Когда пропал Интернет. Фантастическая повесть. (Главы 1-5)
Предисловие-пояснение
Данный текст (повесть) является ХУДОЖЕСТВЕННЫМ ВЫМЫСЛОМ, о чем вполне ясно сказано в заголовке. По этой причине названия некоторых структур (государственных и коммерческих) не совпадают с реально существующими в нашей стране и в наше время. Просим указанный факт иметь в виду. Также события вымышленной реальности могут существенно отличаться от происходящего, а могут частично совпадать в прошлом с действительно имевшими место.
НО!
Еще раз подчеркнем: ЭТО ФАНТАСТИКА, А НЕ ПУБЛИЦИСТИКА. И автор ни коим образом не пытается убедить читателей в том, что причина будущего неизбежного (а вот это выделим специально) масштабного сбоя в работе цифровых систем связи будет именно такой, как в этом повествовании. Но задуматься всегда полезно. Мало ли…
Некоторая расплывчивость сюжета оставляет возможность для продолжения и задумана автором именно с этой коварной целью. Данный текст заметно отличается от «журнального» варианта, опубликованного ранее на канале «Молодость в сапогах», так что если вы, уважаемые читатели, уже знакомы с этой вымышленной (!) историей, рекомендую вам таки прочитать ее заново целиком.
С уважением,
Автор.
Глава 1. День, когда пропал Интернет
То, что скоро «начнется», Ломов понял пару дней назад. Обычно интуиция давала весьма точные тактические подсказки, позволявшие ему каждый раз уворачиваться от разного рода опасностей и неприятностей с минимальными издержками, но в вопросах глобальных предсказаний предстоящих событий в стране и мире зиял совершенно очевидный пробел. Может, оно и к лучшему, если хорошо подумать, но уж очень накладно выходило в плане последствий.
Павловская реформа и кризис 98-го года основательно проредили семейные сбережения, тогда казалось, что прививка получена пожизненно, однако каждый новый лихой поворот отечественной истории угадывался более-менее точно по месту, времени и даже направлению, но с количественными характеристиками прогнозов все оказывалось грустно. И корабль семейного благополучия снова получал очередные серьёзные повреждения.
Уже много лет состояние этого плавсредства зависело исключительно от Ломова. Покинул наш суетный мир его отец, напоследок еще раз прикрыв своего неудачливого сына от удара судьбы — деньги, которые Ломов получил по наследству, вполне могли бы добавить отцу пару лет жизни в какой-нибудь престижной клинике, но он не захотел воспользоваться этой возможностью. Теперь подаренная отцом финансовая подушка безопасности позволяла Ломову «искать себя» в коммерческой реальности, не опускаясь до статуса охранника в торговом павильоне из быстровозводимых конструкций. Проблема была в том, что подушка эта стремительно уменьшалась в размерах, и Ломов ее не успевал восполнять.
Впрочем, он не жаловался на судьбу. Высшие силы явно были все еще благосклонны к давно перешагнувшему рубеж пресловутых 45, но все еще неразумному и наивному в масштабах вечности своему подопечному. Как-то раз внезапно сдвинувшийся камень в почке остановил его буквально в дверях. В результате одна добровольческая экспедиция, участники которой все поголовно закончили плохо, стартовала без него. Масштабы удачи стали очевидны позднее. В другой раз вспыхнувшая на пустом месте ссора с мордобоем навсегда развела Ломова с другом детства, но при этом еще уберегла от дальней дороги в казенный дом, по которой бывший школьный товарищ отправился в одиночестве буквально через месяц. Можно сказать, другу в этом смысле тоже повезло — это только в кино про Д’Артаньяна «один за всех и все за одного», а в нашей реальности сие тянет уже на «по предварительному сговору группы лиц» и существенно удлиняет срок.
Так что нахлынувшее не пойми откуда понимание относительно сроков приближающегося интернет-апокалипсиса Ломов был склонен отнести, скорее, за счет результата проработки мозгом в автономном, так сказать, режиме множества накопившихся мелких, но достаточно тревожных признаков скорых перемен. А вот дальше уже сработала старая привычка слушать свой внутренний голос и принимать меры.
Дежурный чемоданчик (точнее, дежурный рюкзак) стоял в коридоре уже более года, нервируя домашних, пришло и его время, наконец. Рюкзак вместе с противогазами на всех членов семьи и кейсом с наиболее ценными семейными архивами был выставлен поближе к дверям еще в самом начале пограничного конфликта, быстро переросшего в полномасштабную войну. По столице ни разу толком так и не прилетело, так что экстренная эвакуация в ближайший лесопарк не потребовалась, а идея сделать закладки прямо в лесу, так и осталась нереализованной.
Теперь, после перемирия и отвода войск от линии соприкосновения, родня насела на него с новой силой, требуя убрать завалы из прихожей и вернуть квартире цивильный вид. Намекали даже на возрастные расстройства психики и необходимость посетить профильного специалиста. Пришлось всем резко объяснить, что ничего еще не закончилось и надо слушать старших и мудрых, а не строить планы на лето. Так и вышло.
Примерно за неделю до того, как полностью вырубился Интернет, появились первые осторожные намеки на возможность неких глобальных коммуникационных проблем. Уже не обычные блогеры или просто сетевые болтуны, а вполне серьезные журналисты стали аккуратно подбрасывать общественности мысль о возможности временного инфопаралича в отнюдь не локальных масштабах в результате деструктивных действий внешних сил, хакерских группировок и тому подобного.
Один солидный господин, некоторое время назад бурно приветствовавший «всеобщую цифровизацию» и победное шествие основанных на ней информационных технологий, вдруг глубокомысленно изрек в прямом эфире центрального телеканала нечто в стиле «где тонко, там и рвется, нельзя было все яйца складывать в одну корзину». Вот тут и зазвенели в голове тревожные сигналы.
Просмотр новостей по ТВ давно превратился в процедуру выуживания намеков на недосказанное — только в таком ключе их имело смысл смотреть и слушать. Процесс сдвига «окна Овертона» можно было вполне уловить, отслеживая смену формулировок и смысловых акцентов дикторов и телеведущих. Народ начали готовить к вероятному, чтобы не стало шоком неизбежное. Но начали слишком поздно, с чисто русским пофигизмом и надеждой на авось. Принимались ли какие-то меры правительством и спецслужбами? Наверное, да. Вопрос только в том, какие и в чьих интересах. Потому что Интернет умер сразу и по всей стране. Резко, в один день, а не постепенно, как разумно было бы ожидать.
За двое суток до этого судьбоносного момента Ломов посетил платную клинику с целью проведения плановой диагностики. Ни ведомственная, ни страховая медицина уже много лет у него доверия не вызывали. Врач должен быть именно твоим семейным. Ему надо периодически оказывать услуги, дарить подарки и поддерживать условно-дружеские отношения. Про клятву Гиппократа давно следовало бы забыть, мир изменился со времен далекого детства радикально и далеко не в лучшую сторону. Его доктор был именно таким — хорошо знакомым и заинтересованным в сохранении и поддержании доброжелательных взаимовыгодных отношений. И сейчас он явно собирался сообщить пациенту нечто очень неприятное. Доктор есть доктор. Он не профессиональный игрок в покер, не диктор ТВ, не актер и не оперативник. Вот и этот не умел прятать или имитировать эмоции, вся его внутренняя борьба «говорить или не надо» читалась на лице. И это, честно говоря, пугало.
Однако, дело оказалось вовсе не в фатальном диагнозе.
— Слушай, — очевидно стесняясь и поэтому смотря куда-то в угол, заговорил доктор, так и не взглянув на распечатку анализов, — тут такое дело… Короче, я бы тебе советовал всю свою медицину распечатать и держать в отдельной папочке. Просто поверь на слово. Я всей родне уже это прописал. Не дай Бог в больничку загреметь, а тут вся система йок — и нету данных. Вот, возьми. Я тут тебе подготовил, что смог, а остальное, где галочки, ты в регистратуре распечатай. И все на бумаге храни! Никаких облачных хранилищ-влагалищ!
Доктор явно не был специалистом в области информационных технологий. Он был практичным, немного циничным, но в целом адекватным человеком, не склонным верить на слово первому встречному совершенно однозначно. Значит, ему кто-то что-то шепнул такое, что заставило серьезного, образованного и уверенного в себе человека задергаться, как пойманного за неприличным занятием школьника. Скорее всего, этот «кто-то» был из числа благодарных пациентов, имевших высокий служебный и социальный статус.
Доктора — очень ценный канал получения информации. Не о состоянии здоровья интересующего организма, а о делах, совершенно не имеющих отношения к медицине. Это Ломов понял еще давно, в те не всегда славные, но таки дорогие сердцу годы, отданные госслужбе. Благодарные пациенты часто рассказывают такое, что, строго говоря, рассказывать не имели права. Вот и сейчас, похоже, имела место важная утечка. Вкупе с другими данными она указывала на вероятный сценарий глобального обвала «всеобщей цифровизации» в самом недалеком будущем. Возможно, уже на днях. Или даже завтра. Нужно было торопиться.
