очень ‎точно‏ ‎описывая ‎происходящее‏ ‎в ‎Европе,‏ ‎и‏ ‎стратегическим ‎мышлением.‏ ‎Он ‎не ‎просто ‎констатировал ‎процессы,‏ ‎он ‎предлагаю‏ ‎рецепты‏ ‎того, ‎как ‎из‏ ‎можно ‎развернуть‏ ‎(или ‎по-крупному ‎попытаться ‎развернуть).

Вера‏ ‎в‏ ‎возможность ‎победы‏ ‎христианской ‎империи‏ ‎над ‎буржуазной ‎Европой ‎(над ‎новым‏ ‎временем,‏ ‎над ‎эпохой‏ ‎Просвещения), ‎на‏ ‎мой ‎взгляд, ‎блестяще ‎выражена ‎Тютчевым‏ ‎в‏ ‎стихотворении,‏ ‎посвященном ‎восстанию‏ ‎декабристов, ‎—‏ ‎«14-е ‎декабря‏ ‎1825».

Вас‏ ‎развратило ‎Самовластье,‏ ‎И ‎меч ‎его ‎вас ‎поразил,‏ ‎— ‎И‏ ‎в‏ ‎неподкупном ‎беспристрастье ‎Сей‏ ‎приговор ‎Закон‏ ‎скрепил. ‎Народ, ‎чуждаясь ‎вероломства,‏ ‎Поносит‏ ‎ваши ‎имена‏ ‎— ‎И‏ ‎ваша ‎память ‎для ‎потомства, ‎Как‏ ‎труп‏ ‎в ‎земле,‏ ‎схоронена. ‎О‏ ‎жертвы ‎мысли ‎безрассудной, ‎Вы ‎уповали,‏ ‎может‏ ‎быть,‏ ‎Что ‎станет‏ ‎вашей ‎крови‏ ‎скудной, ‎Чтоб‏ ‎вечный‏ ‎полюс ‎растопить!‏ ‎Едва, ‎дымясь, ‎она ‎сверкнула ‎На‏ ‎вековой ‎громаде‏ ‎льдов,‏ ‎Зима ‎железная ‎дохнула‏ ‎— ‎И‏ ‎не ‎осталось ‎и ‎следов.

Вековая‏ ‎громада‏ ‎льдов ‎—‏ ‎это ‎вечный‏ ‎полюс ‎традиционного ‎общества ‎в ‎России,‏ ‎который‏ ‎не ‎растопить.

Тютчев‏ ‎был ‎верен‏ ‎себе, ‎последовательно ‎декларируя ‎консервативный ‎взгляд‏ ‎на‏ ‎незыблемость‏ ‎традиционного ‎общества‏ ‎в ‎России‏ ‎— ‎незыблемость‏ ‎православной‏ ‎империи, ‎и‏ ‎на ‎чуждую ‎пагубность ‎модернизации, ‎которой‏ ‎Россия ‎даст‏ ‎отпор.

В‏ ‎этой ‎связи, ‎мы‏ ‎можем ‎и,‏ ‎как ‎я ‎убежден, ‎должны‏ ‎прочитать‏ ‎«код» ‎России‏ ‎по ‎Тютчеву‏ ‎следующим ‎образом.

Умом ‎— ‎Россию ‎не‏ ‎понять,‏ ‎Аршином ‎общим‏ ‎не ‎измерить.‏ ‎У ‎ней ‎особенная ‎стать ‎—‏ ‎В‏ ‎Россию‏ ‎можно ‎только‏ ‎верить.

Умом ‎Россию‏ ‎не ‎понять‏ ‎—‏ ‎значит, ‎не‏ ‎понять ‎умом ‎буржуазной ‎Европы, ‎так‏ ‎как ‎Россия,‏ ‎в‏ ‎отличие ‎от ‎новой‏ ‎Европы, ‎является‏ ‎традиционным, ‎а ‎не ‎модернистским‏ ‎обществом.‏ ‎Буржуазный ‎разум,‏ ‎разум, ‎поставленный‏ ‎на ‎место ‎Бога, ‎не ‎охватывает‏ ‎Россию,‏ ‎потому ‎что‏ ‎в ‎России‏ ‎есть ‎Бог ‎— ‎живо ‎традиционное‏ ‎общество,‏ ‎регулятором‏ ‎которого ‎является‏ ‎религия. ‎Потому‏ ‎в ‎Россию‏ ‎можно‏ ‎только ‎верить‏ ‎— ‎чтобы ‎познать ‎традиционное ‎общество,‏ ‎нужно ‎познать‏ ‎ее‏ ‎религию, ‎что ‎достигается‏ ‎при ‎помощи‏ ‎погружения ‎в ‎веру, ‎а‏ ‎не‏ ‎при ‎помощи‏ ‎раскладывания ‎веры‏ ‎на ‎слова ‎и ‎ритуалы ‎при‏ ‎помощи‏ ‎разума.

