«Охота на волков». Высоцкий

Я ‎довольно‏ ‎поздно ‎открыл ‎для ‎себя ‎Высоцкого.‏ ‎Сразу ‎большего‏ ‎всего‏ ‎меня ‎зацепила ‎«Охота‏ ‎на ‎волков».‏ ‎Так ‎как ‎слушаю ‎я‏ ‎музыку,‏ ‎как ‎правило,‏ ‎на ‎Ютубе,‏ ‎была ‎и ‎есть ‎проблема ‎видеоряда,‏ ‎которым‏ ‎сопровождается ‎«Охота‏ ‎на ‎волков».‏ ‎В ‎качестве ‎фона, ‎помимо ‎видеоряда‏ ‎с‏ ‎самим‏ ‎Высоцким ‎(артист‏ ‎забирает ‎внимание‏ ‎на ‎себя,‏ ‎это‏ ‎отдельный ‎жанр),‏ ‎обычно ‎ставятся ‎картинки ‎с ‎волками‏ ‎и ‎охотой‏ ‎на‏ ‎них, ‎что ‎является‏ ‎буквально ‎иллюстраций‏ ‎к ‎тексту ‎песни, ‎но‏ ‎она‏ ‎совсем ‎не‏ ‎про ‎это.

Думаю,‏ ‎не ‎нужно ‎доказывать, ‎что ‎Высоцкий‏ ‎поет‏ ‎про ‎общество,‏ ‎а ‎не‏ ‎про ‎охоту ‎на ‎животных. ‎Предлагаю‏ ‎рассмотреть‏ ‎«Охоту‏ ‎на ‎волков»‏ ‎под ‎этим‏ ‎углом.

Высоцкий ‎написал‏ ‎«Охоту‏ ‎на ‎волков»‏ ‎летом ‎1968 ‎года ‎на ‎съемках‏ ‎фильма ‎«Хозяин‏ ‎тайги»‏ ‎в ‎селе ‎Выезжий‏ ‎Лог ‎Красноярского‏ ‎края. ‎Крайне ‎интересны ‎обстоятельства‏ ‎написания‏ ‎текста ‎песни,‏ ‎которые ‎в‏ ‎книге ‎из ‎серии ‎ЖЗЛ ‎«Высоцкий»‏ ‎приводит‏ ‎советский ‎и‏ ‎российский ‎филолог‏ ‎Владимир ‎Новиков.

Сразу ‎оговорю, ‎что ‎Новиков‏ ‎пишет‏ ‎книгу‏ ‎как ‎бы‏ ‎от ‎лица‏ ‎Высоцкого, ‎то‏ ‎есть‏ ‎это ‎художественный‏ ‎рассказ ‎под ‎видом ‎биографии. ‎Часть‏ ‎описываемых ‎в‏ ‎нем‏ ‎обстоятельств ‎явным ‎образом‏ ‎выдумана. ‎Но‏ ‎они ‎всё ‎равно ‎интересны.

