Сантехник, который разбирался в балете

- Я, ‎братцы‏ ‎мои, ‎балет ‎не ‎жалую, ‎-‏ ‎сказал ‎старый‏ ‎сантехник‏ ‎Михалыч, ‎нежно ‎разливая‏ ‎по ‎стаканчикам‏ ‎портвейн ‎и ‎попыхивая ‎"Примой".‏ ‎–‏ ‎Самое, ‎доложу‏ ‎я ‎вам,‏ ‎вреднейшее ‎искусство. ‎Хотя ‎какое ‎там‏ ‎искусство‏ ‎– ‎его‏ ‎таким ‎словом‏ ‎и ‎назвать-то ‎совестно. ‎Сплошное ‎издевательство‏ ‎над‏ ‎людьми.‏ ‎Видеть ‎его‏ ‎не ‎могу.

… Сантехник,‏ ‎разбирающийся ‎в‏ ‎балете…‏ ‎Редкий ‎случай.‏ ‎И ‎главное, ‎добросердечный ‎такой, ‎понимающий‏ ‎– ‎ведь‏ ‎работа‏ ‎в ‎балете ‎действительно‏ ‎очень ‎тяжелая.‏ ‎Все ‎артисты ‎балета ‎–‏ ‎потенциальные‏ ‎инвалиды ‎с‏ ‎убитыми ‎ногами,‏ ‎позвоночником ‎и ‎желудком. ‎За ‎мишурой‏ ‎декораций‏ ‎и ‎костюмов‏ ‎этого ‎никто‏ ‎не ‎видит, ‎а ‎на ‎самом‏ ‎деле‏ ‎–‏ ‎там ‎коллекция‏ ‎клинических ‎случаев.‏ ‎А ‎Михалыч‏ ‎продолжал:

- Я‏ ‎ведь ‎до‏ ‎балета ‎много ‎где ‎проработал. ‎И‏ ‎в ‎школе,‏ ‎и‏ ‎в ‎исполкоме, ‎и‏ ‎в ‎ЖЭКах‏ ‎разных. ‎Даже ‎в ‎морге‏ ‎оттрубил‏ ‎пару ‎лет.‏ ‎Кстати, ‎отличная‏ ‎работенка ‎была ‎– ‎контингент ‎неконфликтный,‏ ‎спирт‏ ‎рекой, ‎никаких‏ ‎засоров-заторов. ‎Опять‏ ‎же, ‎подкалымить ‎там ‎- ‎на‏ ‎выносе‏ ‎до‏ ‎автобуса… ‎Лафа.‏ ‎Единственно, ‎что‏ ‎атмосфера ‎там‏ ‎жутковатая‏ ‎– ‎давит,‏ ‎никаким ‎бухлом ‎не ‎перебьешь.

Поэтому ‎и‏ ‎ушел ‎я‏ ‎оттуда,‏ ‎от ‎греха ‎подальше.‏ ‎Тогда ‎как‏ ‎раз ‎и ‎вакансия ‎подвернулась‏ ‎–‏ ‎сантехником ‎в‏ ‎театре ‎балета.‏ ‎Я ‎еще ‎так ‎было ‎сразу‏ ‎обрадовался‏ ‎– ‎думаю,‏ ‎там ‎люди‏ ‎кулютурные, ‎искусство ‎там, ‎эмпиреи ‎всякие…‏ ‎ХХа!‏ ‎–‏ ‎Оказалось, ‎в‏ ‎морге ‎было‏ ‎гораздо ‎лучше,‏ ‎ибо‏ ‎такого ‎срача‏ ‎как ‎в ‎храме ‎кулютуры ‎я‏ ‎не ‎видел‏ ‎нигде.

Михалыч‏ ‎выкушал ‎стакан ‎портвея,‏ ‎закусил ‎крабовой‏ ‎палочкой ‎и ‎продолжил:

- Я ‎вот‏ ‎помню,‏ ‎вызывают ‎меня‏ ‎из ‎каптерки‏ ‎– ‎там ‎унитаз ‎в ‎женском‏ ‎туалете‏ ‎че-т ‎засорился.‏ ‎Ну ‎я,‏ ‎такой, ‎беру ‎инструмент, ‎захожу ‎в‏ ‎туалет‏ ‎–‏ ‎кричу, ‎мол,‏ ‎есть ‎кто‏ ‎дома? ‎–‏ ‎В‏ ‎ответ ‎тишина.‏ ‎Значить, ‎никого.

