Долюшка трудная, долюшка женская

­А. ‎П.‏ ‎Рябушкин. ‎Московская ‎женщина ‎XVII ‎века‏ ‎

Разговор ‎о‏ ‎первом‏ ‎женском ‎правлении ‎на‏ ‎Руси ‎логично‏ ‎начать ‎с ‎краткого ‎обзора‏ ‎общественного‏ ‎положения ‎русских‏ ‎женщин ‎XVII‏ ‎века. ‎Давайте ‎поговорим ‎о ‎житье-бытье‏ ‎московских‏ ‎цариц ‎и‏ ‎простых ‎русских‏ ‎баб.

Последние ‎пять ‎тысяч ‎лет ‎женский‏ ‎род‏ ‎переживал‏ ‎не ‎лучшие‏ ‎времена. ‎Судьбу‏ ‎же ‎московской‏ ‎женщины‏ ‎можно ‎назвать‏ ‎незавидной ‎даже ‎по ‎нашим ‎отечественным‏ ‎меркам. ‎Тучи‏ ‎над‏ ‎ней ‎сгущались ‎постепенно.‏ ‎Так, ‎ещё‏ ‎в ‎Киевской ‎Руси ‎достоинство‏ ‎женщины‏ ‎оберегалось ‎как‏ ‎с ‎социальной,‏ ‎так ‎и ‎с ‎религиозной ‎стороны.‏ ‎В‏ ‎ХII ‎веке‏ ‎новгородский ‎священник‏ ‎Кирик ‎в ‎своих ‎известных ‎вопрошаниях‏ ‎осведомлялся‏ ‎у‏ ‎епископа ‎Нифонта:‏ ‎может ‎ли‏ ‎священник ‎служить‏ ‎в‏ ‎ризе, ‎заплатанной‏ ‎лоскутом ‎от ‎женского ‎платья? ‎—‏ ‎И ‎владыка‏ ‎отвечал:‏ ‎а ‎чем ‎же‏ ‎погана ‎женщина?

Зато‏ ‎у ‎русских ‎книжников ‎ХVI—XVII‏ ‎веков‏ ‎были ‎в‏ ‎большой ‎чести‏ ‎изречения ‎Солона, ‎говорившего, ‎что ‎мудрец‏ ‎ежедневно‏ ‎благодарит ‎богов‏ ‎за ‎то,‏ ‎что ‎они ‎создали ‎его ‎греком,‏ ‎а‏ ‎не‏ ‎варваром, ‎человеком,‏ ‎а ‎не‏ ‎животным, ‎мужчиной,‏ ‎а‏ ‎не ‎женщиной;‏ ‎и ‎Аристотеля, ‎учившего, ‎что ‎гражданам‏ ‎предоставлена ‎полная‏ ‎власть‏ ‎над ‎детьми, ‎рабами‏ ‎и ‎женщинами.

Древняя‏ ‎языческая ‎мудрость ‎перемешивалась ‎с‏ ‎христианскими‏ ‎понятиями ‎о‏ ‎происхождении ‎греха.‏ ‎Восточное ‎христианство ‎с ‎его ‎аскетическим‏ ‎идеалом,‏ ‎взирало ‎на‏ ‎женщину ‎чрезвычайно‏ ‎сурово. ‎В ‎сознании ‎людей ‎Московской‏ ‎Руси‏ ‎прочно‏ ‎укоренилось ‎мнение‏ ‎византийских ‎богословов‏ ‎о ‎том,‏ ‎что‏ ‎Ева ‎—‏ ‎виновница ‎грехопадения ‎человечества ‎— ‎«существо‏ ‎12 ‎раз‏ ‎нечистое»,‏ ‎соблазн, ‎а ‎то‏ ‎и ‎прямое‏ ‎орудие ‎дьявола: ‎который ‎через‏ ‎женскую‏ ‎плоть ‎уводит‏ ‎человека ‎от‏ ‎Бога: ‎«от ‎жены ‎начало ‎греху‏ ‎и‏ ‎тою ‎(от‏ ‎того) ‎все‏ ‎умираем». ‎Монашеское ‎правило ‎учило: ‎«Если‏ ‎монах‏ ‎пройдёт‏ ‎с ‎женою‏ ‎два ‎поприща,‏ ‎да ‎поклонится‏ ‎12‏ ‎(раз) ‎вечер,‏ ‎12 ‎заутра», ‎т. ‎е. ‎иноку‏ ‎нельзя ‎пройти‏ ‎бок‏ ‎о ‎бок ‎с‏ ‎женщиной ‎даже‏ ‎полкилометра ‎без ‎того, ‎чтобы‏ ‎не‏ ‎избыть ‎потом‏ ‎свой ‎невольных‏ ‎грех ‎покаянными ‎поклонами.