Сразу из клиники Ломов поехал в банк, где одетый в обтягивающий отнюдь не спортивную его фигуру клетчатый костюм с явно короткими брюками (что за мода такая?) «персональный менеджер» попытался убедить его не закрывать вклад, а приобрести дополнительную страховку. Обычно Ломов уважал чужие должностные обязанности и честно выслушивал всю ту дребедень, которую должен был выдать банковский клерк, но сегодня времени у него не было и пришлось немного поиграть голосом, блокируя дальнейшие попытки на тему «работы с возражениями».
Распихав солидную пачку наличных по разным карманам, остаток средств (ох, как же их мало осталось) он перевел на карту. Надо было заправить машину — полный бак и еще металлическую канистру в аварийный запас, а потом быстренько пробежаться по магазинам, пока не гикнулась платежная система.
К 6 часам вечера багажник и салон машины были под завязку набиты сумками и пакетами — крупы, макароны, хлеб на сухари, растительное масло, рыбные и мясные консервы, батарейки, сухое горючее, хозяйственное мыло. Остальное дома есть. Запас воды на несколько дней — питьевой и технической, фильтры и обеззараживающие таблетки он организовал давно и регулярно обновлял. Для легендирования этого процесса в квартире стояли три аквариума с рыбками. Домочадцы рыбок любили и не возражали — красиво, стильно и все такое.
Осталось посетить аптеку. Если отрубят связь и интернет, аптеки тут же позакрывают на учет, а в поликлиниках не смогут выписать ни одного рецепта. После выполнения и этого пункта программы подготовки к предстоящим испытаниям на прочность, Ломов было собрался созвониться с бывшими сослуживцами и договориться о взаимодействии, но в последний момент остановился.
Давно забытое ощущение холодного сквозняка вдоль спины — сигнал о смертельной опасности — заставило его быстро осмотреться по сторонам. Как и кто много раз в минувшие лихие годы сообщал его мозгу о попадании в чей-то прицел, он не знал и знать не стремился. Главное, что эта тревожная система ни разу не сработала вхолостую, а значит и сейчас его кто-то выцеливает. Или скоро начнет выцеливать. В переносном, а то и в самом что ни на есть прямом смысле. Привет из прошлого? Да вряд ли… хотели бы убить, убили бы много лет назад, только никому он уже не интересен, неуловимый Джо, пожилой, помятый жизнью неудачник на десятилетней «Тойоте» с побитым бампером.
Значит, не из прошлого. Значит, это предостережение от ошибки. Куда-то он собрался не туда. Ломов вышел из машины, внимательно осмотрел колеса, присел на корточки и заглянул под днище. Нет, дело в другом. «Сквознячок» сработал, когда он решил ребятам позвонить.
Дальнейшая цепь рассуждений выглядела примерно так. Кто-то «там, наверху» прекрасно понимает, что скоро случится, и пытается принять меры. Или делает вид, что пытается. Но в любом случае не успевает. К тому же идет утечка, инсайд, как теперь принято говорить. А этот инсайд может буквально за несколько часов раскачать панику до таких размеров, что все разом полетит в тартарары — и связь, и транспорт, и банки, и торговля. Сметут все в магазинах, начнутся грабежи и беспорядки…
Тем, кто хочет сейчас нанести по стране незаметный, но убийственный удар, вырубив весь этот завязанный на интернет «цифровой рай» разом, подобное развитие событий только на руку. Соответственно, зная логику принятия решений в некоторых учреждениях, можно смело утверждать, что сейчас начнут вылавливать говорунов и случайных свидетелей того, чему свидетелей быть не должно. С их точки зрения, любое преждевременное распространение сведений о вероятном цифровом коллапсе есть соучастие в госизмене. И, строго говоря, у такой точки зрения есть своя логика.
— Надеюсь, я не привлек к себе своими покупками внимания, — пробормотал Ломов сам себе под нос. — Хотя из банка, наверное, уже стуканули…
Он снова вынул телефон и набрал номер своего армейского друга Лешки Кузьмина.
— Здорово, Леха! Ты не на даче? Блин… А я рассчитывал на тебя, Саид. Хочу на природу переселиться, домик подыскал в ваших краях. Дед один продать хочет, но только за наличные. Надо срочно ехать, пока кто-нибудь не перехватил, цена больно выгодная. Стремно только с деньгами одному… Не, ментов местных не знаю совсем. Да ладно, не парься. Что-нибудь придумаю. Ага, будь!
Сделав еще пару звонков в том же стиле, поинтересовавшись в транспортной конторе стоимостью переезда из столицы в область и записавшись на юридическую консультацию по вопросу покупки недвижимости, Ломов решил, что спектакль можно сворачивать. Если его расчеты верны, то через недельку-другую уже станет не до него. А то и через пару дней. Да и вообще, может быть, зря он засуетился. Но вот с ребятами о грядущих потрясениях точно говорить не стоит. И вообще поменьше отсвечивать надо.
Ломов внешне вальяжно и спокойно одной рукой рулил своей «Тойотой», лениво поглядывая в окно на окружающие предосенние пейзажи, но на самом деле он лихорадочно прорабатывал в голове варианты дальнейшего развития событий. И получалось все очень плохо. Просто отвратительно, как не крути.
Во-первых, благодаря продвижению цифровизации семимильными шагами, в городе давно исчезла архаичная телефонная связь на медных проводах. Теперь все на цифре, у всех роутеры в прихожей висят, Компания «Московская связь» постаралась — чуть не силой заставляли переходить, пугали да стращали. Вместе с Интернетом и стационарным телефоном отрубится и телевидение — общедомовая антенна тоже канула в прошлое уже много лет тому назад. Что там с мобильными будет, вопрос неоднозначный. Тут у него не хватало технических знаний, но в мозгу крутилось слово «маршрутизация», из чего можно было сделать вывод: мобильная связь тоже накроется. И что останется? Радио и древняя бумажная почта. Причем почта тоже не будет работать, во всяком случае первое время — там все цифровизированно, как и везде.
Во-вторых, отключение Интернета даже на несколько дней обрушит нашу неуязвимую для враждебных происков экономику до уровня первой половины 90-х. И даже хуже. Потому что в 90-е еще оставалось кое-что от СССР. В памяти всплыла заметка про последствия пятидневного отключения Интернета в Египте. И сразу стало ясно: в варианте нашего Отечества, бездумно и безоглядно устремившегося на встречу со светлым цифровым грядущим, ситуация будет несравненно более тяжелой.
Наверное, были и положительные стороны — вряд ли отключение будет фатальным, оно продлится какое-то время, неделю, максимум месяц, потом существуют же всякие локальные сети без выхода в Интернет, наверняка сохранено некоторое резервирование на крайний случай важнейших управленческих функций, а сбой в работе торговых сетей постепенно скомпенсируют «ручным управлением». Зато люди вспомнят о близких и простом человеческом общении без идиотских чатов со смайликами, вспомнят, как общаться словами, видя лицо собеседника, а не экран смартфона, достанут старые бумажные книги и откроют для себя много нового… Снова придется учиться искать ответы на вопросы в справочниках и учебниках, а не в Гугле с Яндексом, соответственно, уровень профанации опустится до приемлемого, а многочисленные эксперты и коучи пойдут, наконец, работать и приносить хоть какую-то пользу обществу.
Короче, все бы ничего, этакое очищение отравленного общественного организма — необходимое, хотя и сопровождающееся неприятными ощущениями. Да, все так. Но вот одно «но» не дает покоя. Зачем так гнали лошадей, фигурально выражаясь, зачем проводилась ударными темпами эта безумная, безоглядная цифровизация с оптимизацией в кавычках? Ведь узкие места системы видны невооруженным взглядом — «сломается вот эта штука, шкатулка не издаст ни звука». В том пророческом советском мультике злой клоун тоже всем твердил, что знает секрет и хочет всем рассказать, но его не слушали — «какой секрет, какой секрет, секрета никакого нет»[1]. В реальной нашей жизни с таким крикуном поступили бы и вовсе сурово. Выяснилось бы быстро, что он экстремист и готовит жуткое злодейство, даже будильник уже купил, провода и батарейки, вражина коварный, чтобы самодельное взрывное устройство темной ночью заложить.
Не могли не понимать очевидного. Не могли. А значит… Ох, даже думать об этом не хочется… Может, домашние правы, может, товарищу Ломову пора к доктору-мозгоправу? Пока Интернет не отключился. А то ведь потом и не запишешься ни к кому… Эти грустные мысли и нарастающее чувство тревоги, видимо, спровоцировали приступ головной боли. Весь следующий день Ломов пытался привести себя в порядок, стараясь не думать ни о чем, кроме зеленеющих за окном листьев березы с легким налетом августовской желтизны, голубого неба и стаи скворцов, важно рассевшихся на проводах. К вечеру вроде бы отпустило. Он на всякий случай принял снотворного и решил утром следующего дня (в воскресенье), наплевав на все мрачные предчувствия, проспать часов до 11.