Я ‎еще ‎раз ‎посмотрел‏ ‎там ‎под‏ ‎дверьми‏ ‎– ‎мало ‎ли‏ ‎где ‎чьи‏ ‎ноги ‎торчат. ‎Открываю ‎кабинку,‏ ‎а‏ ‎там… ‎танцовщица‏ ‎сидит ‎на‏ ‎толчке ‎в ‎позе ‎орла. ‎Вся‏ ‎такая‏ ‎в ‎пачке‏ ‎розовой. ‎И‏ ‎причем ‎еще ‎и ‎на ‎цыпочках‏ ‎-‏ ‎на‏ ‎пуантах, ‎по-ихнему.‏ ‎Но ‎это‏ ‎ерунда. ‎Самое‏ ‎страшное‏ ‎– ‎это‏ ‎были ‎ее ‎глаза. ‎Она ‎сама-то‏ ‎маленькая, ‎миниатюрная,‏ ‎здыхота‏ ‎здыхотой, ‎а ‎глаза‏ ‎выпучила ‎–‏ ‎каждый ‎размером ‎с ‎мой‏ ‎кулак.‏ ‎И ‎еще‏ ‎так ‎завизжала,‏ ‎как ‎меня ‎увидела ‎– ‎я‏ ‎там‏ ‎сам ‎чуть‏ ‎не ‎обделался…‏ ‎Прошу ‎плеснуть.

Михалыч ‎судорожно ‎выжрал ‎еще‏ ‎один‏ ‎стакан,‏ ‎нервно ‎подрагивая‏ ‎кадыком, ‎и‏ ‎занюхал ‎кусочком‏ ‎хлеба.

- А‏ ‎дерьмища ‎от‏ ‎них ‎сколько! ‎Я ‎сам ‎в‏ ‎армии ‎служил.‏ ‎Так‏ ‎вот ‎мы ‎всем‏ ‎взводом ‎–‏ ‎после ‎протухшего ‎бигоса ‎и‏ ‎недоваренного‏ ‎гороха ‎с‏ ‎волосами ‎белого‏ ‎медведя ‎– ‎столько ‎за ‎неделю‏ ‎не‏ ‎могли ‎навалить,‏ ‎сколько ‎эти‏ ‎– ‎за ‎день. ‎И, ‎главное,‏ ‎откуда‏ ‎в‏ ‎них ‎столько‏ ‎берется? ‎Они‏ ‎ж ‎мелкие‏ ‎все,‏ ‎худые… ‎Это‏ ‎мне ‎потом ‎их ‎старшая ‎–‏ ‎Сережей ‎звали‏ ‎–‏ ‎по ‎секрету ‎поведала,‏ ‎что ‎это‏ ‎они ‎специально ‎слабительное ‎пьют,‏ ‎чтоб‏ ‎не ‎растолстеть.

Как‏ ‎есть ‎издевательство.‏ ‎Причем ‎надо ‎мной. ‎Мне-то ‎что‏ ‎до‏ ‎их ‎фигур?‏ ‎Они ‎там‏ ‎худеют, ‎а ‎мне ‎их ‎го…‏ ‎голубцы‏ ‎липучие‏ ‎лопатой ‎выгребать?‏ ‎Я ‎на‏ ‎такое ‎не‏ ‎подряжался‏ ‎– ‎я‏ ‎сразу ‎пошел ‎к ‎директору ‎и‏ ‎потребовал ‎повышения‏ ‎ставки.‏ ‎В ‎четыре ‎раза‏ ‎с ‎каждой‏ ‎балерины. ‎Так ‎и ‎сказал:‏ ‎мол,‏ ‎раз ‎у‏ ‎вас ‎все‏ ‎хадют ‎за ‎четверых, ‎пусть ‎тогда‏ ‎как‏ ‎за ‎четверых‏ ‎и ‎плотют.

… Михалыч‏ ‎выцепал ‎из ‎пачки ‎еще ‎одну‏ ‎"Приму",‏ ‎задумчиво‏ ‎помял ‎ее‏ ‎в ‎пальцах‏ ‎и, ‎не‏ ‎торопясь,‏ ‎раскурил:

- Хотя ‎зря‏ ‎я, ‎конечно, ‎так ‎на ‎девчонок‏ ‎из ‎балета‏ ‎гнал.‏ ‎Так-то ‎они ‎девчонки‏ ‎хорошие, ‎красивые.‏ ‎Ногами ‎еще ‎такие ‎кренделя‏ ‎вытворяют‏ ‎– ‎куда‏ ‎там ‎моей‏ ‎Зинке. ‎Я ‎ведь ‎потом ‎узнал,‏ ‎это‏ ‎все ‎бабка-билетерша‏ ‎была ‎–‏ ‎это ‎она ‎все. ‎Тогда ‎ведь‏ ‎туалетная‏ ‎бумага‏ ‎в ‎дефиците‏ ‎была ‎–‏ ‎так ‎она,‏ ‎чтоб‏ ‎сэкономить, ‎вместо‏ ‎бумаги ‎использовала ‎старые ‎афиши. ‎А‏ ‎там ‎же‏ ‎бумага‏ ‎крепкая ‎– ‎картон‏ ‎почти. ‎Да‏ ‎еще ‎и ‎краска ‎водооталкивающая…

Как‏ ‎ее‏ ‎на ‎этом‏ ‎поймали ‎-‏ ‎это ‎уже ‎совсем ‎другая ‎история.‏ ‎Чья‏ ‎там ‎очередь‏ ‎в ‎магазин‏ ‎бежать?