Мужское взросление, миграция, Парис и Ахиллес.

Простите, ‎что‏ ‎я ‎не ‎допортил ‎вам ‎настроение‏ ‎на ‎прошлой‏ ‎неделе,‏ ‎как ‎обещал. ‎Ничего.‏ ‎Сейчас ‎допорчу.

Прошлый‏ ‎текст ‎мы ‎с ‎вами‏ ‎закончили‏ ‎на ‎том,‏ ‎что ‎мигранты,‏ ‎в ‎которых ‎наша ‎страна ‎нуждается,‏ ‎чтобы‏ ‎просто-напросто ‎выжить‏ ‎и ‎сохранить‏ ‎нас ‎— ‎безусловно ‎изменят ‎нашу‏ ‎среду‏ ‎обитания,‏ ‎а, ‎значит,‏ ‎нам ‎придётся‏ ‎к ‎ней‏ ‎адаптироваться.

Уже‏ ‎сама ‎постановка‏ ‎проблемы ‎вызывает ‎у ‎любого ‎нормального‏ ‎человека ‎естественное‏ ‎чувство‏ ‎дискомфорта ‎и ‎даже‏ ‎где-то ‎возмущения.‏ ‎Любые ‎новые ‎усилия ‎неприятны.‏ ‎А‏ ‎усилия ‎по‏ ‎адаптации ‎—‏ ‎то ‎есть, ‎направленные ‎на ‎себя‏ ‎же‏ ‎— ‎самые‏ ‎неприятные ‎и‏ ‎самые ‎трудоёмкие.

Это ‎нормально.

И ‎ворчать ‎по‏ ‎поводу‏ ‎неудобств‏ ‎— ‎тоже‏ ‎нормально.

Но ‎давайте‏ ‎вести ‎себя‏ ‎как‏ ‎взрослые ‎люди‏ ‎и ‎понимать, ‎что ‎свобода ‎—‏ ‎это ‎осознанная‏ ‎необходимость,‏ ‎а ‎«надо» ‎—‏ ‎важнее, ‎чем‏ ‎«хочу».

Ну, ‎а ‎для ‎того,‏ ‎чтобы‏ ‎понять, ‎как‏ ‎нам ‎придётся‏ ‎меняться ‎самим ‎и ‎как ‎воспитывать‏ ‎своих‏ ‎детей ‎и‏ ‎внуков, ‎давайте‏ ‎посмотрим ‎на ‎то, ‎какими ‎словами‏ ‎мы‏ ‎формулируем‏ ‎свой ‎дискомфорт,‏ ‎связанный ‎с‏ ‎мигрантами.

В ‎последнее‏ ‎время‏ ‎сеть ‎наполнилась‏ ‎новыми ‎словами ‎и ‎выражениями, ‎которые‏ ‎специально ‎сконструированы‏ ‎для‏ ‎дегуманизации ‎мигрантов ‎и‏ ‎людей ‎так‏ ‎или ‎иначе ‎с ‎ними‏ ‎связанных.

Приведу‏ ‎примеры: ‎мастурбеки,‏ ‎дилдоджоны, ‎многонационалы,‏ ‎дружбанародники, ‎наташки, ‎чернильницы, ‎замоташки… ‎и‏ ‎степашки.

Слово,‏ ‎которое ‎меня‏ ‎тут ‎выбешивает‏ ‎больше ‎всего, ‎это, ‎наверное, ‎слово‏ ‎«замоташка»‏ ‎—‏ ‎обозначающее ‎женщину,‏ ‎одетую ‎в‏ ‎соответствии ‎с‏ ‎устаревшими‏ ‎у ‎нас‏ ‎нормами ‎приличия.

Причём ‎эти ‎люди ‎зачастую‏ ‎выпячивают ‎свою‏ ‎православность,‏ ‎ходят ‎в ‎храмы…‏ ‎И ‎даже,‏ ‎наверное, ‎видят ‎там ‎женщин‏ ‎с‏ ‎покрытыми ‎головами,‏ ‎а ‎сами,‏ ‎напротив, ‎в ‎соответствии ‎с ‎церковным‏ ‎этикетом‏ ‎снимают ‎головной‏ ‎убор.