Первый‏ ‎заход‏ ‎Новикова ‎—‏ ‎неприкрытый ‎антисоветизм.‏ ‎Цитата: ‎«Снова ‎Выезжий ‎Лог ‎и‏ ‎съемки‏ ‎„Хозяина ‎тайги“.‏ ‎Времени ‎свободного‏ ‎достаточно ‎для ‎основательных ‎раздумий. ‎По‏ ‎телефону‏ ‎из‏ ‎Москвы ‎ему‏ ‎рассказывают, ‎что‏ ‎в ‎„Литературной‏ ‎газете“‏ ‎напечатана ‎небольшая‏ ‎заметка ‎за ‎подписью ‎какого-то ‎электрика,‏ ‎где ‎есть‏ ‎буквально‏ ‎пара ‎фраз ‎о‏ ‎том, ‎что,‏ ‎мол, ‎Высоцкого ‎тогда ‎в‏ ‎„Советской‏ ‎России“ ‎чересчур‏ ‎закритиковали. ‎И‏ ‎это ‎все, ‎на ‎что ‎способно‏ ‎оказалось‏ ‎могучее ‎учреждение!‏ ‎И ‎почему‏ ‎это ‎у ‎нас ‎электрики ‎высказываются‏ ‎по‏ ‎вопросам‏ ‎искусства ‎и‏ ‎критики? ‎Эх,‏ ‎зря ‎писал‏ ‎это‏ ‎письмо ‎униженное,‏ ‎зря ‎выслушивал ‎задушевные ‎партийные ‎советы.‏ ‎Они ‎своих‏ ‎же‏ ‎правил ‎не ‎соблюдают,‏ ‎не ‎на‏ ‎равных ‎с ‎нами ‎играют…‏ ‎Поверишь‏ ‎им ‎—‏ ‎и ‎окажешься‏ ‎в ‎дураках, ‎как ‎те ‎большевики,‏ ‎что‏ ‎перед ‎расстрелом‏ ‎кричали: ‎„Да‏ ‎здравствует ‎Сталин!“ ‎Это ‎же ‎всю‏ ‎жизнь‏ ‎свою‏ ‎перечеркнуть, ‎да‏ ‎и ‎смерть‏ ‎такая ‎бессмысленна…‏ ‎А‏ ‎волк ‎—‏ ‎он ‎умным ‎оказался. ‎Посмотрел ‎желтыми‏ ‎глазами ‎на‏ ‎охотников‏ ‎с ‎ружьями, ‎на‏ ‎флажки ‎—‏ ‎да ‎и ‎сиганул ‎мимо‏ ‎них‏ ‎в ‎лесную‏ ‎чащу».

Этот ‎лубочный‏ ‎текст ‎отражает ‎наиболее ‎распространенную ‎трактовку,‏ ‎согласно‏ ‎которой ‎Высоцкий‏ ‎в ‎«Охоте‏ ‎на ‎волков» ‎выяснял ‎отношения ‎с‏ ‎советской‏ ‎властью.‏ ‎Если ‎задаться‏ ‎целью ‎прочитать‏ ‎рецензии ‎на‏ ‎«Охоту‏ ‎на ‎волков»,‏ ‎то, ‎помимо ‎совсем ‎несерьезных ‎текстов,‏ ‎на ‎вас‏ ‎обрушится‏ ‎вал ‎публикаций, ‎вписывающих‏ ‎Высоцкого ‎и‏ ‎его ‎«Охоту ‎на ‎волков»‏ ‎в‏ ‎контекст ‎диссидентского‏ ‎движения.

Я ‎не‏ ‎считаю, ‎что ‎все ‎антисоветские ‎интерпретации‏ ‎являются‏ ‎целенаправленной ‎фальсификацией.‏ ‎Авторы ‎могут‏ ‎быть ‎слишком ‎увлечены ‎своей ‎собственной‏ ‎повесткой.‏ ‎Кроме‏ ‎того, ‎здесь‏ ‎есть ‎исторический‏ ‎контекст. ‎1968‏ ‎год‏ ‎стал ‎переломным.‏ ‎В ‎мае ‎1968 ‎года ‎во‏ ‎Франции ‎произошла‏ ‎студенческая‏ ‎революция. ‎В ‎августе‏ ‎1968 ‎года‏ ‎в ‎Чехословакию ‎были ‎введены‏ ‎войска‏ ‎Варшавского ‎договора.‏ ‎Это ‎точка‏ ‎коренного ‎разрыва.

СССР ‎дальше ‎шел ‎в‏ ‎консервативную‏ ‎сторону. ‎Коммунистическое‏ ‎движение ‎на‏ ‎Западе, ‎ранее ‎решающим ‎образом ‎ориентированное‏ ‎на‏ ‎СССР,‏ ‎переходило ‎в‏ ‎русло ‎«Новых‏ ‎левых». ‎В‏ ‎самом‏ ‎Советском ‎Союзе‏ ‎произошел ‎разрыв ‎между ‎прогрессистской ‎интеллигенцией,‏ ‎включая ‎ее‏ ‎левую‏ ‎частью, ‎и ‎советской‏ ‎властью. ‎Но‏ ‎это ‎не ‎значит, ‎что‏ ‎Высоцкий‏ ‎писал ‎про‏ ‎борьбу ‎с‏ ‎советской ‎властью.