Разбудил его шум голосов и работающие на полную громкость автомобильные радиоприемники. За окном группами по 5-6 человек стояли люди, сгруппировавшись возле машин с открытыми настежь дверями. Водители включили радио так, чтобы было слышно всем желающим:
— Не поддавайтесь на провокации, сохраняйте спокойствие, предоставление услуг связи в вашем регионе временно приостановлено из-за террористической атаки, вызов экстренных служб можно осуществить по радио из ближайшей патрульной машины, которые будут находиться на перекрестках улиц, у торговых центров и административных зданий. В ближайшее время будет организовано обеспечение групп волонтеров средствами радиосвязи… Не создавайте паники, старайтесь без необходимости не выходить из дома, по возможности навестите пожилых родственников…
Тот же самый текст через пару минут разнесся на весь квартал из громкоговорителя медленно движущейся по улице полицейской машины.
— Добро пожаловать в новый мир! — сообщил Ломов с кривой улыбкой своему испуганному семейству. — Всем проверить по спискам наличие необходимого в своих рюкзаках, воду экономить, наполните бочку на балконе и помогите мне продукты из машины донести, сидим дома, как велено, скоро комендантский час объявят, а то чего и похуже…
Глава 2. Новый прекрасный мир
Первые два дня осадного положения, как назвал для себя сложившуюся ситуацию Ломов, прошли относительно спокойно. Непривычную тишину в доме нарушало многоголосие радиоприемников, доносившееся с улицы и из соседних квартир, вой сирен и металлический бас громкоговорителя полицейской машины. Потом дочь, оставив бесплодные попытки наладить работу древнего плеера, запустили не менее древние CD на давно отключенном за ненадобностью музыкальном центре, служившим подставкой декоративным фигуркам. В школу было решено пока не ходить, электронный дневник недоступен, уроков делать не надо.
С дочерью Ломову повезло. Сказалось домашнее воспитание. Музыкальные предпочтения ее вполне можно было принять в качестве звукового фона повседневной жизни без вреда для психики — никакого рэпа и психоделических песенок с набитым ртом (или как там они умудряются такие звуки издавать). Вечером заехал старший сын, быстро осмотрел заваленную сумками и пакетами прихожую и понимающе кивнул:
-Ага, затарился заранее! Я тоже. Наличку только не успел снять. Бать, одолжи, а?
Пришлось одолжить. Сердиться на сына не имело смысла, надо было найти время его предупредить. И еще убедить. А это было нелегко. Держать продуктовый запас они договорились еще с началом пограничного конфликта — «Для тебя, бать, только не нервничай так!» — великодушно согласился сын после двухчасовой дискуссии. Но заставить самостоятельное дитя эпохи таскать по карманам наличку оказалось не под силу даже Ломову.
На второй день вместе с сыном они вышли на разведку — прошли по району, заглянули в ближайшие магазины. Большинство закрылось «по техническим причинам», зато в цокольной арке бойко торговал за нал продуктами садоводства какой-то то ли фермер, то ли дачник. Что характерно, при полном игноре со стороны проезжавших непривычно часто патрульных групп полиции. К вечеру второго дня во дворе появилась цистерна с надписью «питьевая вода» — и это было очень кстати. За прошедшие сутки электричество вырубали раз десять ненадолго и один раз полностью часов на пять. Перестали работать лифты, погасло освещение в коридорах и подъездах, прекратилась подача воды. Половина семейного водяного запаса за эти часы ушло на, пардон, обеспечение функционирования канализации — чистоплотная дочка постаралась, а Ломов вовремя не проконтролировал.
Было решено, пока погода позволяет, больше времени проводить в лесопарке — ибо, ка известно, «весь тайга кругом туалет», а чай, приготовленный на костре, это просто наслаждение. Его потом можно в термосе домой принести. Немного портила идиллию перспектива подъема пешком и с рюкзаками на 15-й этаж, но электричество все-таки включили, лифты заработали и восхождение не состоялось.
Очень беспокоило отсутствие связи. Ни городские, ни мобильные телефоны не работали. Три туристические рации едва-едва позволяли переговариваться с находящимися в квартире от ближайших домов. А в квартире находилась мама Ломова в возрасте за 80, которой подняться пешком на 15-й этаж точно было не по силам. И еще у нее мог случиться сердечный приступ. А скорая тю-тю. Бегите к районной управе, там рация есть у патрульных. Хотя ближе будет добежать до станции Скорой — вон она из окна видна. С мамой пришлось оставлять каждый раз дежурного, общий выход на природу провести не удалось, выходили парами по очереди. Думать о том, как решают вопрос с экстренной медициной одинокие старики, даже не хотелось. Многие, совершенно очевидно, этот кризис не переживут.
— Пенсионная реформа в действии! — мрачно пошутил Ломов. — Смертельный квест «дотяни до врача».
К вечеру второго дня по квартирам начали ходить участковый с дружинниками. Вид у них был немного пришибленный, а ноги, похоже, уже почти не держали. Заметив, как старлей от силы 30 лет устало оперся о стену и затравленным взглядом обшарил коридор в поисках чего-то, на что можно присесть, Ломов вынес ему табуретку и кружку чая, за что был вознагражден натянутой улыбкой — вести непринужденную беседу у участкового сил уже явно не было. В этот момент откуда-то с лестничной площадки донесся дикий вопль, а следом раздался звон разбитого стекла. Обмякший старлей разом подобрался, вскочил с табуретки и бросился на крик. Следом, крикнув дочери «Дверь никому не открывай!», метнулся и Ломов.
Он вернулся в квартиру примерно через полчаса. Отвечая на вопросы домашних, буркнул, глядя в пол:
— Витька из 82-й. Зои Егоровны внук. Крыша, похоже, поехала. Истерика. Смартфон в окно зафутболил. Прямо через два стекла — навылет. Башку об стену разбил — кровища там. Но вроде живой. Увезли. Маша, это же всего через два дня! До чего же вы дошли… Не ты… Ваше поколение. Это ведь не люди уже, мутанты какие-то…
— Точно, пап! — с кривой гримаской кивнула наследница. — Они совсем того… Лида толстая своей бабушке при мне по Вотсапу звонила в соседнюю комнату, чтоб типа стрим не прерывать. Живет в этих своих сюжетиках, там же ее брюхо не видно. Теперь у нее тоже, наверное, нервный срыв. Крейзи вумен и все такое…
— Хорошо, что ты не такая! — улыбнулся тепло Ломов, ласково погладив дочку по голове, как в дошкольном детстве.
— Тебе спасибо, пап! — уже без улыбки ответила дочь. — Ты прям Макаренко! Никогда ничего не запрещал, только в плиту не лазь и в окно не высовывайся, зато объяснял так по-взрослому, мне просто тупить неудобно было, доверие, знаешь ли, обязывает.
Сказанное было чистой правдой. Полученный на воспитании старшего сына опыт однозначно показывал, что главной ошибкой взрослого является пренебрежительное отношение к детским проблемам, не связанным со здоровьем и безопасностью. А для Ломова было совершенно ясно, что сломанная кукла или оторванная у плюшевого мишки лапа для ребенка может быть не меньшей трагедией, чем неудача в карьере или какой-нибудь там кризис с переоценками для взрослого. Мелкие детские беды дочки никогда не были для него раздражающими и отвлекающими от важных дел капризами, он всегда относился к ним серьезно. На этой почве и начались первые конфликты со второй по счету женой, матерью Маши.
Супруга почему-то считала, что ребенка можно выставить из комнаты небрежной репликой в стиле «поди, Машенька, поиграй сама, не мешай маме с тетей Ритой разговаривать». И это будет вовсе не обидно, а совсем даже наоборот — позитивно скажется на воспитании личности. Она каждый раз одергивала Ломова, когда он резко метался к норовившей грохнуться об асфальт маленькой Маше, чтобы успеть подхватить ребенка до соприкосновения с жесткой реальностью. Жена требовала прекратить мелочную опеку, потому что, дескать, «Маша так ничему вообще не научится» и категорически не хотела понять, что в точности копирует манеру поведения собственной мамаши, о которой так нелицеприятно порой высказывалась.
Как-то так само вышло, что все свои детские беды и неприятности маленькая, а потом уже и подросшая Маша выплакивала в папину старую тельняшку, а не в мамин дизайнерский передник с кельтским орнаментом. В какой-то момент Ломову стало совершенно ясно, что случись с ним беда, дочери придется туго. С мамой они не то чтоб не дружили вовсе, нет, но понимания не имели даже близко. После долгих и тяжких раздумий он решил резко поменять жизнь, благо возраст позволял, и оставил сначала службу, а через пару лет и рисковые подработки на вольных хлебах. Среди друзей и сослуживцев такой поступок понимания не нашел. Прямого осуждения не было, но и привычного тепла, готовности помочь в любой ситуации больше не наблюдалось. «Комерс есть комерс, гусь свинье не товарищ, что ты хотел?» — так коротко, но точно определил сложившуюся ситуацию последний из бывших сослуживцев, оставшийся верным старой дружбе.
Так что теперь рассчитывать Ломов по большому счету мог только на себя и на не по годам внимательную и рассудительную дочку. Старший сын отвечал уже за свою семью и напрягать его было уж вовсе не комильфо.