И ‎вот‏ ‎они ‎входят ‎в ‎храм ‎и‏ ‎смотрят‏ ‎на‏ ‎икону ‎Богородицы.

Им‏ ‎же ‎не‏ ‎приходит ‎в‏ ‎голову‏ ‎требовать ‎убрать‏ ‎изображение ‎ближневосточной ‎нерусской ‎«замоташки» ‎из‏ ‎русского ‎храма?

Почему‏ ‎Иосифа‏ ‎Обручника, ‎который ‎женился‏ ‎на ‎Богородице‏ ‎задолго ‎до ‎того, ‎как‏ ‎она‏ ‎достигла ‎современного‏ ‎возраста ‎согласия,‏ ‎не ‎обвиняют ‎в ‎педофилии?

Впрочем, ‎я‏ ‎отвлёкся.‏ ‎Вернёмся ‎к‏ ‎теме.

Больше ‎половины‏ ‎этих ‎слов ‎так ‎или ‎иначе‏ ‎связаны‏ ‎с‏ ‎половым ‎поведением.

«Наташки»‏ ‎и ‎«чернильницы»‏ ‎— ‎это‏ ‎русские‏ ‎женщины, ‎осквернившие‏ ‎себя ‎браком ‎или ‎сожительством ‎с‏ ‎нерусскими.

То ‎есть,‏ ‎это‏ ‎язык ‎половой ‎конкуренции.

А‏ ‎половая ‎конкуренция‏ ‎— ‎одна ‎из ‎самых‏ ‎беспощадных.

Это‏ ‎конкуренция ‎за‏ ‎право ‎продолжить‏ ‎свой ‎род, ‎доказать ‎свою ‎эволюционную‏ ‎и‏ ‎популяционную ‎ценность.‏ ‎Продолжиться ‎в‏ ‎будущем.

Это ‎иронично. ‎Половая ‎конкуренция ‎есть,‏ ‎а‏ ‎желания‏ ‎продолжить ‎род‏ ‎— ‎нет.‏ ‎Рождаемость ‎снижается,‏ ‎браки‏ ‎не ‎заключаются‏ ‎до ‎самого ‎позднего ‎возраста, ‎заканчиваются‏ ‎разводом, ‎рождение‏ ‎первого‏ ‎ребёнка ‎откладывается ‎на‏ ‎поздний ‎возраст,‏ ‎когда ‎родить ‎трех ‎и‏ ‎более‏ ‎— ‎уже‏ ‎невозможно ‎по‏ ‎причинам ‎женского ‎здоровья.

Прошу ‎понять ‎меня‏ ‎правильно.‏ ‎Это ‎не‏ ‎осуждение ‎свысока.‏ ‎Это ‎в ‎том ‎числе ‎и‏ ‎взгляд‏ ‎в‏ ‎зеркало.

При ‎этом‏ ‎при ‎всем‏ ‎— ‎от‏ ‎русских‏ ‎девушек ‎требуется‏ ‎скромное ‎поведение, ‎выбор ‎русского ‎мужа,‏ ‎многодетность, ‎целомудрие…‏ ‎То‏ ‎есть, ‎как ‎можно‏ ‎сильнее ‎приблизится‏ ‎к ‎поведению ‎и ‎по‏ ‎качествам‏ ‎к ‎«замоташке»,‏ ‎но ‎при‏ ‎этом ‎не ‎забывать ‎вызывать ‎в‏ ‎отношении‏ ‎себя ‎желание,‏ ‎иначе ‎как‏ ‎же ‎их ‎хотеть?