Второй ‎заход ‎Новикова ‎—‏ ‎написание‏ ‎песни ‎«под‏ ‎дулами ‎глаз».‏ ‎Цитата: ‎«Сочинилось ‎в ‎одно ‎мгновение,‏ ‎когда‏ ‎он‏ ‎сидел ‎за‏ ‎столом ‎под‏ ‎светом ‎гигантской‏ ‎лампочки.‏ ‎Золотухин ‎был‏ ‎выпивши, ‎уже ‎спал. ‎Вдруг ‎поднялся:‏ ‎„Не ‎сиди‏ ‎под‏ ‎светом, ‎тебя ‎застрелят!“‏ ‎— ‎„С‏ ‎чего ‎ты ‎взял?“ ‎—‏ ‎„Мне‏ ‎Паустовский ‎сказал,‏ ‎что ‎в‏ ‎Лермонтова ‎стрелял ‎пьяный ‎прапорщик“. ‎И‏ ‎снова‏ ‎заснул. ‎А‏ ‎что ‎утром‏ ‎выяснилось? ‎Оказывается, ‎Валера ‎вчера ‎за‏ ‎бутыль‏ ‎медовухи‏ ‎разрешил ‎местным‏ ‎ребятишкам ‎залечь‏ ‎неподалеку ‎от‏ ‎дома‏ ‎и ‎разглядывать‏ ‎в ‎окне ‎живого ‎Высоцкого! ‎Что-то‏ ‎чувствовалось ‎такое,‏ ‎когда‏ ‎писал ‎под ‎дулами‏ ‎этих ‎глаз…‏ ‎Может ‎быть, ‎и ‎всегда‏ ‎так?‏ ‎Вроде ‎пишешь‏ ‎в ‎одиночестве,‏ ‎а ‎за ‎тобой ‎все ‎время‏ ‎следят‏ ‎— ‎кто‏ ‎по-доброму, ‎а‏ ‎кто ‎и ‎по-злому».

Вот ‎эта ‎сцена‏ ‎(даже‏ ‎если‏ ‎она ‎—‏ ‎вымысел) ‎очень‏ ‎интересна. ‎Цитирую‏ ‎еще‏ ‎раз: ‎«Что-то‏ ‎чувствовалось ‎такое, ‎когда ‎писал ‎под‏ ‎дулами ‎этих‏ ‎глаз…‏ ‎Может ‎быть, ‎и‏ ‎всегда ‎так?‏ ‎Вроде ‎пишешь ‎в ‎одиночестве,‏ ‎а‏ ‎за ‎тобой‏ ‎все ‎время‏ ‎следят ‎— ‎кто ‎по-доброму, ‎а‏ ‎кто‏ ‎и ‎по-злому».

Человек,‏ ‎даже ‎когда‏ ‎он ‎оказывается ‎один, ‎всегда ‎живет‏ ‎«под‏ ‎дулами‏ ‎глаз» ‎социума‏ ‎постольку, ‎поскольку‏ ‎он ‎является‏ ‎частью‏ ‎социума ‎и‏ ‎порождением ‎социума. ‎Как ‎в ‎этом‏ ‎ключе ‎можно‏ ‎прочитать‏ ‎«Охоту ‎на ‎волков».