Глава 3. Новые встречи и старые беды
На третий день Ломов, оставив дочь присматривать за бабушкой, повез жену на работу. Истосковалась по коллективу, видите ли. Собственно, а что ожидать? Где тонко, там и рвется. Двое суток сидения дома без Интернета и общения с подругами в сети — это предел ее возможностей. Мечта о счастливой жизни у теплого европейского моря — проклятие деревенской девушки, сколько ее не учи. Можно девушку вывезти из деревни, но деревню из девушки не выведут даже в МГУ, воистину так. А Ломов вот не хочет в Европу. Хотя бы и к морю. Ему там душно на европейских этих морях. Дочка папина, тоже заграницу презирает, хоть в этом повезло.
Вспомнив двухлетней давности дикий скандал, Ломов невольно улыбнулся. Тогда жена поставила вопрос ребром: либо на лето они с дочерью едут в Черногорию погостить у старой школьной подруги, удачно вышедшей замуж, либо развод и «я забираю ребенка». Старший сын от первого еще брака благоразумно тогда съехал на съемную квартиру, чтобы не добавлять напряжения. Причем не куда-то на другой конец города, а в соседний дом. Нет, с детьми однозначно повезло. Молодцы они… Кто мог в дочурке такой характер разглядеть? Куклы-бантики, лошадки Фили… А тут паспорт взяла заграничный и сожгла в пепельнице. А мамаше, глядя в глаза, раздельно и четко бросила: «Никуда. Я. НЕ ПОЕДУ!» И ведь не поехали.
Теперь супруга изображает из себя жертву обстоятельств, пострадавшую от самодура-мужа, который сгубил светлую мечту о Европе. В том, что она свой замысел рано или поздно все равно осуществит, когда найдет подходящий вариант, Ломов уже не сомневался. Просто плыл по течению и старался сглаживать углы — может, дочка успеет школу закончить и всякие дрязги с определением места жительства ребенка его минуют. Кто ж знал, что так выйдет… Теперь без привычного круга общения благоверная взбесится максимум за неделю. В суд на развод все равно «офф-лайн» надо обращаться.
— Интересно, сколько еще «счастливых семей» под это дело распадутся? — ехидно поинтересовался Ломов у своего отражения в зеркале заднего вида после того, как жена, хлопнув дверью, молча выскочила из машины и заспешила в свой офис.
А ведь и правда… Для кого-то внешнее давление обстоятельств благо — оно спрессовывает, заставляет вспомнить главное, держаться друг за друга, отбросив мелочные обиды, а для кого-то это клин, вбитый в давнишнюю трещину. Хрясть — и приветик.
— В нашем случае, безусловно, второе! — закончил вслух Ломов свой мысленный монолог, снова подмигнув отражению.
Еще в коридоре, подходя к квартире, он понял, что что-то случилось. Смятый и отброшенный в сторону коврик, повернутая вниз ручка двери — значит она не закрыта, а просто прикрыта… В груди стало пусто и холодно, накатила волной давно забытая и вроде бы навсегда изничтоженная паника, задергалась предательски правая рука. Глубоко вздохнув и задержав дыхание, Ломов толкнул дверь, одновременно присев максимально вниз.
Навстречу ему выбежала заплаканная дочь, следом вышла незнакомая женщина с большой сумкой в руках. Из маминой комнаты донесся слабый голос с явными попытками изобразить оптимизм: «Не волнуйся, все уже нормально!»
— Приступ у бабушки случился, — вытирая слезы и периодически всхлипывая, доложила обстановку дочь, — я на подстанцию бегом, там нет никого, все на выезде… Заведующая одна и вот… Женщина после дежурства осталась. Ни машин, никого. Мы пешком… Успели.
— Да все нормально! — снова мамин голос, уже бодрее. — У меня «мерцалка»[2] седьмой год. Первый раз что ли? 48 часов в запасе, чего так бежать-то…
— Спасибо Вам! — Ломов постарался улыбнуться незнакомке, но получилось как-то плохо. — Огромное спасибо!
— За укол «спасибо» не говорят! — весело ответила незнакомка. — И денег не возьму, не шарьте по карманам, не надо!
— Ну, давайте, я Вас хоть подвезу… Куда Вам?
— На подстанцию обратно. Доложусь, вызов все-таки. Заведующая потом не отчитается, не отпишется. Под свою ответственность отпустила. Когда все закончится, начнут невиновных наказывать, а непричастных награждать, как у нас принято. Ей точно влетит — одни сплошные нарушения.
В машине Ломов вдруг осознал, что должен что-то сделать, кроме сидения в осаде и контроля за расходом припасов. Для всех. Или хотя бы просто для других, незнакомых.
— Слушайте, Вы там скажите своей заведующей… Если надо, я на своей машине могу отвезти кого-нибудь. Бесплатно, само собой. Дочка большая уже, присмотрит за бабушкой, раз приступ купировали, спасибо Вам еще раз.
— Замётано! — женщина снова задорно рассмеялась. — Отсыпаться мне теперь точно не придется. Очень приятно, Людмила. Вас-то как, товарищ доброволец, величать?
— Александр… Очень приятно! В смысле рад, что могу быть полезен, а то как-то не по себе…
Ломов до конца дня успел совершить еще две поездки по адресам страждущих, сопровождать себя под видом фельдшера Людмила категорически запретила, так что пришлось ждать в машине. Заодно изучил обстановку и прислушался к разговорам на улице.
Люди явно были выбиты из колеи отсутствием привычных способов коммуникаций и постоянно сбивались в группы и даже толпы. Наверное, так они чувствовали себя увереннее. Одна из таких групп образовалась прямо возле машины Ломова — четыре мужика в возрасте за 40 в потертых майках и поношенных трениках, наверное, вышли из квартир в домашней одежде.
— Миш, знаешь, — заговорил высокий и тощий дядька с явными признаками нездоровья в виде мешков под глазами, — я вот сегодня даже лучше себя чувствую. Спал нормально… Голова вот не болит…
— А и правда, — подумал Ломов, — голова посвежела явно. Чудеса!
— Это из-за излучения этого гадского, — авторитетно заявил мрачный толстяк в майке-алкоголичке и наброшенной на плечи спортивной куртке. — Вышки эти, роутеры-шмоутеры всякие, айфоны-смартфоны… Я в свое время на службе наоблучался, эту гадость чую прямо кожей. На ночь все выключаю, жена потом орет, что телек утром не работает, значит, забыл включить обратно. Вот. А тут прямо как кнопку нажали — отпустило сразу.
— Нет худа без добра! — с едва выраженным кавказским акцентом добавил третий. — Будем теперь как люди жить, в гости ходить, а не пальцем по экрану водить. Я в городе этом совсем забыл, как раньше жили… Всех знал соседей, всех родственников уважал, с каждым здоровался… А тут что?
— Ага! — криво ухмыльнувшись, огрызнулся четвертый. — У вас там в горах воздух чистый, вода чистая, родня кругом, все такое… А тут, случись что, фиг достучишься до кого. А без телефона и вовсе край. Вон из пятого подъезда вчера тетка бегала по двору, на помощь звала. Слышал? Ты пошел? Вот и я нет, вот и у меня мама старая, а жена вредная. Менты только через час приехали, уж не знаю, кто их позвал.
Прислушиваясь к разговору, Ломов не заметил, как подошла Людмила.
-Ну, вот, доброволец Александр, мы на сегодня закончили. Я уже засыпаю на ходу, а для врача это недопустимо. Если подвезете меня до дома, буду глубоко признательна. Но сразу предупреждаю: в гости не позову. Не до этого, уж простите за резкость. Такие вещи лучше сразу прояснить.
— Я женат, — буркнул Ломов, — дети есть. Кольцо просто не ношу, палец немеет. Так что не волнуйтесь. Поехали.
Людмила, как оказалось, жила в том же районе. Так что неловкое молчание продлилось всего пять минут. Изобразив дежурную улыбку, Ломов уже собрался вежливо-холодно попрощаться и еще раз поблагодарить за помощь маме, но вместо этого неожиданно для себя сказал совсем другое:
-Погодите, Людмила! Буквально пару минут. Ясность — это очень здорово. Я ее тоже ценю. Горечь случайной встречи, не имеющей перспективы… Вам это, я вижу, знакомо. Я в людях разбираюсь, тоже в некотором смысле врач был. Санитар леса. У меня сложные отношения с женой. Давно. И мы оба не носим кольца. Я специально не обостряю, чтобы не доводить до развода. Из-за дочери. Мы с ней родственные души. Я без нее не смогу, и она без меня. Сын старший от первого брака уже взрослый парень, сам справится, если что. Для меня главное — вырастить дочь, помочь ей в жизни, тем более, время такое лихое настало. Просто хочу, чтобы Вы это знали. Время ускоряется, все теперь надо быстро делать, а то можно не успеть.
— Понятно! — с натянутой усталой улыбкой ответила Людмила. — Горечь бесперспективной встречи… Ишь как… Вам бы, начальник, книжки писать. Это из фильма, помните? Вы хороший человек, Саша. Я же вижу. Поехали помогать, так сказать, по зову сердца, неудобно просто «моя хата с краю», когда такие дела. Это очень много значит, поверьте. И за правду спасибо отдельно. Не печальтесь! Кто его знает, что там впереди. Где я живу и работаю, Вы знаете. Телефоны теперь, похоже, не актуальны. Ну, все. Я пошла. Маме привет.
