Наш Ӝругр войны не хочет…
…это видимо сказывается потомственность прамонгольского уицраора – того, который обратился к свету первым.
Наш, кстати, — этой же породы. А его советский родитель был настолько добродушен, что даже не попытался по обыкновению своего вида пожрать очередную непроизвольную пачку своих ублюдков.
Когда они его уже безо всякого стеснения грызли и рвали, он судорожно всё ещё продолжал одаривать и благословлять их.
Наш демон великодержавной государственности вообще сильно изменился после Победы — в нём как будто что-то дрогнуло и ему стало жалко своих человечков, причём как-то по необычно новому — не так как этому демону всегда жалко своих солдатиков или других своих любимых источников шавва и проводников его воли.
Видимо в какой-то критический момент сорок второго или третьего он слишком пристально вгляделся в происходящее и это оставило на его восприятии отпечаток чего-то человеческого.
За пять лет грызни метафизических страшилищ он неминуемо должен был испытать и смертный ужас, причём смерть над ним висела для его породы наиболее лютая — быть пожранным не своими родными ублюдками ближе к славной старости, а соседями — да ещё и этим подлым семейством карликовых уродцев.
И погибнуть совсем молодым, к тому же в самый обидный для этого момент — он как раз успел прокачать своих человечков по новой системе до эпохи рекордных перелётов и удивлял ими дальних сородичей; а сами человечки только что перестали его бояться и крошить друг друга, а начали наконец узнавать, помогать и ударно выделять шавва.
Скорее всего советский Ӝругр осознал что-то неприличное для демона именно в тот момент — незадолго до Сталинградской битвы.
Думаю, что глядя на нас нашими глазами этот демон вдруг перестал быть атеистом — например, перестал быть атеистом тот его солдатик «в окопе, под огнём», чьими глазами он в этот момент смотрел.
Подобные случаи описаны в художественной литературе, например у Желязны («Lord of Light», 1967) ракшас, временно захвативший для демонических гуляний тело главного героя, заразился человеческим фактором и это начало отравлять ему его адовые развлечения.
И разумно предположить, что перестав быть атеистом, тот солдатик прекратил испытывать свой смертный ужас и стал спокоен. Возможно, после этого он направил свой штурмовик вниз, на колонну. Или встал из окопа и за ним встали остальные.
Тогда, перестав видеть из солдатика, Ӝругр мог унести в себе его настроение и оно могло избавить от такого же ужаса и его самого.
Или же он видел такой сценарий глазами солдатиков не раз, и это его в итоге в чём-то убедило.
К тому же он помнил, как внезапно взбесился германский уицраор, сверстник его самого, — который казался самым вменяемым из карликовых соседей, поскольку был самым толстым из них.
Перед этим они спокойно поделили ничейную окраину между собой, чтобы там не завелось ничего злопакостного или пока туда не забился какой-нибудь нахальный титулованный крысёныш из числа общих родственников.
И больше германский уицраор спокойно ничего не делал — сначала метался по своему углу и трепал сородичей, потом они затихли, молча выползли оттуда все вместе и дружно накинулись на Ӝругра. Потомственность прамонгольского уицраора на этом семействе себя никак не проявила, — даже на самом толстом.
...Поэтому человечки немедленно получили обратно в полное распоряжение всё, что осталось от их религиозных культов. Немедленно пригодились все уцелевшие служители. Появился Совет по делам религий, а в небо полетела икона — на самолётике, игрушек дороже у Ӝругра не было.
А после Победы Ӝругр потерял интерес к обычным для его породы увлечениям и, судя по всему, привязался к своим человечкам непристойно сентиментальным для демона образом.
Во всяком случае, когда он не счёл нужным потоптать и пожрать свой безмозгло-самостийный приплод, а вместо этого безропотно дал ему себя растерзать; — человечки практически ничего не заметили и не устроили по этому поводу незаживающего бессмысленного кровавого бедлама, с которого пришлось начинать Ӝругру в начале столетия, когда он наконец передавил по углам всех своих воинственных братьев.
Собственно, ничего не должно было помешать ему покончить со своими отпрысками — тем более, что они были первыми, но этот демон почему-то не стал даже пытаться следовать зову своей природы, родительский инстинкт его породы не сработал.
Он не распылил ни одного из своих ублюдков, а вместо этого выделил каждому по углу, посадил самого толстого на своё место, надел на него атрибут великодержавной государственности, перестал шевелиться и, даже уже превратившись в агонизирующий огрызок, всё ещё старался не дёргаться.
Жить советский уицраор явно больше не желал, демоническое бытие очевидно стало его тяготить, и поэтому он ушёл с первой же естественной для своего вида возможностью это сделать.
Может быть, он почувствовал в себе неуклонно нарастающее старческое безумие, характерное для этих демонов.
Может быть, это чувство напомнило Ӝругру о событиях детства.
Может быть, ему стало очевидно, что в неизбежном бесновании финального маразма он непременно бросит всех своих человечков в новую мировую бойню, после чего их будет ждать ещё и непременный период грызни ӝругритов над его телом.
Может быть, он не захотел этого.
А теперь я почитаю вам стихи.
ДАНИИЛ наш АНДРЕЕВ (Ленинградский апокалипсис. Поэма.):
107.
Он был свиреп и горд. Змеиная
Взвивалась шея к тучам бурым,
И там, в подобных амбразурам
Прорывах мчащихся, на миг
Глаз сумрачного исполина я
Узрел, как с низменных подножий
Зрят пики гор, и непохожий
Ни на кого из смертных лик.
108.
В зрачке, сурово перерезанном,
Как у орла, тяжелым веком,
Тлел невместимый человеком
Огонь, как в черном хрустале...
Какая сталь, чугун, железо нам
Передадут хоть отголосок
От шороха его присосок
И ног, бредущих по земле?
109.
Дрожа, я прянул в щель.
– В нем чудилось
Шуршанье миллионов жизней,
Как черви в рыбьей головизне
Кишевших меж волокон тьмы...
Господь! неужто это чудище
С врагом боролось нашей ратью,
А вождь был только рукоятью
Его меча, слепой как мы?..
110.
Так кто же враг?.. И на мгновение
Я различил, что запад чадный
Весь заслонен другой громадой
Пульсирующей... что она
В перистальтическом движении
Еще грозней, лютей, звериней,
Чем тот, кто русскою твердыней
Одетый, борется без сна.
...112.
Язвящее, простое горе я
Изведаю в тот день далекий,
Когда прочтут вот эти строки
Глаза потомков, и – не весть,
Но мертвенную аллегорию
Усмотрят в образе гиганта.
Он есть! Он тверже адаманта,
Реальней нас! Он был! он есть!
0 комментариев