«Рвусь‏ ‎из ‎сил‏ ‎— ‎и ‎из ‎всех‏ ‎сухожилий,‏ ‎Но ‎сегодня‏ ‎— ‎опять‏ ‎как ‎вчера: ‎Обложили ‎меня, ‎обложили‏ ‎—‏ ‎Гонят ‎весело‏ ‎на ‎номера!‏ ‎Из-за ‎елей ‎хлопочут ‎двустволки ‎—‏ ‎Там‏ ‎охотники‏ ‎прячутся ‎в‏ ‎тень, ‎—‏ ‎На ‎снегу‏ ‎кувыркаются‏ ‎волки, ‎Превратившись‏ ‎в ‎живую ‎мишень. ‎Идёт ‎охота‏ ‎на ‎волков,‏ ‎Идёт‏ ‎охота ‎— ‎На‏ ‎серых ‎хищников‏ ‎Матёрых ‎и ‎щенков! ‎Кричат‏ ‎загонщики,‏ ‎и ‎лают‏ ‎псы ‎до‏ ‎рвоты, ‎Кровь ‎на ‎снегу ‎—‏ ‎и‏ ‎пятна ‎красные‏ ‎флажков. ‎Не‏ ‎на ‎равных ‎играют ‎с ‎волками‏ ‎Егеря,‏ ‎но‏ ‎не ‎дрогнет‏ ‎рука: ‎Оградив‏ ‎нам ‎свободу‏ ‎флажками,‏ ‎Бьют ‎уверенно,‏ ‎наверняка»

В ‎первой ‎сцене ‎описана ‎безжалостная‏ ‎и ‎по-своему‏ ‎механистичная‏ ‎(по ‎давно ‎отработанному‏ ‎сценарию) ‎расправа‏ ‎над ‎волками. ‎«Гонят ‎на‏ ‎номера»‏ ‎в ‎охоте‏ ‎подразумевает ‎последовательное‏ ‎направление ‎животных ‎в ‎засады ‎охотников‏ ‎(засада‏ ‎№ ‎1,‏ ‎засада ‎№‏ ‎2…), ‎которые ‎по ‎очереди ‎расстреливают‏ ‎их.‏ ‎Здесь‏ ‎главный ‎образ‏ ‎— ‎красные‏ ‎флажки, ‎которые‏ ‎ограждают‏ ‎свободу ‎волкам.‏ ‎Он ‎раскрывается ‎далее.

«Волк ‎не ‎может‏ ‎нарушить ‎традиций‏ ‎—‏ ‎Видно, ‎в ‎детстве,‏ ‎слепые ‎щенки,‏ ‎Мы, ‎волчата, ‎сосали ‎волчицу‏ ‎И‏ ‎всосали: ‎нельзя‏ ‎за ‎флажки!‏ ‎И ‎вот ‎— ‎охота ‎на‏ ‎волков,‏ ‎Идёт ‎охота‏ ‎— ‎На‏ ‎серых ‎хищников ‎Матёрых ‎и ‎щенков!‏ ‎Кричат‏ ‎загонщики,‏ ‎и ‎лают‏ ‎псы ‎до‏ ‎рвоты, ‎Кровь‏ ‎на‏ ‎снегу ‎—‏ ‎и ‎пятна ‎красные ‎флажков. ‎Наши‏ ‎ноги ‎и‏ ‎челюсти‏ ‎быстры ‎— ‎Почему‏ ‎же ‎—‏ ‎вожак, ‎дай ‎ответ ‎—‏ ‎Мы‏ ‎затравленно ‎мчимся‏ ‎на ‎выстрел‏ ‎И ‎не ‎пробуем ‎через ‎запрет?!‏ ‎Волк‏ ‎не ‎может,‏ ‎не ‎должен‏ ‎иначе. ‎Вот ‎кончается ‎время ‎моё:‏ ‎Тот,‏ ‎которому‏ ‎я ‎предназначен,‏ ‎Улыбнулся ‎и‏ ‎поднял ‎ружьё»

Запрет‏ ‎на‏ ‎выход ‎за‏ ‎красные ‎флажки ‎волки ‎«всосали ‎с‏ ‎молоком ‎матери»,‏ ‎то‏ ‎есть ‎это ‎традиционное‏ ‎табу, ‎передаваемое‏ ‎через ‎поколения. ‎Кем ‎передаваемое?‏ ‎Поскольку‏ ‎речь ‎идет‏ ‎не ‎о‏ ‎конкретной ‎«семье» ‎волков, ‎а ‎об‏ ‎их‏ ‎виде, ‎традиция‏ ‎передается ‎всем‏ ‎волчьим ‎социумом. ‎Это ‎социологическое ‎описание‏ ‎традиционного‏ ‎общества,‏ ‎которое ‎воспроизводит‏ ‎свои ‎регуляторы‏ ‎(традицию) ‎через‏ ‎поколения.‏ ‎Каким ‎образом‏ ‎воспроизводит? ‎Формируя ‎идентичность ‎членов ‎своего‏ ‎общества, ‎в‏ ‎которую‏ ‎заложены ‎соответствующие ‎базовые‏ ‎установки.