И ‎с ‎этим‏ ‎«нечистым»‏ ‎существом ‎особенно‏ ‎не ‎церемонились.

Жизнь‏ ‎москвички ‎XVI—XVII ‎веков ‎нередко ‎была‏ ‎беспрерывным‏ ‎рядом‏ ‎истязаний ‎—‏ ‎смолоду ‎от‏ ‎суровой ‎власти‏ ‎отца,‏ ‎потом ‎от‏ ‎тяжёлой ‎руки ‎мужа. ‎До ‎замужества‏ ‎она ‎своего‏ ‎«наречённого»‏ ‎большей ‎частью ‎и‏ ‎в ‎глаза‏ ‎не ‎видывала, ‎благодаря ‎чему‏ ‎свадебное‏ ‎пожелание ‎любви‏ ‎да ‎совета‏ ‎очень ‎редко ‎находило ‎воплощение ‎в‏ ‎последующей‏ ‎семейной ‎жизни.‏ ‎Жена ‎превращалась,‏ ‎по ‎сути, ‎в ‎домашнюю ‎служанку.‏ ‎Она‏ ‎и‏ ‎шагу ‎не‏ ‎смела ‎ступить‏ ‎без ‎позволения‏ ‎мужа.‏ ‎«Домострой» ‎(сборник‏ ‎религиозно-нравственных ‎и ‎хозяйственных ‎поучений) ‎знал‏ ‎только ‎одну‏ ‎личность‏ ‎— ‎отца, ‎родителя,‏ ‎мужа, ‎как‏ ‎главы ‎всего ‎дома. ‎Все‏ ‎другие‏ ‎лица ‎—‏ ‎жена, ‎дети,‏ ‎слуги ‎— ‎являлись ‎как ‎бы‏ ‎придатками‏ ‎этой ‎единственной‏ ‎настоящей ‎личности,‏ ‎которая ‎имела ‎над ‎ними ‎почти‏ ‎абсолютную‏ ‎власть.‏ ‎На ‎долю‏ ‎жены ‎выпадало‏ ‎только ‎попечение‏ ‎«о‏ ‎всяком ‎благочинии:‏ ‎како ‎душа ‎спасти, ‎Богу ‎и‏ ‎мужу ‎угодити‏ ‎и‏ ‎дом ‎свой ‎добре‏ ‎строити; ‎и‏ ‎во ‎всем ‎ему ‎(мужу)‏ ‎покорятися‏ ‎и ‎что‏ ‎муж ‎накажет,‏ ‎то ‎с ‎любовию ‎приимати ‎и‏ ‎со‏ ‎страхом ‎внимати‏ ‎и ‎творити‏ ‎по ‎его ‎наказанию ‎(распоряжению)…»