То ‎есть, ‎сохранять‏ ‎свои‏ ‎рекламно-потребительские‏ ‎свойства ‎—‏ ‎игрушек, ‎одновременно‏ ‎при ‎этом‏ ‎являясь‏ ‎традиционным ‎женщинами‏ ‎с ‎архетипами ‎матери ‎и ‎хранительницы‏ ‎дома, ‎то‏ ‎есть,‏ ‎отражениями ‎древнейших ‎богинь,‏ ‎с ‎которыми‏ ‎шутки ‎плохи.

Помните ‎историю ‎яблока‏ ‎раздора?‏ ‎Парис ‎выбирал‏ ‎между ‎женщиной-мудрецом,‏ ‎женщиной-хранительницей ‎и ‎женщиной- ‎любовной ‎игрушкой‏ ‎и,‏ ‎выбрав ‎игрушку,‏ ‎славно ‎поиграл‏ ‎и ‎начал ‎войну ‎на ‎10‏ ‎лет,‏ ‎которая‏ ‎закончилась ‎уничтожением‏ ‎его ‎полиса.

Это‏ ‎было ‎поведение‏ ‎ребёнка. Потребителя.

Первым‏ ‎взрослым ‎поступком‏ ‎Париса ‎— ‎было ‎решение ‎вызвать‏ ‎на ‎бой‏ ‎Менелая,‏ ‎рискуя ‎жизнью, ‎но‏ ‎защищая ‎Трою.

Это‏ ‎была ‎неудачная ‎попытка, ‎но‏ ‎все‏ ‎же ‎она,‏ ‎видимо, ‎зачитывается‏ ‎на ‎весах ‎судьбы. ‎И ‎в‏ ‎итоге‏ ‎он, ‎будучи‏ ‎готовым ‎пожертвовать‏ ‎собой ‎— ‎становится ‎отцом ‎нового‏ ‎народа.

Это‏ ‎его‏ ‎момент ‎превращения.

Отличие‏ ‎взрослого ‎от‏ ‎ребёнка ‎и‏ ‎потребителя‏ ‎-– ‎в‏ ‎ответственности. ‎В ‎исполнении ‎своего ‎долга‏ ‎в ‎том‏ ‎числе‏ ‎с ‎риском ‎для‏ ‎жизни.

Мужчина ‎— добытчик‏ ‎и ‎защитник, ‎грабитель ‎и‏ ‎охранник,‏ ‎— ‎творец‏ ‎силы ‎и‏ ‎насилия. Это ‎его ‎главное ‎свойство. ‎И‏ ‎совершается‏ ‎эта ‎сила‏ ‎и ‎насилие‏ ‎мышцами ‎или ‎разумом ‎— ‎вопрос‏ ‎вторичный.‏ ‎Это‏ ‎умение ‎быть‏ ‎мишенью ‎насилия,‏ ‎платить ‎цену‏ ‎страхом,‏ ‎болью ‎и‏ ‎риском ‎для ‎жизни ‎для ‎того,‏ ‎чтобы ‎воплощать‏ ‎себя.‏  ‎Доказывать ‎себе ‎и‏ ‎миру ‎—‏ ‎своё ‎мужество.

Мужчина ‎не ‎может‏ ‎свести‏ ‎себя ‎к‏ ‎любовнику. ‎Это‏ ‎— ‎детская ‎роль, ‎в ‎которой‏ ‎влюблённые‏ ‎просто ‎потребляют‏ ‎друг ‎друга,‏ ‎играют ‎друг ‎другом, ‎не ‎в‏ ‎состоянии‏ ‎ещё‏ ‎обрести ‎истинную‏ ‎любовь, ‎основанную‏ ‎на ‎жертве.‏ ‎

Кстати,‏ ‎с ‎другой‏ ‎стороны ‎игры ‎находится ‎Ахиллес, ‎который‏ ‎тоже ‎играет‏ ‎—‏ ‎но ‎не ‎эротикой,‏ ‎а ‎насилием.‏ ‎

Это ‎две ‎стороны ‎одной‏ ‎медали‏ ‎мужской ‎инфантильности:‏ ‎с ‎одной‏ ‎стороны ‎ребёнок-любовник, ‎который ‎хочет ‎потреблять‏ ‎женщину,‏ ‎с ‎другой‏ ‎ребёнок-хулиган, ‎который‏ ‎желает ‎доминирования.