Посидев еще минутку в машине, Ломов резко выдохнул, отбрасывая лишние мысли, завел мотор и стал выруливать из лабиринта уплотнительной застройки. Отчаянные крики и вой сирен он услышал практически сразу. Привычно прикинул варианты, осмотрелся и решительно крутанул руль, переезжая небрежно установленный раскрошенный бордюр, чтобы пересечь газон и оказаться ближе к выезду на трассу.
Так и есть. Натуральное побоище возле отделения сберегательного банка. Три машины полиции, сейчас и омоновские «тачанки» пожалуют. Из-за чего сыр-бор? На ограбление не похоже.
Рядом остановился явно словоохотливый дедок, страдающий от отсутствия душевного общения и опохмелки. Он горестно вздохнул и заискивающе улыбнулся Ломову.
— Что там за Куликовская битва, отец? — спросил Ломов, опуская стекло.
— Так банк открыли, сынок! Наличку в кассе обещали начать выдавать, но сначала пенсионерам. А тут энти… В жилетках оранжевых. Толпой целой подвалили, да еще баб своих привели. Вот народ и не сдержался. Посодют теперь всех, скажут, мол, экстремисты, лодку шатают, ити ее в качель. Сигареточкой не угостишь?
-Кого «посодют», дед? — для приличия переспросил Ломов, внимательно разглядывая процесс ликвидации массовой драки подоспевшими подкреплениями стражей порядка. — Не курю я. На вот, пассажир забыл. Все забирай, мне без надобности.
С этими словами Ломов протянул деду нераспечатанную пачку, которую всегда возил с собой на всякий случай для установления контакта с курильщиками.
— Мерси! — расшаркался дедок, изобразив некий полупоклон, — уважил старика, сразу видать, человек, а не мусор человеческий. А посодют кого… Да уж точно не тех в жилетках. Ты и сам, поди, знаешь. Ну, бывай, служивый. Береги себя. Мне-то один хрен… А тебе жить еще в энтом.
Дед быстро исчез за углом, на прощание одарив Ломова сочувственным понимающим взглядом.
— Что-то мне сегодня весь день сплошные мудрецы попадаются, — снова обратился Ломов к своему отражению в зеркале заднего вида. — Не к добру это, ох не к добру…
Дома Ломова ждал тяжелый разговор. Это стало ясно уже с порога. «Гнетущая атмосфера» порой бывает вполне физически ощутима: не фигура речи, а противное такое чувство «все плохо», идущее как будто прямо из воздуха.
Ломов ощущал сгустившийся негатив буквально кожей. С кухни доносились голоса его матери и дочери, они, кажется, пекли пирог, значит, все не так плохо, как минимум, все живы и в первом приближении здоровы. Из гостиной слышались звонкие хлопки — супруга исполняла свой ежедневный фитнес-ритуал с прыгалками. Приехала с работы уже, понятно. Да и что ей там делать без интернета? Посидели, «кофе попили», да и разъехались по домам. На метро. Такси сейчас все у вокзалов стоят и у станций пересадки. Причем цены такие, что мало кто на них ездит — наличку все берегут. Каршеринг сдох, а вместе с ним впал в кому креативный класс, еще недавно кидавший налево и направо понты про свою продвинутую мобильность и модную склонность к перемене мест. Теперь, поди, по домам сидят и ноют про «надо было валить еще в прошлом году».
Как будто в продолжение его мыслей из гостиной выглянула супруга и сходу взяла быка за рога:
— Я тебе говорила, что надо валить отсюда? Просила хотя бы дочь пожалеть? Вот, дождался…
Ломов уже приготовился молча сносить ставшие привычными оскорбления, не позволяя жене выдать заветное «тогда развод», но последующая сцена поставила его, откровенно говоря, в тупик. Это было явно что-то новенькое.
Оборвав свою обличительную речь на полуслове, жена села на пол, отбросив в сторону скакалку, и как-то устало-обреченно глядя на него полными слез глазами, тихо сказала:
— Отпусти ты меня, а? Не могу я здесь, пойми Саша. Не могу. Это же дурдом. Ты что, не видишь? Они же все специально… Что потом будет? Комендантский час? Черные воронки по ночам? Новый царь-батюшка, дорогой и любимый вождь, лучший друг детей и спортсменов? Дай мне уехать и дочь увезти. Пока посольство работает, пока поезда еще ходят. Аринка обещала с визой помочь и билеты на минский поезд достать. День-два в запасе от силы. Ну, ты же сам понимаешь, я вижу, что понимаешь!
Ломов тяжело опустился рядом. Оказывается, за годы совместной жизни он супругу так до конца и не просчитал. Откуда такие прозрения? Чудеса…
— Слушай, а ты как дошла до таких выводов? «Сама?» —в лоб спросил Ломов, не находя во внезапно опустевшей голове иных вариантов построения беседы.
— Нет, мне глас с небес был! — огрызнулась супруга. — Я же дура! Селянка бестолковая, что с меня взять. Это же только ты, умник московский, все на свете знаешь, сквозь землю на сто метров видишь, только денег нет ни хрена. А нам-то откуда?
— Знакомая песня, — подумал Ломов, — так как-то привычней. Значит, все-таки кто-то ее сильно напугал, вот она и сорвалась. Кто? Кто-то на работе сегодня или по дороге с работы. Кто-то такой, кому она сразу и бесповоротно поверила, а сейчас пересказала его версию близко к тексту. Не ее это слова. Ксюша, конечно, не дура, но до таких прозрений ей однозначно, как до Пекина на коньках. И это точно не Аринка, вышедшая за чеха замуж. Она-то как раз особым умом не блещет. Как и весь их дизайнерский коллектив. Тогда кто?
Однако, надо было что-то сказать и заполнить паузу. Редкий всплеск откровенности нужно поддержать и не дать ему свалиться в банальную перепалку в любимом супругой стиле «Ах, я вру, значит, я брешу, значит, я собака…» Тяжело вздохнув, Ломов устроился на полу поудобней и тихо, чтобы не услышала дочь, сказал:
— Я тебя не держу. Просто хотел, чтобы у Маши были и мама, и папа, а не какой-то дядя, мамин друг. Хотел, чтобы школу спокойно закончила. Но раз так… Ладно. Я понимаю тебя, а ты пойми меня. Ты уехала в Москву из своей Гомельской области в 14 лет. Общага, комната в съемной квартире… Перекати поле. А я тут вырос. Вот минус те десять лет, я всю жизнь тут. Здесь все МОЕ. Моего отца, моего деда. Моей матери, ее отца, который где-то под Подольском лежит в безымянной могиле. Это не красивые слова, Ксюша, это моя жизнь. Ты приспособишься, где угодно. Хоть в Китае, хоть в этой Чехии, хоть в Австралии. А мы с Машей — нет. Пока есть хоть маленькая возможность, будем держаться. Приспосабливаться. Притворяться. И если не я, то она обязательно доживет до того дня, когда все это гэ земля впитает и сверху свежая травка прорастет. Так всегда было, будет и в этот раз.
— Премудрый пескарь прям-таки, — презрительно процедила жена. — Я-то думала, ты что-нибудь героическое загнешь… Типа не дам землю русскую на поругание, костьми лягу, но не сдамся… А ты: «приспособлюсь-притворюсь»… Как-то прям обидно за тебя.
— Место битвы лучше выбирать самому, как и время, — усмехнулся в ответ Ломов, ничуть не обидевшись. — Как тебе про травку зеленую аллегория? Оценила? Ты же художник. Моя битва после будет. За эту самую травку. Чтоб на нее уродливый монумент иудам всяким не взгромоздили и не заставили вокруг народец хороводы водить с пением и плясками. Вот за это, если надо, к стенке встану. Дедушка старый, ему все равно. Не дай Бог, конечно. А пока затаимся на время. Выжить — это в данном случае средство, а не цель. Для меня. А у Маши — и цель, и средство. Ей внуков растить моих, воспитывать их достойными людьми, а не зомбаками безмозглыми с чипом в башке. Тогда все не зря, тогда все имело смысл — и те десять лет, и это вот безобразие…
Закончить свою речь он не успел. Зрачки! Ого… Если бы это был враг, Ломов приготовился бы к выстрелу в упор. Шутки явно кончились, как и имитация душевного разговора. Супруга приняла окончательно некое решение, причем не в пользу нелюбимого мужа. Интересно, какое? Киллера наймет? Это вряд ли, денег не хватит. Значит, тук-тук, я ваш лучший друг, принес заяву на одного мальчика. Прости дорогая, этого я допустить никак не могу. Зря ты в такие игры собралась играть, не твое это.
Первый раз за эти дни Ломов пожалел, что нет Интернета. Сейчас бы поговорить условными фразами со старыми товарищами, они бы все поняли, забыли бы старые обиды ради такого случая и быстро навели справки, где это там Ксюша успела таких мыслей набраться. Но нету связи, увы. По громкоговорителю сегодня сообщили, что на днях заработают городские телефоны, какие-то там резервные мощности подключили. А надо-то прямо сейчас. Хотя, с другой стороны, у Ксюши те же проблемы. И свой план «Б» она не сможет запустить без контактов с этим таинственным неизвестным. Так что делать? Не выпускать ее из дома? Такой ор поднимется, соседи в полицию побегут, не дай Бог.