Главный ‎герой‏ ‎песни ‎Высоцкого ‎видит, ‎что‏ ‎традиционная‏ ‎колея ‎жизни‏ ‎ведет ‎к‏ ‎скорой ‎смерти, ‎видит, ‎что ‎он‏ ‎и‏ ‎его ‎стая‏ ‎приговорены. ‎Но‏ ‎даже ‎эта ‎очевидность ‎не ‎вынуждает‏ ‎волков‏ ‎изменить‏ ‎своей ‎традиции.‏ ‎Далее ‎следует‏ ‎исключительный ‎случай.

«Я‏ ‎из‏ ‎повиновения ‎вышел:‏ ‎За ‎флажки ‎— ‎жажда ‎жизни‏ ‎сильней! ‎Только‏ ‎—‏ ‎сзади ‎я ‎радостно‏ ‎слышал ‎Удивлённые‏ ‎крики ‎людей. ‎Рвусь ‎из‏ ‎сил‏ ‎— ‎и‏ ‎из ‎всех‏ ‎сухожилий, ‎Но ‎сегодня ‎— ‎не‏ ‎так,‏ ‎как ‎вчера:‏ ‎Обложили ‎меня,‏ ‎обложили ‎— ‎Но ‎остались ‎ни‏ ‎с‏ ‎чем‏ ‎егеря!»

Здесь ‎описана‏ ‎революция ‎—‏ ‎смена ‎уклада‏ ‎жизни‏ ‎— ‎преодоление‏ ‎старых ‎красных ‎флажков.

Отсылки ‎к ‎традиционному‏ ‎обществу ‎здесь‏ ‎на‏ ‎мой ‎взгляд ‎весьма‏ ‎условны. ‎Высоцкий‏ ‎поет ‎о ‎социуме ‎вообще,‏ ‎который‏ ‎в ‎любом‏ ‎своем ‎виде‏ ‎всегда ‎тотально ‎формирует ‎своих ‎членов,‏ ‎определяя‏ ‎сознание ‎человека,‏ ‎его ‎ролевые‏ ‎модели, ‎всю ‎его ‎жизнь.

В ‎этом‏ ‎ключе‏ ‎приписывание‏ ‎«Охоте ‎на‏ ‎волков» ‎антисоветской‏ ‎интенции ‎ущербно,‏ ‎так‏ ‎как ‎человека‏ ‎формировал ‎не ‎только ‎советский ‎социум,‏ ‎а ‎любой‏ ‎социум‏ ‎вообще. ‎Если ‎искать‏ ‎здесь ‎«анти»,‏ ‎то ‎говорить ‎стоило ‎бы‏ ‎о‏ ‎тотальной ‎детерминированности‏ ‎человека ‎обществом,‏ ‎о ‎том, ‎что ‎бытие ‎определяет‏ ‎сознание.‏ ‎Формируя ‎человека,‏ ‎социум ‎дает‏ ‎ему ‎его ‎личность, ‎это ‎очень‏ ‎много.‏ ‎Но‏ ‎при ‎этом‏ ‎и ‎отнимает‏ ‎(табуирует) ‎всё,‏ ‎что‏ ‎не ‎вписывается‏ ‎в ‎рамку ‎социума, ‎а ‎кто‏ ‎сказал, ‎что‏ ‎это‏ ‎мало?