Рядом ‎с ‎любовью ‎Ахиллес‏ ‎впервые‏ ‎оказывается‏ ‎уязвим ‎и‏ ‎победим. ‎Его‏ ‎единственное ‎уязвимое‏ ‎место‏ ‎— ‎то‏ ‎которого ‎касалась ‎женщина.

Потому ‎что ‎уязвимость‏ ‎— ‎неотъемлемое‏ ‎свойство‏ ‎любви ‎и ‎на‏ ‎неё ‎нужно‏ ‎решиться.

Ни ‎тот, ‎ни ‎другой‏ ‎неполноценны,‏ ‎потому ‎что‏ ‎ставят ‎свои‏ ‎таланы ‎на ‎место, ‎на ‎котором‏ ‎должен‏ ‎быть ‎долг‏ ‎в ‎отношении‏ ‎семьи, ‎жены, ‎детей, ‎страны, ‎Бога.‏ ‎Всего‏ ‎того,‏ ‎что ‎этот‏ ‎долг ‎порождает.‏ ‎То, ‎что‏ ‎создаёт‏ ‎взрослого ‎мужчину.

Мужчину‏ ‎— ‎как ‎и ‎любое ‎благородство‏ ‎— ‎создаёт‏ ‎служение‏ ‎и ‎долг. ‎Хотелки‏ ‎этого ‎создать‏ ‎не ‎могут.

Мужчины, ‎неспособные ‎на‏ ‎причинение‏ ‎боли ‎и‏ ‎на ‎терпение‏ ‎боли, ‎на ‎риск ‎— ‎те,‏ ‎кто‏ ‎робко ‎терпит‏ ‎доминирование ‎других‏ ‎самцов, ‎это ‎те ‎самые ‎«Степашки».

Мужчины,‏ ‎отвязавшие‏ ‎насилие‏ ‎и ‎боль,‏ ‎желание ‎доминирования‏ ‎от ‎долга‏ ‎и‏ ‎служения ‎—‏ ‎это ‎ядро ‎«русских ‎общин» ‎и‏ ‎«этнобанд».

И ‎общины,‏ ‎и‏ ‎этнобанды ‎ведут ‎пропаганду‏ ‎и ‎вербовку,‏ ‎апеллируя ‎к ‎образу ‎«степашки»:

«Кто‏ ‎не‏ ‎с ‎нами‏ ‎и ‎не‏ ‎такой, ‎как ‎мы ‎— ‎тот‏ ‎терпила‏ ‎и ‎не‏ ‎мужчина».

Но ‎проблема‏ ‎в ‎том, ‎что, ‎во-первых, ‎они‏ ‎и‏ ‎сами‏ ‎как ‎мужчины‏ ‎зачастую ‎совершенно‏ ‎незрелы, ‎а‏ ‎во-вторых,‏ ‎они ‎продают‏ ‎«нестепашковость» ‎в ‎обмен ‎на ‎поступки,‏ ‎которые ‎мужской‏ ‎полноценности‏ ‎не ‎приносят.

Мужчина ‎—‏ ‎это ‎роль‏ ‎в ‎семье.

Посмотрите ‎на ‎семью‏ ‎«любовников/Парисов»‏ ‎и ‎«хулиганов/Ахиллесов»‏ ‎и ‎вы‏ ‎увидите ‎упадок, ‎несчастье ‎и ‎деградацию.

Роль‏ ‎мужчины в‏ ‎стране, ‎то‏ ‎есть, ‎создателя‏ ‎порядка ‎и ‎его ‎утвердителя, ‎в‏ ‎том‏ ‎числе‏ ‎ценой ‎боли‏ ‎и ‎её‏ ‎причинения, ‎ценой‏ ‎риска‏ ‎для ‎жизни‏ ‎— ‎это ‎и ‎есть ‎то,‏ ‎чего ‎бояться‏ ‎оба‏ ‎вида последователей ‎«общин».