Сегодня, ‎обладая‏ ‎постзнанием, ‎мы‏ ‎можем ‎констатировать, ‎что ‎прогнозы ‎и‏ ‎надежды‏ ‎Тютчева‏ ‎не ‎сбылись.‏ ‎Германия ‎(Второй‏ ‎Рейх) ‎объединилась‏ ‎на‏ ‎почве ‎модернизации‏ ‎— ‎путем ‎создание ‎единой ‎немецкой‏ ‎нации. ‎Смелая‏ ‎идея‏ ‎воссоединение ‎католической ‎и‏ ‎православной ‎церкви‏ ‎так ‎и ‎осталась ‎«на‏ ‎бумаге».‏ ‎Православная ‎Российская‏ ‎империя ‎рухнула.

Вековую‏ ‎громаду ‎льдов ‎традиционного ‎общества ‎растопила‏ ‎модернизация.‏ ‎Его ‎больше‏ ‎нет.

Но ‎из‏ ‎этого ‎не ‎следует, ‎что ‎Тютчев‏ ‎был‏ ‎во‏ ‎всем ‎неправ.‏ ‎Далее ‎мы‏ ‎переходим ‎к‏ ‎Максиму‏ ‎Горькому.

Одной ‎из‏ ‎важнейших ‎тем ‎творчества ‎Горького ‎является‏ ‎выяснение ‎отношений‏ ‎с‏ ‎мещанством, ‎как ‎со‏ ‎всё ‎проедающим‏ ‎злом. ‎В ‎публицистическом ‎ключе‏ ‎и‏ ‎с ‎прямой‏ ‎отсылкой ‎к‏ ‎Тютчеву ‎Горький ‎высказывается ‎о ‎мещанстве‏ ‎в‏ ‎своей ‎статье‏ ‎«Заметки ‎о‏ ‎мещанстве», ‎опубликованной ‎в ‎первой ‎легальной‏ ‎большевистской‏ ‎газете‏ ‎«Новая ‎жизнь»‏ ‎в ‎1905‏ ‎году.