2. А. ‎П.‏ ‎Рябушкин.‏ ‎Семья‏ ‎купца

Глава ‎семейства‏ ‎должен ‎был‏ ‎внушать ‎домочадцам‏ ‎страх,‏ ‎без ‎которого‏ ‎не ‎мыслилось ‎тогдашнее ‎воспитание. ‎Нагонялся‏ ‎этот ‎страх‏ ‎кулаком,‏ ‎плетью, ‎палкой, ‎или‏ ‎первым ‎предметом,‏ ‎что ‎попадался ‎под ‎руку.‏ ‎Народная‏ ‎благоглупость ‎гласила:‏ ‎«Люби ‎жену,‏ ‎как ‎душу, ‎а ‎тряси ‎её,‏ ‎как‏ ‎грушу». ‎Если‏ ‎жена ‎не‏ ‎слушает ‎мужа, ‎учит ‎«Домострой», ‎то‏ ‎«достоит‏ ‎мужу‏ ‎жену ‎своя‏ ‎наказывати…», ‎но‏ ‎только ‎«побить‏ ‎не‏ ‎перед ‎людьми,‏ ‎а ‎наедине». ‎Бить ‎надо ‎«бережно‏ ‎и ‎разумно»,‏ ‎чтобы‏ ‎не ‎попортить ‎живое‏ ‎имущество: ‎«ни‏ ‎по ‎уху, ‎ни ‎по‏ ‎лицу,‏ ‎ни ‎под‏ ‎сердце ‎кулаком,‏ ‎ни ‎пинком, ‎ни ‎посохом ‎не‏ ‎колоть;‏ ‎никаким ‎железным‏ ‎или ‎деревянным‏ ‎не ‎бить: ‎кто ‎с ‎сердца‏ ‎или‏ ‎с‏ ‎кручины ‎так‏ ‎бьёт, ‎—‏ ‎много ‎бед‏ ‎от‏ ‎того ‎бывает:‏ ‎слепота ‎и ‎глухота, ‎и ‎руку‏ ‎и ‎ногу‏ ‎вывихнут,‏ ‎и ‎пальцы: ‎и‏ ‎главоболие ‎и‏ ‎зубная ‎болезнь; ‎а ‎у‏ ‎беременных‏ ‎жён ‎поврежение‏ ‎бывает ‎во‏ ‎утробе».

Об ‎удовольствиях ‎жены ‎и ‎помину‏ ‎не‏ ‎было: ‎она‏ ‎и ‎часу‏ ‎не ‎могла ‎провести ‎без ‎работы‏ ‎и‏ ‎рукоделия.‏ ‎Песни ‎и‏ ‎пляски ‎сурово‏ ‎преследовались ‎как‏ ‎бесовское‏ ‎наваждение. ‎«Домострой»‏ ‎определяет ‎для ‎жены ‎даже ‎и‏ ‎то, ‎как‏ ‎и‏ ‎о ‎чем ‎беседовать‏ ‎с ‎гостьями:‏ ‎«как ‎добрые ‎жены ‎живут‏ ‎и‏ ‎как ‎порядню‏ ‎(важные ‎дела)‏ ‎ведут, ‎и ‎как ‎дом ‎строить,‏ ‎и‏ ‎как ‎дети‏ ‎и ‎служак‏ ‎учат; ‎и ‎как ‎мужей ‎своих‏ ‎слушают‏ ‎и‏ ‎как ‎с‏ ‎ними ‎спрашиваются‏ ‎и ‎как‏ ‎повинуются‏ ‎им ‎во‏ ‎всем…»

В ‎одном ‎только ‎случае ‎самостоятельность‏ ‎женщины ‎являлась‏ ‎законной‏ ‎и ‎неоспоримой, ‎—‏ ‎когда ‎по‏ ‎смерти ‎мужа ‎она ‎оставалась‏ ‎«матёрою‏ ‎вдовою», ‎т.‏ ‎е. ‎вдовою‏ ‎— ‎матерью ‎сыновей. ‎«Матёрые ‎вдовы»‏ ‎оставили‏ ‎заметный ‎след‏ ‎в ‎общественной‏ ‎жизни, ‎в ‎исторических ‎событиях, ‎а‏ ‎также‏ ‎в‏ ‎народной ‎поэзии,‏ ‎в ‎былинах‏ ‎и ‎песнях.

Вдова‏ ‎же‏ ‎бездетная, ‎по‏ ‎убеждению ‎века, ‎приравнивалась ‎в ‎своём‏ ‎положении ‎к‏ ‎сироте,‏ ‎и ‎вместе ‎с‏ ‎прочими ‎«убогими‏ ‎людьми» ‎поступала ‎под ‎покровительство‏ ‎Церкви.

Порой‏ ‎с ‎женщинами‏ ‎обращались ‎и‏ ‎вовсе ‎как ‎с ‎вещью. ‎Патриарх‏ ‎Филарет‏ ‎обличал ‎московских‏ ‎служилых ‎людей‏ ‎в ‎том, ‎что ‎они, ‎отправляясь‏ ‎в‏ ‎отдалённые‏ ‎места ‎на‏ ‎службу, ‎закладывали‏ ‎своих ‎жён‏ ‎товарищам,‏ ‎предоставляя ‎им‏ ‎право ‎брачной ‎жизни ‎за ‎известную‏ ‎плату. ‎Если‏ ‎муж‏ ‎не ‎выкупал ‎жену‏ ‎в ‎установленный‏ ‎срок, ‎заимодавец ‎продавал ‎её‏ ‎другому‏ ‎желающему, ‎тот‏ ‎третьему ‎и‏ ‎так ‎далее.