Мужчина/отец, ‎старший‏ ‎брат ‎—‏ ‎это ‎не ‎тот, ‎кто‏ ‎бьёт‏ ‎или ‎не‏ ‎тот, ‎кто‏ ‎трахает ‎женщин. ‎Этот ‎тот, ‎кто‏ ‎создаёт‏ ‎закон, ‎правильный‏ ‎порядок ‎вещей‏ ‎и ‎утверждает ‎его ‎лаской ‎и‏ ‎силой.

Одни‏ ‎хотят,‏ ‎чтобы ‎насилие‏ ‎взял ‎кто-то‏ ‎на ‎себя‏ ‎вместо‏ ‎них ‎и‏ ‎со ‎щенячьим ‎восторгом ‎смотрят ‎на‏ ‎бородачей ‎из‏ ‎русских‏ ‎националистических ‎организаций, ‎а‏ ‎вторые ‎—‏ ‎не ‎понимают ‎(и ‎не‏ ‎хотят‏ ‎в ‎силу‏ ‎инфантильности ‎понимать),‏ ‎что ‎насилие ‎— ‎это ‎не‏ ‎основа‏ ‎порядка.

Основа ‎порядка‏ ‎— ‎это‏ ‎любовь. ‎К ‎жене. ‎К ‎маме.‏ ‎К‏ ‎соседям.‏ ‎К ‎товарищам‏ ‎по ‎работе.‏ ‎К ‎курьеру.‏ ‎К‏ ‎таксисту. ‎К‏ ‎клиенту.

Это ‎не ‎в ‎смысле ‎—‏ ‎сопливая ‎умильная‏ ‎любовь‏ ‎с ‎обнимашками. ‎Это‏ ‎просто ‎взрослое,‏ ‎зрелое ‎чувство ‎понимания, ‎что‏ ‎рядом‏ ‎с ‎тобой‏ ‎человеческое ‎существо,‏ ‎которое ‎в ‎тебе ‎нуждается.

Потому ‎что‏ ‎детям‏ ‎нужно, ‎чтобы‏ ‎отец ‎их‏ ‎любил ‎и ‎воспитывал. ‎Чтобы ‎их‏ ‎хвалили.‏ ‎И‏ ‎ругали.  ‎А‏ ‎парикмахеру ‎или‏ ‎таксисту ‎из‏ ‎другой‏ ‎страны ‎нужно,‏ ‎чтобы ‎ему ‎заплатили. ‎И ‎похвалили.‏ ‎Ему ‎важно‏ ‎знать,‏ ‎что ‎он ‎заработал‏ ‎не ‎только‏ ‎деньги, ‎но ‎и ‎ваше‏ ‎отношение.‏  ‎Уважение. ‎Что‏ ‎его ‎труд‏ ‎— ‎уважаем.

И ‎ещё ‎оно, ‎существо,‏ ‎такое‏ ‎же, ‎как‏ ‎и ‎ты.‏ ‎Оно ‎смертное.

Не ‎в ‎том ‎смысле,‏ ‎что‏ ‎его‏ ‎можно ‎убить.‏ ‎Хотя ‎иногда‏ ‎это ‎важно.

А‏ ‎в‏ ‎том, ‎что‏ ‎у ‎всего ‎живого ‎— ‎есть‏ ‎один ‎главный‏ ‎враг.‏ ‎Он ‎придёт ‎за‏ ‎всеми. ‎За‏ ‎каждым.

И ‎вопрос ‎о ‎том,‏ ‎сможете‏ ‎ли ‎вы‏ ‎победить ‎его‏ ‎— ‎не ‎последний. ‎Возможно, ‎что‏ ‎в‏ ‎хорошо ‎собранной‏ ‎за ‎жизнь‏ ‎компании ‎это ‎будет ‎легче.