Пролог

Разбуженное ‎крепким‏ ‎утренним ‎кофе ‎моё ‎сознание ‎плавно,‏ ‎без ‎малейшего‏ ‎усилия,‏ ‎покинуло ‎отведенные ‎ему‏ ‎создателем ‎пределы,‏ ‎и ‎легко, ‎словно ‎птица,‏ ‎подхваченная‏ ‎восходящим ‎воздушным‏ ‎потоком, ‎устремилось‏ ‎на ‎волю, ‎оставив ‎где-то ‎далеко‏ ‎внизу,‏ ‎возможно, ‎в‏ ‎другом ‎измерении,‏ ‎своё ‎застигнутое ‎врасплох ‎внезапным ‎расставанием‏ ‎тело.‏ ‎Единственное,‏ ‎что ‎связывало‏ ‎их ‎сейчас,‏ ‎— ‎аромат‏ ‎кофе‏ ‎и ‎легкое‏ ‎пощипывание ‎на ‎самом ‎кончике ‎языка,‏ ‎оставшееся ‎от‏ ‎благородного‏ ‎напитка.

В ‎звенящей ‎тишине‏ ‎свободный ‎от‏ ‎телесных ‎забот, ‎мой ‎разум‏ ‎парил‏ ‎и ‎неспешно‏ ‎перебирал ‎всплывающие‏ ‎в ‎памяти ‎картины, ‎образы ‎и‏ ‎события:‏ ‎дней ‎последних,‏ ‎дней, ‎далеко‏ ‎минувших, ‎дней, ‎канувших ‎в ‎Лету,‏ ‎чьих-то‏ ‎чужих‏ ‎дней ‎и‏ ‎не ‎дней‏ ‎вовсе, ‎даже‏ ‎не‏ ‎пытаясь ‎отделить‏ ‎зыбкую ‎реальность ‎от ‎ярких ‎снов‏ ‎и ‎сочных,‏ ‎почти‏ ‎запретных, ‎плодов ‎его‏ ‎воображения…

«Погоди! ‎Постой‏ ‎же! ‎Ты ‎мог ‎бы‏ ‎изложить‏ ‎это ‎стихами!‏ ‎Мне ‎так‏ ‎не ‎хватает ‎поэзии», ‎— ‎голос‏ ‎Музы‏ ‎оборвал ‎полет‏ ‎фантазии ‎и‏ ‎вырвал ‎меня ‎из ‎сумеречной ‎области‏ ‎грёз;‏ ‎едва‏ ‎заметные ‎нотки‏ ‎грусти ‎еще‏ ‎некоторое ‎время‏ ‎укоризненно‏ ‎висели ‎в‏ ‎воздухе. ‎— ‎Смотри, ‎как ‎это‏ ‎могло ‎быть:

Взбодренное‏ ‎крепким‏ ‎утренним ‎кофе,

Легко, ‎без‏ ‎усилий,

Как ‎птица‏ ‎взмывает ‎в ‎воздушном ‎потоке,

Сознание‏ ‎плавно‏ ‎тело ‎покинуло…»

Еще‏ ‎до ‎конца‏ ‎не ‎придя ‎в ‎себя ‎мой‏ ‎потрясенный‏ ‎неожиданным ‎возвращением‏ ‎на ‎земную‏ ‎твердь ‎разум ‎слабо, ‎словно ‎космонавт‏ ‎после‏ ‎«прошедшего‏ ‎в ‎штатном‏ ‎режиме» ‎приземления,‏ ‎попытался ‎было‏ ‎возразить‏ ‎какими-то ‎шахматными‏ ‎терминами:

— Любимая, ‎ты ‎предлагаешь ‎мне ‎неравнозначный‏ ‎размен: ‎поэзию,‏ ‎скрытую‏ ‎в ‎прозе, ‎обменять‏ ‎на ‎прозаичные‏ ‎стихи.

— Ты ‎пишешь ‎для ‎себя,‏ ‎а‏ ‎мог ‎бы‏ ‎это ‎делать‏ ‎для ‎нас ‎обоих, ‎— ‎продолжала‏ ‎загонять‏ ‎моего ‎проклятого‏ ‎короля ‎в‏ ‎угол ‎Муза ‎и ‎повторила, ‎—‏ ‎мне‏ ‎так‏ ‎не ‎хватает‏ ‎поэзии!