Цитата: ‎«Наиболее‏ ‎уродливые‏ ‎формы ‎отношения‏ ‎мещанства ‎к ‎народу ‎сложились ‎в‏ ‎нашей ‎нелепой‏ ‎стране.‏ ‎Вероятно, ‎на ‎земле‏ ‎нет ‎другой‏ ‎страны, ‎где ‎бы ‎командующие‏ ‎классы‏ ‎говорили ‎и‏ ‎писали ‎о‏ ‎народе ‎так ‎усердно ‎и ‎много,‏ ‎как‏ ‎у ‎нас,‏ ‎и ‎уж,‏ ‎наверное, ‎ни ‎одна ‎литература ‎в‏ ‎мире,‏ ‎кроме‏ ‎русской, ‎не‏ ‎изображала ‎свой‏ ‎народ ‎так‏ ‎приторно-слащаво‏ ‎и ‎не‏ ‎описывала ‎его ‎страданий ‎с ‎таким‏ ‎странным, ‎подозрительным‏ ‎упоением.‏ ‎Придавленный ‎к ‎земле‏ ‎тяжелым ‎и‏ ‎грубым ‎механизмом ‎бездарно ‎устроенной‏ ‎государственной‏ ‎машины, ‎русский‏ ‎народ ‎—‏ ‎скованный ‎и ‎ослепленный ‎Самсон ‎—‏ ‎воистину,‏ ‎великий ‎страдалец!‏ ‎И, ‎воистину,‏ ‎с ‎молчаливым ‎терпением ‎титана ‎долго‏ ‎держал‏ ‎он‏ ‎на ‎плечах‏ ‎своих ‎страшную‏ ‎тяжесть ‎рабского,‏ ‎каторжного‏ ‎труда, ‎зверских‏ ‎преступлений ‎со ‎стороны ‎власти, ‎сладострастного‏ ‎издевательства ‎над‏ ‎его‏ ‎личностью ‎помещиков ‎и‏ ‎полиции, ‎держал‏ ‎безропотно ‎и ‎лишь ‎порою,‏ ‎встряхнув‏ ‎плечами, ‎рвался‏ ‎к ‎свободе,‏ ‎но ‎— ‎слепой ‎— ‎не‏ ‎находил‏ ‎пути ‎к‏ ‎ней, ‎и‏ ‎снова ‎и ‎еще ‎крепче ‎связывали‏ ‎его…‏ ‎Когда‏ ‎человека ‎пытают,‏ ‎а ‎он,‏ ‎полный ‎презрения‏ ‎к‏ ‎палачам, ‎мужественно‏ ‎молчит, ‎— ‎это ‎красиво, ‎это‏ ‎вызывает ‎восторженное‏ ‎уважение‏ ‎к ‎мученику ‎и‏ ‎несомненно ‎является‏ ‎прекрасной ‎темой ‎для ‎поэта…‏ ‎Но‏ ‎когда ‎русского‏ ‎мужика ‎бьют‏ ‎по ‎зубам, ‎секут ‎розгами, ‎ломают‏ ‎ему‏ ‎ребра, ‎а‏ ‎он, ‎едва‏ ‎ли ‎в ‎чем-либо ‎виновный, ‎стонет‏ ‎„не‏ ‎буду!“‏ ‎— ‎в‏ ‎этом ‎мало‏ ‎человеческого ‎и‏ ‎совсем‏ ‎нет ‎красоты‏ ‎— ‎это ‎должно ‎бы ‎вызывать‏ ‎гнев ‎и‏ ‎ненависть‏ ‎к ‎силе, ‎угнетающей‏ ‎народ, ‎должно‏ ‎бы ‎возбуждать ‎страстное, ‎упорное‏ ‎желание‏ ‎разрушить ‎и‏ ‎перестроить ‎мрачную,‏ ‎душную ‎казарму, ‎в ‎которой ‎задыхается‏ ‎родина.‏ ‎Русская ‎литература‏ ‎с ‎печальным‏ ‎умилением ‎смотрела, ‎как ‎тупая ‎сила‏ ‎власти,‏ ‎разнузданной‏ ‎своей ‎безнаказанностью,‏ ‎насилует ‎русский‏ ‎народ, ‎как‏ ‎она‏ ‎старательно ‎отравляет‏ ‎суевериями ‎этот ‎вечный ‎источник ‎энергии,‏ ‎которой ‎бесправно‏ ‎пользуются‏ ‎все, ‎как ‎истощается‏ ‎почва, ‎дающая‏ ‎всем ‎и ‎хлеб ‎и‏ ‎цветы,‏ ‎она ‎смотрела‏ ‎на ‎это‏ ‎преступление ‎против ‎жизни ‎ее ‎родины‏ ‎и‏ ‎лирически ‎вздыхала‏ ‎[Горький ‎приводит‏ ‎отрывок ‎из ‎стихотворения ‎Тютчева ‎„Эти‏ ‎бедные‏ ‎селенья…“,‏ ‎прим. ‎АМ]:‏ ‎Край ‎родной‏ ‎долготерпенья, ‎Край‏ ‎ты‏ ‎русского ‎народа!‏ ‎Наша ‎литература ‎— ‎сплошной ‎гимн‏ ‎терпению ‎русского‏ ‎человека,‏ ‎она ‎вся ‎пропитана‏ ‎тихим ‎восторгом‏ ‎пред ‎страдальцем-мужичком ‎и ‎удивлением‏ ‎пред‏ ‎его ‎нечеловеческой‏ ‎выносливостью».

Горький ‎трактует‏ ‎мещанство ‎крайне ‎широко, ‎сводя ‎к‏ ‎нему‏ ‎всё, ‎что‏ ‎стоит ‎на‏ ‎пути ‎революционного ‎освобождения ‎России. ‎В‏ ‎этом‏ ‎ключе‏ ‎выясняя ‎отношения‏ ‎с ‎великой‏ ‎русской ‎литературой,‏ ‎включая‏ ‎Тютчева, ‎Достоевского,‏ ‎Толстого.