Тогда… Тогда все просто. Пусть идет. Проследим и узнаем.
Ломов сам на себя удивился, как эта простая мысль не пришла ему в голову сразу. И на старуху бывает проруха, похоже, события последних дней основательно выбили его из колеи. Следить за собственной женой пошло, глупо и нелепо, но только в том случае, если она всерьез не собралась от тебя избавиться радикальным способом. Хотя… Есть более простой вариант.
-А у нас как раз что-то в этом роде, — буркнул Ломов вслух, с усмешкой глядя в глаза жене.
-Что? — изумленно спросила Ксения, — Ты сейчас вообще о чем?
-О тебе, Ксюша. И о твоем ээээ… советчике. Ты же знаешь главную заповедь русских? Кто с нам с мечом, тому кирдык. Я тоже кой-кому могу кое-что посоветовать и намекнуть. Чтоб твой советчик сразу уяснил, чего он по жизни стоит. Во всех смыслах. Хотите по-крутому, будет вам по-крутому. Сами напросились. Я тихо сидел, чтоб семью не рушить, но ты, кажется, забыла, кто твой муж.
Теперь в глазах супруги плескался страх. Значит, он угадал. Все просто. Никаких таинственных агентов и закулисных комбинаций. Как и следовало ожидать. Кому нужен Ломов? Давно никому он не нужен, кроме матери и дочери. И искать к нему подходы не придет в голову даже пьяному шпиону румынской разведки. Зато имеется у нас классический случай, хоть женский роман пиши с натуры: у жены завелся любовник, причем умный и перспективный. Вон как мадам пока еще Ломова зашухерилась, такое не сыграть, она боится за него. Боится за паренька этого всерьез. И то дело. Значит помнит еще, как во времена оные с братками местными разбирались без суда и следствия, так сказать. Ну, пусть боится, страх он очень удобный рычаг для воздействия.
— Дочь я тебе не отдам, — продолжил ковать горячее железо Ломов. — Договаривайся со своим другом, собирай вещички и поспеши. Времени действительно мало осталось. Меняю его на Машу. Согласна? Маша потом к тебе приедет, если захочет, когда все устаканится. Я держать не буду, обещаю.
— Какой же ты… — супруга не смогла подобрать подходящий случаю термин и резко встала, чтобы уйти.
— Погоди!
Ломов еще не закончил свою экспресс-комбинацию. Теперь нужно было подсластить пилюлю.
— Я знаю, как ты Машу любишь. И понимаю, как тебя сейчас пополам рвет. Честное слово. Не надо этих трагедий. Решила — так тому и быть. Я же вижу. Любовь. У тебя он есть, а мне тут ради чего жить? И потом там тебе будет не до Маши, а у меня вся жизнь теперь вокруг нее выстроена. Обустроишься, тогда посмотрим. Я бы не стал так с тобой разговаривать, если бы дружок твой тебе не насоветовал… Ну, ты знаешь. Это он погорячился. Но я и ему зла не хочу. Не трогайте меня, я вас не трону. Все просто. А Маше здесь пока лучше будет, ты сама поймешь, если спокойно все взвесишь.
-Как ей сказать? — супруга изо всех сил сдерживала истерику и пыталась говорить ровно.
-Я скажу, как есть. Она не маленькая, все видит. Поймет. Мы с ней такой вариант обсуждали еще при прошлом твоем заявлении про развод. Кстати, о разводе…
Это был финальный аккорд. Теперь надо Ксюшу переключить в деловое русло и можно считать, что резких движений в ближайшее время не будет.
— Да надо бы… Но там сейчас время на примирение обязательно и все такое, — неуверенно протянула Ксения, смотря куда-то в дальний угол комнаты и стараясь не встречаться с мужем взглядом.
Перемены в состоянии супруги Ломов тут же зафиксировал и оценил как переход от агрессии к нерешительности на почве остаточного ощущения собственной неправоты, называемого в литературной речи уколом совести. Теперь по всем правилам надо объект ободрить, показать, что к нему нет претензий и все по-прежнему друзья, типа ничего не было.
— Пиши заявление, укажи, что совместная жизнь невозможна по причине беременности от другого. Поймут. Ну, а там пусть дружок твой еще неофициально поюлит, он парень умный, судя по всему. И можешь ехать. Дальше я сам все устрою. По имуществу только укажи, что делить ничего не будем и место жительство ребенка — по месту постоянной регистрации.
Напряглась… Ищет подвох… Глаза… Глаза всех выдают. И всех обманывают. Вот так когда-то веселый и жизнерадостный паренек, заморочив его прямым и честным взглядом глаза в глаза, попытался пальнуть прямо через карман Ломову в живот из переделанного газового пистолета. Про зрачки Ломов запомнил на всю жизнь именно с того момента, благо «газовик» заклинило и со стрелком стало сильно плохо. Оружие должно быть у человека надежным или лучше вовсе никакого не иметь.
Сейчас глаза показывали, что уже теперь точно бывшая жена готова принять неожиданно щедрое предложение, но боится продешевить. Нет, все-таки решилась. Это хорошо. Значит конченной стервой Ксюша так и не стала и разговор по-человечески с ней все еще возможен. Но дружка все равно надо установить. В таких делах необходима ясность. Мало ли что…
Глава 4. Оказывается, та полоса была белой
Утром следующего дня Ксения собралась быстро, стараясь по возможности не смотреть на Ломова, но возле двери запнулась и страдальчески сморщила лицо, сдерживая слезы.
— Я завтра за вещами… Ты подготовь ее, я сейчас не смогу, — проговорила она скороговоркой и выбежала в коридор.
Сердце не камень, а прожитые вместе годы — не пустяк. Тот, кто хоть раз переживал подобное, знает. Представьте себе опостыливший стул, на котором так неудобно сидеть, так тянет встать и побежать к новым, манящим яркими впечатлениями местам, но… Но оказывается, что ты привязан к нему сотнями мелких ниточек, которые со временем провисли, а вот когда ты опрометчиво дернул за них, они сразу натянулись, разрывая кожу и причиняя страшную боль. И сесть уже обратно нельзя, вся конструкция рвется и скрипит, и терпеть этот кошмар нет никакой силы. Остается только собрать волю в кулак и сделать отчаянный рывок через боль. Ломов знал это чувство и ему было ужасно жалко неверную жену, хотелось догнать ее, успокоить, сказать, что все будет хорошо, что он желает ей счастья и ни о чем не жалеет, но надо было выследить подозрительно осведомленного милого друга Ксении. Заниматься подобными делами после искреннего и душевного разговора было бы уж совсем как-то запредельно гнусно. Перебор даже для старого циника Ломова с ярко выраженной профдеформацией психики.
И Ломов сдержал себя, тоже оделся, крикнул дочери, чтоб присмотрела за бабушкой и никуда не уходила, а если что, пусть спросит на станции Скорой помощи Людмилу, адрес вон на листочке записан, и быстро вышел на улицу, чтобы успеть проследить маршрут уходящей к новой жизни супруги. В таком состоянии она все равно не заметит, даже если мимо пройдет африканский слон, можно особо не напрягаться с маскировкой.
Впрочем, из подъезда он вышел, как обычно, аккуратно и в несколько приемов, привычно имитируя цепляние курткой за какое-то воображаемое препятствие, чтобы иметь возможность быстро осмотреть «мертвые зоны». И тут же засек возле своей машины микроавтобус «каплю» с глухо тонированными стеклами. Из-за брошенного контейнера, оставленного нерадивыми строителями во дворе и приватизированного дворниками под склад инвентаря, навстречу шагнули два одинаковых молодца с характерными казенными физиономиями оперативных сотрудников. Один из них постарался изобразить вежливую улыбку и изрек многозначительно:
— Добрый день, Александр Николаевич! С Вами хотят поговорить в неофициальной обстановке. Пожалуйста, пойдите в машину, там Вас ожидает…
На этих словах опера, видимо, слегка переклинило, он сглотнул и, превозмогая явно читаемый позыв заменить непочтительное обозначение начальства стандартным «товарищ генерал-майор» добавил:
— Илья Валентинович! Ожидает. Будьте добры без резких движений, в машине справа группа захвата.
Подтверждая бесполезность совершения «резких движений», боковая дверь в микроавтобусе сдвинулась, явив на миг чей-то грозный лик, частично сокрытый каской и балаклавой. Собственно, приглашение можно было считать очень любезным. Ему давали сразу понять, что дело крайне серьезное и при этом претензий лично к нему нет, как и прямой угрозы серьезных неприятностей. Генералы просто так у подъезда пенсионеров не ждут, даже если были когда-то с указанным пенсионером «на ты». Все в жизни меняется, одни в карьерном плане устремляются вверх, другие вниз, а третьи и вовсе — на выход. Человек мудрый эту динамику принимает как данность и не надрывает напрасно сердце — ни себе, ни окружающим. Ломов был если не мудр, то на пороге обретения мудрости, а по сему направился молча к стоящему чуть в стороне черному джипу без всяких лишних разговоров и ненужных жестов. Установочное мероприятие в отношении неизвестного пока разлучника можно было считать сорванным, так что торопиться больше смысла не было.