Вам ‎шах,‏ ‎уважаемый! ‎Пишу‏ ‎для‏ ‎себя?! ‎Да,‏ ‎соглашусь, ‎есть ‎в ‎этой ‎непреодолимой‏ ‎тяге ‎к‏ ‎творчеству‏ ‎нечто… ‎нет, ‎не‏ ‎эгоистичное, ‎но…‏ ‎самодостаточное, ‎на ‎грани ‎порочности,‏ ‎что‏ ‎иногда, ‎каюсь,‏ ‎подталкивает ‎меня‏ ‎вновь ‎и ‎вновь ‎перечитывать ‎вышедшие‏ ‎из-под‏ ‎пера ‎строки,‏ ‎тайно, ‎словно‏ ‎Нарцисс, ‎любуясь ‎окончательным ‎результатом ‎и‏ ‎черпать‏ ‎в‏ ‎нем ‎вдохновение.‏ ‎Но, ‎нет‏ ‎же, ‎я‏ ‎пишу‏ ‎не ‎только‏ ‎для ‎себя!

«Тогда, ‎откуда ‎твоя ‎тяга‏ ‎к ‎сложным,‏ ‎до‏ ‎неудобоваримости, ‎предложениям ‎и‏ ‎витиеватым ‎мыслям,‏ ‎к ‎аллюзиям, ‎парафразам, ‎подтекстам,‏ ‎тщательно‏ ‎скрытым ‎намекам‏ ‎и ‎прочим‏ ‎литературными ‎приправам, ‎коими ‎ты, ‎порой,‏ ‎не‏ ‎зная ‎меры,‏ ‎сдабриваешь ‎свои‏ ‎произведения? ‎А ‎стремление ‎каждое ‎слово‏ ‎наполнить‏ ‎потаённым‏ ‎смыслом, ‎иногда‏ ‎понятным ‎только‏ ‎тебе ‎самому?‏ ‎Это‏ ‎ли ‎не‏ ‎подсознательная ‎попытка ‎оттолкнуть ‎заблудшего ‎на‏ ‎твою ‎страницу‏ ‎неподготовленного‏ ‎странника? ‎Своим ‎кудрявым‏ ‎слогом ‎и‏ ‎преднамеренно ‎сбитым ‎ритмом ‎ты‏ ‎заставляешь‏ ‎корпеть ‎несчастного‏ ‎над ‎каждым‏ ‎предложением ‎и ‎не ‎оставляешь ‎ему‏ ‎шанса‏ ‎дойти ‎до‏ ‎конца ‎пути!‏ ‎Признайся ‎же, ‎ты, ‎словно ‎патологический‏ ‎скряга,‏ ‎бережешь‏ ‎свою ‎прозу‏ ‎только ‎для‏ ‎себя!» ‎—‏ ‎закончила‏ ‎свой ‎безжалостный‏ ‎психоанализ ‎Муза.

Передо ‎мной, ‎словно ‎на‏ ‎секционном ‎столе‏ ‎патологоанатома,‏ ‎лежало ‎препарированное ‎на‏ ‎мелкие ‎кусочки‏ ‎моё ‎же ‎творчество.

— А ‎как‏ ‎же‏ ‎горстка ‎избранных‏ ‎читателей, ‎готовых‏ ‎отдаться ‎течению ‎и ‎плыть ‎за‏ ‎моим‏ ‎словом ‎в‏ ‎неведанном ‎даже‏ ‎мне ‎направлении? ‎Ты ‎же ‎знаешь‏ ‎их‏ ‎мнение.

— Быть‏ ‎может, ‎тебе‏ ‎просто ‎льстят.‏ ‎Откуда ‎мы‏ ‎знаем?‏ ‎(Да, ‎Муза,‏ ‎как ‎и ‎любая ‎женщина, ‎может‏ ‎быть ‎жестокой).

— Льстят?‏ ‎Хорошо.‏ ‎Допустим, ‎моя ‎проза‏ ‎никому ‎не‏ ‎интересна, ‎но ‎поэзия, ‎стихи‏ ‎—‏ ‎признай, ‎это‏ ‎удел ‎литературных‏ ‎изгоев, ‎остатков ‎вымирающего ‎племени, ‎которые,‏ ‎эффекта‏ ‎ради, ‎готовы‏ ‎пожертвовать ‎свободой‏ ‎выражения, ‎загнать ‎себя ‎в ‎творческую‏ ‎резервацию,‏ ‎в‏ ‎прокрустово ‎ложе‏ ‎рифмы ‎и‏ ‎стихотворного ‎размера.‏ ‎Пойми,‏ ‎мне ‎там‏ ‎будет ‎неуютно.