Далее ‎Горький ‎описывает ‎революционный ‎слой‏ ‎царской ‎России‏ ‎как‏ ‎в ‎сущности ‎протобуржуазию,‏ ‎ищущую ‎и‏ ‎выгрызающую ‎свое ‎место ‎в‏ ‎жизни.

Цитата: «Ко‏ ‎времени ‎вынужденного‏ ‎народом ‎освобождения‏ ‎его ‎от ‎крепостного ‎права, ‎и‏ ‎—‏ ‎кстати ‎—‏ ‎от ‎земли,‏ ‎в ‎нашей ‎стране, ‎как ‎это‏ ‎известно,‏ ‎образовался‏ ‎небольшой, ‎но‏ ‎энергичный ‎слой‏ ‎людей, ‎сильных‏ ‎духом‏ ‎и ‎внутренне‏ ‎свободных. ‎Это ‎была ‎смелая ‎вольница,‏ ‎„кто ‎с‏ ‎борку,‏ ‎кто ‎с ‎сосенки“,‏ ‎— ‎неудачные‏ ‎дети ‎духовенства, ‎уроды ‎из‏ ‎дворянских‏ ‎семей, ‎блудные‏ ‎сыновья ‎чиновников,‏ ‎только ‎что ‎рожденные ‎фабрикой ‎рабочие‏ ‎—‏ ‎всё ‎умные,‏ ‎здоровые, ‎веселые‏ ‎работники, ‎бодрые, ‎как ‎люди, ‎проснувшиеся‏ ‎на‏ ‎рассвете‏ ‎ясного ‎майского‏ ‎дня. ‎Полные‏ ‎молодой ‎жажды‏ ‎жизни‏ ‎красивой ‎и‏ ‎свободной, ‎они ‎увидели ‎пред ‎собой‏ ‎жизнь, ‎устроенную‏ ‎их‏ ‎отцами, ‎и ‎с‏ ‎презрением, ‎с‏ ‎гордой ‎насмешкой ‎отвернулись ‎от‏ ‎нее‏ ‎— ‎тесной,‏ ‎скучной, ‎нищенски‏ ‎бедной ‎содержанием, ‎формами ‎и ‎красками,‏ ‎нагло‏ ‎и ‎грубо‏ ‎построенной ‎на‏ ‎непосильном ‎труде ‎ограбленного, ‎темного ‎народа».

Далее‏ ‎протобуржуазия‏ ‎выдвигает‏ ‎из ‎своих‏ ‎рядов ‎героев‏ ‎(народников), ‎которые‏ ‎идут‏ ‎с ‎миссией‏ ‎просвещения ‎в ‎самую ‎толщу ‎масс.‏ ‎В ‎сущности,‏ ‎тем‏ ‎самым ‎жертвенно ‎неся‏ ‎в ‎массы‏ ‎эпоху ‎Просвещения, ‎то ‎есть‏ ‎делая‏ ‎заявку ‎на‏ ‎модернизацию ‎сознания‏ ‎народа. ‎На ‎этой ‎почве ‎начинается‏ ‎конфликт‏ ‎между ‎реакционной‏ ‎властью ‎и‏ ‎прогрессивными ‎народниками.

Цитата: ‎«А ‎правительство, ‎освободив‏ ‎народ,‏ ‎тотчас‏ ‎же ‎усердно‏ ‎занялось ‎разведением‏ ‎чиновников, ‎ковкой‏ ‎звеньев‏ ‎новой ‎цепи‏ ‎для ‎народа. ‎К ‎разночинцам ‎оно‏ ‎относилось ‎подозрительно‏ ‎и‏ ‎враждебно, ‎люди, ‎которые‏ ‎не ‎хотели‏ ‎быть ‎чиновниками, ‎были ‎излишни‏ ‎и‏ ‎вредны ‎для‏ ‎него, ‎Было‏ ‎ясно ‎— ‎если ‎интеллигент-разночинец ‎хочет‏ ‎жить,‏ ‎он ‎должен‏ ‎встать ‎ближе‏ ‎к ‎народу, ‎опереться ‎на ‎него‏ ‎и‏ ‎увеличить‏ ‎свою ‎дружину‏ ‎за ‎его‏ ‎счет. ‎Интеллигент‏ ‎понял‏ ‎это, ‎пошел‏ ‎в ‎народ ‎сеять ‎среди ‎неге‏ ‎„разумное, ‎доброе,‏ ‎вечное“…‏ ‎Разумеется, ‎наше ‎правительство‏ ‎не ‎могло‏ ‎допустить ‎на ‎ниве ‎народной‏ ‎никаких‏ ‎посевов, ‎кроме‏ ‎тех, ‎которые‏ ‎укрепляли ‎бы ‎легенду ‎о ‎неземном‏ ‎происхождении‏ ‎его ‎власти.‏ ‎И ‎вот‏ ‎началась ‎беспримерная ‎в ‎истории ‎эпическая‏ ‎борьба‏ ‎горсти‏ ‎смелых ‎людей‏ ‎с ‎чудовищем,‏ ‎которое ‎похитило‏ ‎свободу‏ ‎и ‎зорко,‏ ‎жадно ‎стережет ‎ее…».