Что ‎касается ‎линии‏ ‎СССР ‎—‏ ‎Запад. ‎Прямолинейно ‎жесткое ‎установление‏ ‎общественной‏ ‎рамки ‎является‏ ‎более ‎«честным»,‏ ‎так ‎как ‎прямой ‎диктат ‎видно,‏ ‎он‏ ‎куда ‎менее‏ ‎эффективен, ‎человек‏ ‎в ‎состоянии ‎выстроить ‎свое ‎отношение‏ ‎к‏ ‎нему.‏ ‎Мягкий ‎же‏ ‎диктат, ‎подразумевающий‏ ‎как ‎бы‏ ‎свободу,‏ ‎тотален. ‎Его‏ ‎не ‎видно, ‎от ‎него ‎не‏ ‎убежать, ‎он‏ ‎повсюду.‏ ‎В ‎иллюзии ‎свободы‏ ‎человек ‎становится‏ ‎полностью ‎определяемым ‎своим ‎социумом‏ ‎и‏ ‎оказывается ‎даже‏ ‎не ‎в‏ ‎состоянии ‎осознать ‎этого.

У ‎«Охоты ‎на‏ ‎волков»‏ ‎есть ‎менее‏ ‎известное ‎продолжение,‏ ‎написанное ‎Высоцким ‎десять ‎лет ‎спустя‏ ‎—‏ ‎в‏ ‎1978 ‎году.

«Конец‏ ‎„Охоты ‎на‏ ‎волков“, ‎или‏ ‎Охота‏ ‎с ‎вертолётов‏ ‎Словно ‎бритва, ‎рассвет ‎полоснул ‎по‏ ‎глазам, ‎Отворились‏ ‎курки,‏ ‎как ‎волшебный ‎сезам,‏ ‎Появились ‎стрелки,‏ ‎на ‎помине ‎легки, ‎И‏ ‎взлетели‏ ‎стрекозы ‎с‏ ‎протухшей ‎реки,‏ ‎И ‎потеха ‎пошла ‎— ‎в‏ ‎две‏ ‎руки, ‎в‏ ‎две ‎руки!‏ ‎Мы ‎легли ‎на ‎живот ‎и‏ ‎убрали‏ ‎клыки.‏ ‎Даже ‎тот,‏ ‎даже ‎тот,‏ ‎кто ‎нырял‏ ‎под‏ ‎флажки, ‎Чуял‏ ‎волчие ‎ямы ‎подушками ‎лап; ‎Тот,‏ ‎кого ‎даже‏ ‎пуля‏ ‎догнать ‎не ‎могла‏ ‎б, ‎—‏ ‎Тоже ‎в ‎страхе ‎взопрел,‏ ‎и‏ ‎прилёг, ‎и‏ ‎ослаб»

Вышедшего ‎за‏ ‎флажки ‎героя-революционера ‎настигают ‎вертолеты ‎охотников.‏ ‎Революционер‏ ‎«прилёг ‎и‏ ‎ослаб».

«Чтобы ‎жизнь‏ ‎улыбалась ‎волкам ‎— ‎не ‎слыхал:‏ ‎Зря‏ ‎мы‏ ‎любим ‎её,‏ ‎однолюбы. ‎Вот‏ ‎у ‎смерти‏ ‎—‏ ‎красивый ‎широкий‏ ‎оскал ‎И ‎здоровые, ‎крепкие ‎зубы.‏ ‎Улыбнёмся ‎же‏ ‎волчьей‏ ‎ухмылкой ‎врагу ‎—‏ ‎Псам ‎ещё‏ ‎не ‎намылены ‎холки!»

Волки ‎не‏ ‎боятся‏ ‎смерти, ‎у‏ ‎них ‎с‏ ‎ней ‎свой ‎роман ‎и ‎они‏ ‎готовятся‏ ‎порвать ‎псов.‏ ‎Но ‎что-то‏ ‎ломается ‎внутри.