Но ‎у ‎простолюдинок ‎оставалась‏ ‎хотя‏ ‎бы ‎одна‏ ‎свобода ‎—‏ ‎свобода ‎передвижения. ‎У ‎женщин ‎из‏ ‎знатных‏ ‎семей‏ ‎не ‎было‏ ‎и ‎этого‏ ‎— ‎свою‏ ‎жизнь‏ ‎они ‎проводили‏ ‎на ‎женской ‎половине ‎дома, ‎в‏ ‎тереме. ‎Московский‏ ‎терем‏ ‎не ‎имел ‎ничего‏ ‎общего ‎с‏ ‎восточным ‎гаремом. ‎Держать ‎женщин‏ ‎взаперти‏ ‎русских ‎людей‏ ‎побуждала ‎не‏ ‎первобытная ‎ревность ‎самца, ‎не ‎вековой‏ ‎уклад‏ ‎быта, ‎а‏ ‎сложившийся ‎в‏ ‎Московской ‎Руси ‎идеал ‎христианского ‎благочестия‏ ‎да‏ ‎боязнь‏ ‎греха, ‎соблазна,‏ ‎порчи, ‎сглаза.

В‏ ‎былинах ‎читаем:

Сидит‏ ‎она‏ ‎за ‎тридевятью‏ ‎замками,

Да ‎сидит ‎она ‎за ‎тридевятью‏ ‎ключами,

Чтобы ‎и‏ ‎ветер‏ ‎не ‎завел, ‎да‏ ‎и ‎солнце‏ ‎не ‎запекло,

Да ‎и ‎добры‏ ‎молодцы,‏ ‎чтоб ‎не‏ ‎завидели…

«Состояние ‎женщин,‏ ‎— ‎писал ‎Сигизмунд ‎Герберштейн ‎в‏ ‎начале‏ ‎XVI ‎века,‏ ‎— ‎самое‏ ‎плачевное: ‎женщина ‎считается ‎честною ‎тогда‏ ‎только,‏ ‎когда‏ ‎живёт ‎дома‏ ‎взаперти ‎и‏ ‎никуда ‎не‏ ‎выходит;‏ ‎напротив, ‎если‏ ‎она ‎позволяет ‎видеть ‎себя ‎чужим‏ ‎и ‎посторонним‏ ‎людям,‏ ‎то ‎её ‎поведение‏ ‎становится ‎зазорным…‏ ‎Весьма ‎редко ‎позволяется ‎им‏ ‎ходить‏ ‎в ‎храм,‏ ‎а ‎ещё‏ ‎реже ‎в ‎дружеские ‎беседы, ‎разве‏ ‎уже‏ ‎в ‎престарелых‏ ‎летах, ‎когда‏ ‎они ‎не ‎могут ‎навлекать ‎на‏ ‎себя‏ ‎подозрения».‏ ‎По ‎свидетельству‏ ‎другого ‎иностранца,‏ ‎князя ‎Даниила‏ ‎Бухау‏ ‎(вторая ‎половина‏ ‎XVI ‎века), ‎знатные ‎люди ‎не‏ ‎показывали ‎своих‏ ‎жён‏ ‎и ‎дочерей ‎не‏ ‎только ‎посторонним‏ ‎людям, ‎но ‎даже ‎братьям‏ ‎и‏ ‎другим ‎близким‏ ‎родственникам». ‎Примерно‏ ‎тогда ‎же ‎англичанин ‎Джером ‎Горсей‏ ‎записал‏ ‎о ‎московских‏ ‎боярах: ‎«Держат‏ ‎своих ‎жён ‎они ‎взаперти, ‎так‏ ‎что‏ ‎у‏ ‎людей ‎с‏ ‎некоторым ‎достоинством‏ ‎никто ‎не‏ ‎может‏ ‎видеть ‎их‏ ‎жён, ‎разве ‎когда ‎они ‎идут‏ ‎в ‎церковь‏ ‎на‏ ‎Рождестве ‎или ‎Пасхе‏ ‎или ‎навещают‏ ‎своих ‎приятельниц».