Горький ‎прямо ‎обвиняет‏ ‎Тютчева ‎в‏ ‎том,‏ ‎что ‎он ‎стоит‏ ‎на ‎стороне‏ ‎реакционной ‎власти ‎и ‎реакции‏ ‎как‏ ‎таковой, ‎сдерживая‏ ‎и ‎«заговаривая»‏ ‎революционные ‎преобразования ‎общества.

Цитата: ‎«Эта ‎битва‏ ‎была‏ ‎красива, ‎как‏ ‎старый ‎рыцарский‏ ‎роман, ‎она ‎родила ‎много ‎героев‏ ‎и‏ ‎пожрала‏ ‎их, ‎как‏ ‎Сатурн ‎своих‏ ‎детей. ‎Герои‏ ‎погибли.‏ ‎Участь ‎героев‏ ‎— ‎всегда ‎такова, ‎и ‎не‏ ‎будем ‎оскорблять‏ ‎память‏ ‎героев ‎сожалением ‎о‏ ‎гибели ‎их…‏ ‎Это ‎были ‎стойкие, ‎крепкие‏ ‎люди,‏ ‎но ‎история‏ ‎поставила ‎их‏ ‎между ‎холодной ‎наковальней ‎и ‎тяжелым‏ ‎молотом.‏ ‎Много ‎они‏ ‎хотели ‎поднять,‏ ‎много ‎сдвинули ‎с ‎места ‎и‏ ‎надорвались‏ ‎в‏ ‎усилиях ‎разбудить‏ ‎народ, ‎—‏ ‎он ‎до‏ ‎этой‏ ‎поры ‎не‏ ‎видел ‎ничего ‎доброго ‎от ‎господ‏ ‎и ‎не‏ ‎поверил‏ ‎им, ‎когда ‎они‏ ‎бескорыстно ‎принесли‏ ‎ему ‎ученье ‎о ‎свободе,‏ ‎равенстве,‏ ‎братстве. ‎Те,‏ ‎кому ‎лгали‏ ‎столетия, ‎не ‎могли ‎научиться ‎верить‏ ‎в‏ ‎годы… ‎В‏ ‎эти ‎дни,‏ ‎когда ‎рыцари ‎бились ‎насмерть ‎со‏ ‎змеем,‏ ‎—‏ ‎мещанство ‎в‏ ‎стихах ‎и‏ ‎прозе ‎доказывало,‏ ‎что‏ ‎Умом ‎Россию‏ ‎не ‎понять, ‎Аршином ‎общим ‎не‏ ‎измерить; ‎У‏ ‎ней‏ ‎особенная ‎стать, ‎В‏ ‎Россию ‎можно‏ ‎только ‎верить, ‎что ‎русский‏ ‎народ‏ ‎чрезвычайно ‎самобытен‏ ‎и ‎что‏ ‎греховная ‎западная ‎наука, ‎развратные ‎формы‏ ‎жизни‏ ‎Запада ‎совершенно‏ ‎не ‎годятся‏ ‎для ‎него. ‎Влияние ‎Запада ‎может‏ ‎только‏ ‎испортить,‏ ‎разрушить ‎кроткую,‏ ‎мягкую ‎душу‏ ‎и ‎прочие‏ ‎редкие‏ ‎качества ‎народа-богоносца,‏ ‎воспитанные ‎в ‎нем ‎порками ‎на‏ ‎конюшнях, ‎сплошной‏ ‎неграмотностью‏ ‎и ‎другими ‎идеальными‏ ‎условиями ‎русской‏ ‎самобытности».