Генерал-майор Илья Валентинович Левашов сидел почему-то, вопреки стандарту, на водительском месте. Вместо приветствия он лишь буркнул сквозь зубы:
— Садись, прокачу. Обратно сам дойдешь, долго не буду тебя отвлекать от домашних хлопот.
Ломов посчитал уместным и вовсе промолчать, но уважение к статусу собеседника все же проявил и сел не на заднее сидение, как подталкивало уязвленное самолюбие, а рядом с большезвездным водителем.
— Ломов, вот почему с тобой всегда гимор, а? — начал беседу генерал, сразу подчеркивая ее неофициальный характер. — Развестись даже по-человечески не можешь, все у тебя за гранью понимания. Ну, скажи мне, скажи как старому другу, только не ври, очень тебя прошу, ты сейчас кого выслеживать собрался?
Для нормального человека такого рода обращение было бы стрессом и поводом углубиться в самокопание, но Ломов тут же уловил недосказанное: генерал своей совершенно дикой выходкой с личным визитом и допросом на ходу пытался ему дать намек на какое-то важное обстоятельство, которое не имел возможности обозначить вслух. Молчать дальше было нельзя и Ломов отреагировать более-менее естественно:
— Не вполне понимаю, товарищ генерал-майор, Ваш интерес к моей семейной жизни. Да, у меня имеются сложности в отношениях с женой, и я имел намерение выяснить, куда она направляется. В этом есть что-то противозаконное?
— Твоя БЫВШАЯ (генерал выделил голосом слово «бывшая») уже фактически жена не раз просила тебя дать развод, а сегодня имела намерение поговорить с тобой решительно и однозначно. И записала ваш разговор на диктофон, кстати. Твое счастье, что связи нет, а то бы он уже был у адвоката. Ты ведь поди намекал многозначительно на всякие ужасы? А это легко представить как угрозу жизни и здоровью. Погоди, не перебивай! Дело не в этом. Дело в том, что человек, который ныне является ээээ… является новым избранником Ксении Владимировны, важная для нашей страны персона и при этом подданный другого государства. Он работает по контракту, несмотря на враждебную позицию правительства его страны по отношению к России. Его работы имеют важное государственное значение. Сунешься туда — тебе каюк. Я с большим трудом и под личную ответственность согласовал вот этот весь цирк с конями и группой захвата, чтобы по старой дружбе дать тебе шанс выпутаться из этой паршивой истории без серьезных потерь. Скажи мне спасибо, Ломов, и давай, дуй домой. Прогулка закончена.
Генерал резко затормозил у закрытого в связи с последними событиями спортклуба в двух кварталах от места жительства Ломова. Черный микроавтобус с бойцами группы захвата проехал мимо и встал, чуть дальше перекрывая улицу сразу в обе стороны. Сзади маячили в потертом «Патриоте» двое давешних оперов-дуболомов. Прохожих и вовсе не наблюдалось, лишь в глубине огороженной территории спортклуба что-то деловито двигал с места на место человек в оранжевом жилете. Генерал сделал нетерпеливый жест рукой, как бы дважды смахивая невидимые пушинки и одновременно пальцем указал в сторону трудолюбивого дворника, слегка качнув при этом головой. Ломов взглядом ответил, что намек понят, открыл дверь, издевательски помахал операм, а генералу демонстративно вежливо ответил:
— Спасибо за исчерпывающее объяснение, Илья Валентинович! Я не имею намерения насильно удерживать свою супругу и готов предоставить ей полную свободу. Мы только что на этом и закончили с ней разговор. Просто я волновался за нее, она была сильно расстроена. Мне все еще не безразлична ее судьба. Вы можете не беспокоиться по озвученному Вами вопросу. Всего доброго.
Вроде бы все исполнено натурально. Особенно привет операм — этакая попытка успокоить оскорбленное эго мелким непослушанием, на которое всем плевать и за которое точно ничего не будет. А на самом деле он типа все понял и просто старался сохранить лицо. Левашов сработал на публику, это совершенно очевидно. Для кого-то пока неизвестного. И этот неизвестный — очень важная персона, раз целый генерал-майор вынужден таким нелепым образом валять дурака, чтоб его не рассердить преждевременно. Еще ясно, что Ксюша, так ее и разэтак, умудрилась не просто разбить их не шибко счастливую, но все-таки семью, но еще и втравила всех в какую-то международную авантюру. Причем в такую, после которой всем пешкам предписывается покинуть доску, финал партии решают фигуры поважнее уже без них, проще говоря, свидетелей не остается. Но делать нечего, надо играть. Все равно ведь заставят.
Ломов подождал, пока отъедет генеральский кортеж и начал лихорадочно соображать, как подойти к дворнику, чтобы не вызвать подозрений. Однако все оказалось проще. Дворник подошел сам.
-Э, брат, э…. Это кто бил такой, а? Началник, да? Слюшай, мне дэнег тут не дали савсэм, телефон нэту, паспорт забрали, да… Что делать, а? Третий ден нету тут никто, вода пить даже негде… Спичка есть у тебе?
Ломов понимающе кивнул, вынул из кармана зажигалку и протянул через решетку ограждения дворнику.
— На, страдалец, себе оставь. Это был начальник, но не твой. Ты в ОВД лучше сходи. Бросай тут все, не парься зря.
— Нэт, на, забери! Я чужой никогда не брал, мне дарит не надо, мне мой отдай! — гордо заявил владелец оранжевого жилета, торопливо прикуривая.
Вместо зажигалки в руку Ломову сунули минидиктофон. Натуральный цирк! Такая ловкость рук… Ведь не реально было заметить подмену. Черную прямоугольную коробочку Ломов сунул небрежно в карман, помахал дворнику и пошел в сторону дома, на ходу пытаясь осмыслить, что бы это все значило и как действовать дальше.
Дома он обсудил последние невеселые новости с дочерью, слегка упростив для первого раза ситуацию до «мама решила переехать в другую страну». Особого удивления новость у Маши не вызвала, из чего Ломов с облегчением уяснил важную для себя истину: покинувшая его супруга пыталась уже уговорить дочь уехать вместе, но ничего у нее снова не вышло. С другой стороны, ему теперь просто обязательно, просто без вариантов нужно избежать участи сданной за ради высших интересов пешки и прожить на свободе в дееспособном состоянии еще хотя бы лет 15, а лучше все 25. Или даже 30. И как это, спрашивается, сделать, если некие могущественные силы опять затеяли свои игрища прямо на его, Ломова, жизненной дорожке? И не обойти этих игрунов, не объехать. Куды крестьянину податься? Вот так и уходили люди в банды всякие, к батькам да атаманом. От безысходности. Но ему и эта тупиковая тропинка не светит. Придется очень сильно постараться уцелеть. О репутации можно уже не беспокоиться — при таких ставках сие есть сущие пустяки.
На тягостные раздумья, однако, времени решительно не было. Сунув в карман древний кассетный плеер и сообщив домашним, что ему нужно немного пройтись и развеяться, Ломов вышел на улицу, незаметно переключив в кармане наушники из плеера в диктофон. Малюсенькую пипочку, переключавшую режимы работы чуда техники, вслепую нащупать удалось только с третьего раза, но затем в наушниках зазвучала мелодия из кинофильма «Злой, плохой, хороший», которую внезапно сменил искаженный до неузнаваемости металлический голос:
— Саша, слушай внимательно. Ты, скорее всего, все понял в целом верно. То, что мог понять. Представление для того и разыграно было. Теперь то, что ты понять не мог и знать не должен. Сначала теория. Знаешь, сколько энергии тратилось еще недавно на обеспечение всей этой цифровизации? В среднем 7% от общей выработки в мире. А по нашим подсчетам еще больше. Есть прогноз, что к 2035 году эта цифра скаканет до 30%. Нейросети картинки рисуют, да тексты пишут, огромные объемы данных хранятся, майнинги всякие и прочая хрень. А по нашим расчетам случится и вовсе коллапс, катастрофа планетарного масштаба. Кому положено, это знают и готовятся. Просто так ввести ограничения — тут же начнутся беспорядки и всеобщий бардак. Поэтому есть негласные соглашения об очередности проведения национальных кратковременных отключений с последующим частичным восстановлением, но уже в ограниченных объемах. Свалят все на террористов, хакеров и геостратегических противников. Новый хахаль твоей Ксении — гражданин Чехии по паспорту, некий господин Новак — тоже по паспорту. Он является представителем координационной комиссии, созданной в обстановке полнейшей секретности. Разумеется, есть у задуманного сценария противники, которые из каких-то своих соображений очень эффективно саботируют все озвученные мной ходы. Поэтому информация о создании комиссии уже гуляет по Европе и Америке, хоть и в версиях желтой прессы, но все же. А координировать с нами этот сверхсекретный процесс направили какого-то закомплексованного недотепу-ботаника, который тут же умудрился влюбиться в случайную знакомую. Ты уже понял, о ком речь. Никто тебя специально не подставлял, так карты легли, Саша. Этот файл сейчас уничтожится без возможности восстановления, а я тебя жду сегодня вечером в парке на полянке, где мы ножики в детстве кидали. С 15 до 15 30 по Москве.