«Но ‎на ‎татуированном ‎кровью‏ ‎снегу‏ ‎Наша‏ ‎роспись: ‎мы‏ ‎больше ‎не‏ ‎волки! ‎Мы‏ ‎ползли,‏ ‎по-собачьи ‎хвосты‏ ‎подобрав, ‎К ‎небесам ‎удивлённые ‎морды‏ ‎задрав: ‎Или‏ ‎с‏ ‎неба ‎возмездье ‎на‏ ‎нас ‎пролилось,‏ ‎Или ‎света ‎конец ‎—‏ ‎и‏ ‎в ‎мозгах‏ ‎перекос… ‎Только‏ ‎били ‎нас ‎в ‎рост ‎из‏ ‎железных‏ ‎стрекоз. ‎Кровью‏ ‎вымокли ‎мы‏ ‎под ‎свинцовым ‎дождём ‎— ‎И‏ ‎смирились,‏ ‎решив:‏ ‎всё ‎равно‏ ‎не ‎уйдём!‏ ‎Животами ‎горячими‏ ‎плавили‏ ‎снег. ‎Эту‏ ‎бойню ‎затеял ‎не ‎Бог ‎—‏ ‎человек: ‎Улетающим‏ ‎—‏ ‎влёт, ‎убегающим ‎—‏ ‎в ‎бег…»

Социум‏ ‎(всё ‎затеял ‎человек) ‎берет‏ ‎свое,‏ ‎волки ‎виляют‏ ‎хвостами ‎как‏ ‎псы ‎— ‎проявляют ‎свою ‎лояльность‏ ‎ему.‏ ‎Но ‎их‏ ‎безжалостно ‎уничтожают.‏ ‎Дальше ‎бегство, ‎обращение ‎к ‎духам‏ ‎предков‏ ‎и‏ ‎коллапс.

«К ‎лесу‏ ‎— ‎там‏ ‎хоть ‎немногих‏ ‎из‏ ‎вас ‎сберегу!‏ ‎К ‎лесу, ‎волки, ‎— ‎труднее‏ ‎убить ‎на‏ ‎бегу!‏ ‎Уносите ‎же ‎ноги,‏ ‎спасайте ‎щенков!‏ ‎Я ‎мечусь ‎на ‎глазах‏ ‎полупьяных‏ ‎стрелков ‎И‏ ‎скликаю ‎заблудшие‏ ‎души ‎волков. ‎Те, ‎кто ‎жив,‏ ‎затаились‏ ‎на ‎том‏ ‎берегу. ‎Что‏ ‎могу ‎я ‎один? ‎Ничего ‎не‏ ‎могу!‏ ‎Отказали‏ ‎глаза, ‎притупилось‏ ‎чутьё… ‎Где‏ ‎вы, ‎волки,‏ ‎былое‏ ‎лесное ‎зверьё,‏ ‎Где ‎же ‎ты, ‎желтоглазое ‎племя‏ ‎моё?!» ‎Наконец,‏ ‎финал.‏ ‎Волки ‎живы, ‎но‏ ‎они ‎больше‏ ‎не ‎волки. ‎«…Я ‎живу,‏ ‎но‏ ‎теперь ‎окружают‏ ‎меня ‎Звери,‏ ‎волчьих ‎не ‎знавшие ‎кличей. ‎Это‏ ‎псы,‏ ‎отдалённая ‎наша‏ ‎родня, ‎Мы‏ ‎их ‎раньше ‎считали ‎добычей. ‎Улыбаюсь‏ ‎я‏ ‎волчьей‏ ‎ухмылкой ‎врагу,‏ ‎Обнажаю ‎гнилые‏ ‎осколки. ‎А‏ ‎на‏ ‎татуированном ‎кровью‏ ‎снегу ‎Тает ‎роспись: ‎мы ‎больше‏ ‎не ‎волки!»

Социальная‏ ‎структура‏ ‎общества ‎изменилась. ‎Красных‏ ‎флажков ‎больше‏ ‎нет, ‎революция ‎преодолела ‎их.‏ ‎Теперь‏ ‎есть ‎новая‏ ‎система ‎формирования‏ ‎коллективной ‎личности. ‎В ‎чем-то ‎более‏ ‎гуманная‏ ‎и ‎куда‏ ‎более ‎тотальная.‏ ‎Волк ‎стал ‎собакой.

P. ‎S. ‎На‏ ‎мой‏ ‎взгляд‏ ‎«Охоту ‎на‏ ‎волков» ‎нужно‏ ‎слушать ‎глядя‏ ‎в‏ ‎черный ‎экран,‏ ‎а ‎еще ‎лучше ‎в ‎окно‏ ‎— ‎глядя‏ ‎на‏ ‎социум.