Если ‎рассмотреть ‎вопрос ‎в‏ ‎целом,‏ ‎безотносительно ‎суждений‏ ‎хорошо/плохо, ‎то‏ ‎Горький ‎всё ‎правильно ‎пишет. ‎Тютчев‏ ‎стоит‏ ‎на ‎стороне‏ ‎традиционного ‎общества,‏ ‎оберегая ‎его ‎от ‎модернизации. ‎Горький‏ ‎воспевает‏ ‎модернизацию‏ ‎как ‎революционное‏ ‎освобождение ‎народа‏ ‎от ‎векового‏ ‎гнета.‏ ‎Причем ‎освобождение‏ ‎не ‎сверху, ‎а ‎изнутри, ‎путем‏ ‎изменения ‎сознания‏ ‎людей.

Казалось‏ ‎бы, ‎судя ‎по‏ ‎этому ‎тексту,‏ ‎Горький ‎всецело ‎выступает ‎за‏ ‎шествие‏ ‎России ‎по‏ ‎проложенной ‎Западом‏ ‎дороге ‎модернизации, ‎то ‎есть ‎на‏ ‎стороне‏ ‎слома ‎традиционного‏ ‎общества ‎и‏ ‎построения ‎буржуазного. ‎Но, ‎нет.

Цитата: ‎«В‏ ‎это‏ ‎время‏ ‎— ‎время‏ ‎борьбы ‎—‏ ‎одни ‎из‏ ‎них‏ ‎тревожно ‎и‏ ‎угрюмо, ‎как ‎совы, ‎кивали ‎головами‏ ‎на ‎Запад,‏ ‎где‏ ‎горел, ‎не ‎угасая,‏ ‎огонь ‎свободы‏ ‎и ‎в ‎муках ‎рождалась‏ ‎истина;‏ ‎они ‎кричали,‏ ‎что ‎оттуда‏ ‎льется ‎отрава, ‎которая ‎погубит ‎русский‏ ‎народ.‏ ‎Другие ‎пристраивались‏ ‎в ‎услужение‏ ‎к ‎радикальным ‎идеям, ‎незаметно ‎стараясь‏ ‎одеть‏ ‎их‏ ‎в ‎уродующие‏ ‎одежды ‎компромисса.‏ ‎Третьи ‎злобно‏ ‎в‏ ‎стихах ‎и‏ ‎прозе ‎клеветали ‎на ‎все, ‎что‏ ‎было ‎им‏ ‎враждебно,‏ ‎— ‎молодо, ‎красиво,‏ ‎смело, ‎—‏ ‎и ‎во ‎всем, ‎что‏ ‎они‏ ‎делали, ‎звучала‏ ‎их ‎вечная‏ ‎тревога ‎за ‎свой ‎покой ‎—‏ ‎тревога‏ ‎нищих ‎духом.‏ ‎А ‎в‏ ‎страну ‎медленно ‎входил ‎железной ‎стопой‏ ‎окутанный‏ ‎серыми‏ ‎тучами ‎дыма‏ ‎и ‎пара‏ ‎великий ‎революционер,‏ ‎бесстрастный‏ ‎слуга ‎желтого‏ ‎дьявола, ‎жадного ‎золота, ‎— ‎все‏ ‎разрушающий ‎капитализм…».

Порицая‏ ‎традиционное‏ ‎общество, ‎как ‎реакцию,‏ ‎Горький ‎тут‏ ‎же ‎порицает ‎и ‎разрушающего‏ ‎его‏ ‎«великого ‎революционера»‏ ‎в ‎лице‏ ‎капитализма. ‎Тютчев ‎и ‎Горький ‎сходятся‏ ‎в‏ ‎неприятии ‎буржуазной‏ ‎революции. ‎В‏ ‎этом ‎великий ‎парадокс ‎Октября, ‎объединившего‏ ‎реакционное‏ ‎премодернистское‏ ‎и ‎прогрессистское‏ ‎коммунистическое ‎неприятие‏ ‎буржуазной ‎модернизации.‏ ‎Для‏ ‎преодоления ‎которой‏ ‎Россия ‎выбрала ‎прыжок ‎сразу ‎в‏ ‎коммунизм, ‎через‏ ‎голову‏ ‎нелюбой ‎буржуазии.

Империя ‎отказалась‏ ‎превращаться ‎в‏ ‎национальное ‎государство. ‎Она ‎сменила‏ ‎веру.