— Легко ‎быть ‎свободным ‎без‏ ‎ограничений, ‎попробуй‏ ‎оставаться‏ ‎им ‎в ‎отведенных‏ ‎тебе ‎судьбой‏ ‎пределах. ‎Как ‎ты ‎сказал:‏ ‎«Неуютно‏ ‎в ‎прокрустовом‏ ‎ложе ‎рифмы‏ ‎и ‎стихотворного ‎размера»? ‎Расскажи ‎об‏ ‎этом‏ ‎ложе ‎усаженным‏ ‎злым ‎роком‏ ‎в ‎инвалидное ‎кресло, ‎ты ‎встречаешь‏ ‎их‏ ‎в‏ ‎Городе ‎на‏ ‎своём ‎пути,‏ ‎с ‎достоинством‏ ‎принимающих‏ ‎свой ‎жребий.‏ ‎Просто ‎попробуй, ‎хоть ‎изредка, ‎хоть‏ ‎пару ‎строчек,‏ ‎ради‏ ‎меня!

Я ‎сдаюсь. ‎Пара‏ ‎строчек, ‎так‏ ‎пара ‎строчек. ‎Надеюсь, ‎дебют‏ ‎моей‏ ‎поэтический ‎карьеры‏ ‎станет ‎сразу‏ ‎и ‎ее ‎финалом.

По ‎утру, ‎чашку‏ ‎кофе‏ ‎испив

(По ‎рецепту‏ ‎старого ‎лешего),

Воспарил‏ ‎я ‎неспешно ‎с ‎Земли,

Позабыв ‎про‏ ‎помыслы‏ ‎грешные.

Пролетая‏ ‎в ‎звенящей‏ ‎тиши

Над ‎чужими‏ ‎морскими ‎просторами,

Над‏ ‎потемками‏ ‎чьей-то ‎души

И‏ ‎над ‎чьими-то ‎душными ‎спорами,

Я ‎ответа‏ ‎искал ‎на‏ ‎вопрос,

На‏ ‎вопрос, ‎так ‎никем‏ ‎и ‎не‏ ‎заданный,

Почему ‎на ‎болотах ‎я‏ ‎рос,

Окруженный‏ ‎ползучими ‎гадами?

Почему‏ ‎в ‎дремучих‏ ‎лесах

Не ‎сыскать ‎мною ‎тропок ‎нехоженых?

Почему‏ ‎мне‏ ‎слышны ‎голоса

И‏ ‎слова ‎ни‏ ‎на ‎что ‎не ‎похожие?

Почему ‎к‏ ‎русалке‏ ‎морской

я‏ ‎сбежал ‎от‏ ‎болотных ‎кикимор?

Почему‏ ‎волка ‎слышится‏ ‎вой:

«На‏ ‎кого ‎ж‏ ‎ты, ‎брат, ‎нас ‎покинул?»

Почему ‎каждый‏ ‎раз ‎при‏ ‎луне

С‏ ‎высоты ‎скалистого ‎берега

Я‏ ‎ищу ‎отраженный‏ ‎в ‎волне

Облик ‎твой, ‎мной‏ ‎навечно‏ ‎потерянный?

Не ‎дожидаясь‏ ‎вердикта ‎Высокого‏ ‎поэтического ‎суда, ‎я ‎вернулся ‎туда,‏ ‎где‏ ‎оборвался ‎полет‏ ‎мой ‎мысли…

… В‏ ‎звенящей ‎тишине ‎свободный ‎от ‎телесных‏ ‎забот‏ ‎мой‏ ‎разум ‎парил‏ ‎и ‎неспешно‏ ‎перебирал ‎всплывающие‏ ‎в‏ ‎памяти ‎картины,‏ ‎образы ‎и ‎события: ‎дней ‎последних,‏ ‎дней, ‎далеко‏ ‎минувших,‏ ‎дней, ‎канувших ‎в‏ ‎Лету, ‎чьих-то‏ ‎чужих ‎дней ‎и ‎не‏ ‎дней‏ ‎вовсе, ‎даже‏ ‎не ‎пытаясь‏ ‎отделить ‎зыбкую ‎реальность ‎от ‎ярких‏ ‎снов‏ ‎и ‎сочных,‏ ‎почти ‎запретных,‏ ‎плодов ‎воображения.

Внизу, ‎уютно ‎пристроившись ‎к‏ ‎теплому‏ ‎морю‏ ‎узенькими ‎улочками‏ ‎и ‎широкими‏ ‎ещё ‎пустынными‏ ‎набережными,‏ ‎в ‎нежных‏ ‎лучах ‎восходящего ‎солнца, ‎неспеша, ‎словно‏ ‎счастливая ‎женщина‏ ‎в‏ ‎бережных ‎объятиях ‎любимого,‏ ‎просыпалась, ‎томно‏ ‎потягиваясь, ‎несравненная ‎Горгиппия…

Продолжение ‎следует:‏ ‎«Любовь‏ ‎во ‎времена‏ ‎мазута».