3. А. ‎П. ‎Рябушкин.‏ ‎Русские‏ ‎женщины ‎XVII‏ ‎столетия ‎в‏ ‎церкви"

Царицы ‎и ‎царевны ‎были, ‎конечно,‏ ‎избавлены‏ ‎от ‎прелестей‏ ‎супружеской ‎жизни‏ ‎простолюдинок. ‎Однако ‎и ‎им ‎было‏ ‎далеко‏ ‎до‏ ‎полного ‎счастья.‏ ‎Например, ‎царские‏ ‎дочери ‎были‏ ‎фактически‏ ‎обречены ‎на‏ ‎безбрачие: ‎выходить ‎за ‎русских ‎людей,‏ ‎то ‎есть‏ ‎своих‏ ‎подданных, ‎им ‎запрещал‏ ‎обычай, ‎а‏ ‎выдавать ‎их ‎за ‎иностранных‏ ‎принцев‏ ‎мешало ‎различие‏ ‎вероисповеданий. ‎Русские‏ ‎цари ‎твёрдо ‎стояли ‎на ‎том,‏ ‎чтобы‏ ‎их ‎дочери‏ ‎после ‎замужества‏ ‎сохраняли ‎православие ‎— ‎на ‎этом‏ ‎пункте‏ ‎брачного‏ ‎договора ‎обыкновенно‏ ‎и ‎заканчивалось‏ ‎сватовство ‎иностранного‏ ‎жениха.

Поэтому‏ ‎вся ‎жизнь‏ ‎цариц ‎и ‎царевен ‎проходила ‎в‏ ‎тереме, ‎а‏ ‎заканчивалась‏ ‎в ‎монастыре. ‎Жена‏ ‎и ‎дочери‏ ‎царя ‎жили ‎в ‎строгом‏ ‎уединении,‏ ‎проводя ‎дни‏ ‎частью ‎в‏ ‎молитве ‎и ‎посте, ‎частью ‎в‏ ‎рукоделии‏ ‎и ‎комнатных‏ ‎забавах ‎с‏ ‎сенными ‎девушками. ‎Из ‎мужчин ‎только‏ ‎патриарх‏ ‎и‏ ‎ближние ‎сродники‏ ‎могли ‎видеть‏ ‎их. ‎Врачи‏ ‎в‏ ‎случае ‎надобности‏ ‎осматривали ‎больных ‎женщин ‎в ‎темной‏ ‎комнате, ‎щупая‏ ‎им‏ ‎пульс ‎через ‎платок.‏ ‎В ‎церковь‏ ‎они ‎ходили ‎скрытыми ‎переходами‏ ‎и‏ ‎стояли ‎там‏ ‎в ‎специально‏ ‎отгороженном ‎приделе. ‎Участие ‎в ‎придворных‏ ‎празднествах‏ ‎им ‎было‏ ‎строго ‎заказано.‏ ‎Лишь ‎коронация ‎и ‎погребение ‎царя‏ ‎давали‏ ‎им‏ ‎повод ‎покинуть‏ ‎терем. ‎В‏ ‎похоронных ‎процессиях‏ ‎царевны‏ ‎шли ‎за‏ ‎гробом ‎в ‎непроницаемых ‎покрывалах, ‎а‏ ‎сенные ‎девушки‏ ‎ещё‏ ‎и ‎огораживали ‎их‏ ‎от ‎мирского‏ ‎внимания ‎специальными ‎«запонами» ‎—‏ ‎длинными‏ ‎и ‎высокими‏ ‎суконными ‎полами.

Ну‏ ‎как, ‎девушки, ‎спрошу ‎я ‎вас:‏ ‎после‏ ‎этого ‎кто-то‏ ‎ещё ‎мечтает‏ ‎быть ‎московской ‎царевной?

Нужно ‎было ‎иметь‏ ‎поистине‏ ‎несгибаемый‏ ‎характер ‎и‏ ‎железную ‎волю,‏ ‎чтобы ‎в‏ ‎то‏ ‎время, ‎так‏ ‎сказать, ‎из ‎женщин ‎выбиться ‎в‏ ‎люди. ‎И‏ ‎вот‏ ‎одна ‎такая ‎женщина‏ ‎нашлась. ‎Это‏ ‎была ‎царевна ‎Софья.