Времени до встречи оставалось не так много, надо было спешить. Та лесная полянка, где в 14-летнем возрасте Ломов пытался методом проб и ошибок освоить технику метания ножа (Интернета тогда у людей не было, в Яндексе не посмотришь), находилась в глубине парковой зоны. Очень удобное место в дневное время, особенно сейчас. Собачники туда не заходят, спортсмены тоже, только любители выпить-закусить да бомжи, собирающие пустые банки на вторсырье. С другой стороны, недалеко от этого места проходит аллея, отделенная от заветного пятачка глубоким оврагом, народ там ходит толпами, но в овраг обычно только мусор кидают. Так что выход в заданную точку особого внимания не привлечет, даже если кто-то гипотетически будет смотреть за Ломовым сверху, сбоку или сзади — ну, отошел мужик в овраг по нужде, обычное дело. Туда за этим все и ходят. А дальше скроют его передвижения густые заросли, что тянутся до самого места назначения.
Генерал появился строго по минутам, заставив своим видом даже видавшего виды Ломова удивленно присвистнуть. Поверх дорогого костюма и белой сорочки с отливающим синевой, наподобие крыла ворона, галстуком на плечи Левашова была наброшена старая советская офицерская плащ-палатка. Шикарны туфли защищали больничные бахилы.
— Ты, Илья, на маньяка похож, — прыснул, не удержавшись, Ломов, — или на эксгибициониста. Никого по дороге не встретил? А то сейчас менты сюда набегут.
— Не смешно! — рявкнул в ответ Левашов. — Меня пока коллеги в кафе «Березка» прикрывают, там шалашики такие отдельные и штакетник из настоящих бревен вокруг, с улицы вообще нифига не разглядеть. А за забором сразу лес. Водитель ждет на стоянке, пришлось сюда через весь парк грести пехом, вот и замаскировался. У меня 10 минут на разговор с тобой, потом надо обратно вернуться и в дырку тихо пролезть, ничего не порвав и не испачкав. Не генеральское это дело, видишь, до чего довели хорошего человека? А теперь слушай.
Глава 5. Как хорошо быть генералом
Из краткого генеральского доклада следовало, если простыми словами, что дело труба, как говорят в народе. Для всех обычных граждан скопом и персонально для Ломова в отдельности. У самого генерала Левашова имелась некоторая свобода выбора между двумя вариантами, каждый из которых явно отдавал гнусным запахом государственной измены и по этой причине ему не подходил. Генерал на то и генерал, что возможностей у него несколько больше, чем, допустим, у полковника. Это не просто на одно звание выше, это уже следующий уровень иерархии, где действуют другие законы — генеральские. Проще говоря, кроме предложенных вышестоящим начальством вариантов плюс на крайний случай пресловутой пули в висок, у генерала всегда еще есть собственные недекларированные и не прописанные в уставах и служебных инструкциях лазейки. Отсюда следует еще один важный вывод: генералов нельзя прижимать к стенке, особенно сразу многих и сразу сильно. Может самому прижимальщику мало не показаться вполне. В истории такое случалось не раз.
В более детальном изложении ситуация выглядела следующим образом. Как уже ранее сообщалось искаженным до неузнаваемости голосом на диктофонной записи, грядущий энергетический коллапс, ожидаемый в недалеком будущем при сохранении существующих темпов развития информационных технологий, было решено отсрочить временным отключением Интернета и связанных с ним технических решений в других областях, маскируя это под результаты действий хакерских группировок и враждебных сил. Несмотря на категорическое неприятие такого рода мер некоторыми важными фигурами. Очередность отключений и их глубина рассчитывались так, чтобы интересы заключивших сделку элит радикально не пострадали. Для этой цели создавалась международная координационная комиссия из IT-специалистов, финансистов и политиков, сам факт существования которой был строго засекречен, как и факт наличия указанного соглашения вообще. Никаких документов на национальном уровне никто не подписывал, не утверждал, не обсуждал и не принимал на сессиях парламента.
В дальнейшем планировалось постепенное возвращение части отключенных функций для сохранения возможностей влияния на электорат, но строго дозировано и постепенно. Временную утрату контроля над информационным пространством предполагалось скомпенсировать за счет введения чрезвычайного положения и тотального контроля за печатными СМИ и радиовещанием. Неизбежные жертвы среди населения и общий спад экономики посчитали приемлемой платой за возможность избежать полного паралича сразу во всех сферах, угрожающего даже не просто положению элит, а вообще существованию цивилизации.
Но вмешались неучтенные факторы. Как всегда, глобальный заговор забуксовал на деталях и человеческом факторе.
Во-первых, ответственными представителями Комиссии по России назначили очень умного, но страдающего от непонимания со стороны женского пола Новака, усилив его конченным русофобом и потомственным диссидентом Гаспарянцем. Такое странное решение объяснялось возникновением у части закулисных воротил счастливой идеи слегка подправить негласно изначальный сценарий по России в сторону ужесточения, чтобы сразу решить еще и региональную проблему, а не ограничиваться глобальными вызовами.
Для этой цели были заблаговременно завербованы (или включены в состав выгодополучателей по результатам проведения всей операции) некие ответственные лица, которые и нашли с их точки зрения гениальное решение: на роль невольных палачей отечественного Интернета и завязанных на него систем были назначены криворукие и бюджетные исполнители из числа сотрудников Связьнадзора, которым было поручено явно не соответствующее их уровню квалификации преобразование. Задачи были поставлены таким образом, что их вероятная ошибочная реализация, которую всегда можно было дополнительно обеспечить подкупом или шантажом, в части внедрения стратегии контроля использования национальных информационных систем неизбежно приведет к общему отключению практически всех ресурсов российского сегмента и полному параличу банковской системы, здравоохранения, государственного управления, связи и пр.
А дальше возникло «во-вторых». Низкооплачиваемые связьнадзорцы не смогли удержать в себе раздувающие их чувство собственной значимости и допустили ряд критических утечек информации, которыми всерьез занялась группа соответствующих должностных лиц. В нее входил и генерал-майор Левашов. Фатальной ошибкой стал доклад о полученных в результате расследования сведениях, положенный на стол большому начальству. Большое начальство решило лично спасать Россию, для чего задумало ни много ни мало государственный переворот и введение военного положения. Теперь, как это не парадоксально, интересы противоборствующих группировок — условно русофобской (а по факту просто пиратской) и условно патриотической (а по факту стремящейся к неограниченной власти) сходились в одной точке: и тем, и другим был нужен тяжелый кризис, вызванный полным обвалом всех возможных цифровых систем на всей территории России.
Верховная власть хранила молчание и взирала на суету у подножий башен Кремля со снисходительным интересом. В чем причина такого буддийской невозмутимости, Левашов объяснять категорически отказался, закончив свой рассказ гневной тирадой:
-Сань, ты совсем дурак?! Тебе вот этого всего мало? Куда ты лезешь? Ты хоть понимаешь, что тебя в самом лучшем раскладе несчастный случай со смертельным ДТП ожидал, сунься ты к этому Новаку? Я тебя спас, дурья башка! А ты опять в петлю лезешь. Уймись уже!
Посчитав предложенные Ломову пояснения достаточными, генерал в оставшиеся три минуты умудрился скороговоркой изложить план действий:
-Саня, Новака надо охранять. Его надо беречь. Наших недоброжелателей и наших кандидатов в диктаторы одинаково устроит, если его пристукнет ревнивый муж из чисто личной неприязни. Новак, хоть и лох редкостный, но, как не крути, гений. Он уже много просек. Ему надо дать высказаться, надо подтолкнуть открыть людям правду, сколько успеет. А ты, сам того не ведая, уже подтолкнул кой-кого к мысли Новака тупо убрать в ближайшие дни. Теперь это уже не остановить, Саша. С тобой или без тебя чеха уронят где-нибудь с лестницы в ближайшие дни, а может, часы. Так что ты меня не послушаешься. Ты пойдешь к нему и устроишь скандал. Адрес и всю информацию вот тут тебе записали. Тебя пропустят, потому что это в их интересах. А мы накроем тех, кто будет Новака по-настоящему прессовать. И кое-что ему приоткроем. Дальше уже не твоя забота, да и не нужно тебе лишнего знать. Новак уцелеет, я постараюсь и твою голову сберечь. Очень постараюсь, Саша. Все знаю, все понимаю, но вариантов у тебя просто нет. Все, я пошел. До встречи!
В генеральской версии сияли просто вопиющи логические прорехи, но спорить и задавать уточняющие вопросы Ломову возможности не предоставили. Как и возможности отказаться от почетной миссии камикадзе. Торпедам никто всех деталей все равно не раскроет. Но, если у торпеды есть мозги и чутье, она может все-таки попытаться сыграть свою партию, а не чужую.
[1] Имеется в виду советский рисованный мультфильм режиссера В. Угарова «Шкатулка с секретом» 1976 года.
[2] Имеется в виду приступ мерцательной аритмии, для медикаментозного купирования которого по стандартам неотложной помощи отводится не более 48 часов.
Vkontakte
Twitter
Одноклассники
0 комментариев